Жаркец: Просветление!
Креше: Что?!
Жаркец: Вторая моя мысль — это просветление. Я знаю, как бывает, когда муж обо всем узнает. Первая мысль — бешенство, вторая — просветление, третья — прощение.
Креше: Прощение? Никогда!
Жаркец: Но по-человечески простить можно.
Креше: Только теоретически.
Жаркец: Еще будете за нее бороться, будете ее хотеть еще больше, чем раньше.
Креше: Это невозможно! Я и дня не останусь с ней в одной квартире. Я ей воды не подам. Она для меня умерла. Она для меня больше не существует. Она для меня могила, на которой нет ни цветов, ни свечей. Я больше не позволю делать из меня дурака. Я даже не поздороваюсь с ней. Я прокляну ее самыми страшными словами и выброшу из своей памяти. Меня и обмануть! Меня, моряка, которого ни одна женщина никогда не обманывала! Я ее на руках носил, во всем ей потакал. Все, что у меня было, отдавал ей. А она меня вот так! Я больше ничего не хочу знать об этой особе, о своей бывшей жене. (Продолжительная пауза) А зачем вы вообще ко мне приехали?
Жаркец: Чтобы договориться и все решить.
Креше: О чем договориться?
Жаркец: О Драгице.
Креше: В каком смысле?
Жаркец: О том, чья она.
Креше: Что вы имеете в виду?
Жаркец: У одной женщины не может быть двух мужей. Это противозаконно.
Креше: А-а, об этом. (Пауза) Вы действительно злитесь на нее?
Жаркец: Больше нет. Все в прошлом.
Креше: Тяжело, когда об этом узнаешь, тяжело.
Жаркец: Я иногда думаю, что легче тем, кто никогда ни о чем не узнает. (Пауза)
Креше: И что вы решили?
Жаркец: Я думаю, что было бы лучше всего для нас троих, господин Креше, чтобы вы оставили Драгицу.
Креше: В каком смысле «оставили»?
Жаркец: В простом. Чтобы вы расторгли с ней брак. Чтобы вы сказали ей, что вы узнали, что у нее есть другой муж, и что не желаете с ней больше иметь дела.
Креше: А вы?
Жаркец: А я бы и дальше оставался с ней в браке.
Креше: Неужели после всего этого?
Жаркец: А что еще мне остается?
Креше: Вы можете ей простить, что она вот так обманывала вас со мной?
Жаркец: Простить могу, но забыть не смогу. Как говорит один наш писатель: «Мы, словенцы, прощаем, но ничего не забываем».
КУРЕШЕ: И вы ждете от меня, что я с Драгицей расстанусь и выставлю ее из дому?
Жаркец: Конечно. Как вы можете жить с женщиной, которая свое тело предала греху! О которой вы знаете, что она делает из вас дурака! Она не имеет морального права посмотреть вам в глаза и сказать: «Здравствуй, мой ненаглядный муж. Хочешь, я поглажу тебя по спинке?» и все такое. Вы со мной согласны?
Креше: Согласен.
Жаркец: Вы ее ненавидите?
Креше: Конечно! Подождите, дайте немного подумать…
Жаркец: Да что тут думать?! Все ясно, как белый день. Она вас обманывала? — Обманывала. Вы не можете это перенести? — Не можете! Что лучше всего? Послать ее к черту? — К черту! Если все это так, тогда к чему все эти разговоры
Креше: Подождите, а вы?
Жаркец: Что я?
Креше: Неужели вы простите?
Жаркец: Прощу.
Креше: Но как? После всего этого?
Жаркец: Я не далматинец.
Креше: Но вы же мужчина.
Жаркец: Только иногда. (пауза) Что вы молчите?
Креше: Думаю.
Жаркец: Не стоит.
Креше: У меня голова кругом идет.
Жаркец: Что вам еще не понятно?
Креше: Объясните мне, как вы можете жить с ней и дальше? Как вы можете переступить через все это?
Жаркец: Видите ли, человек — это существо разумное. Koitus ergo sum. Это разумное существо иногда может проявлять чувства, но разум все же побеждает. И я долго раздумывал по поводу меня и моей жены Драгицы.
Креше: Нашей жены.
Жаркец: Нашей жены Драгицы и меня. И нашел несколько причин, из которых самая важная — это то, что я уже в годах. Проблемы с пищеварением, низкое давление, язва, ревматизм и так далее. Короче говоря, я не могу в такие годы начинать ухаживать за другой женщиной. Не смогу покупать цветы, писать любовные письма, цитировать Францета Прешерена. Это уже не серьезно. Не к лицу человеку моих лет.
Креше: Ну, да. Было бы немного странно.
Жаркец: Я думаю, что больше уже не смогу полюбить. Мужчина должен идеализировать весь женский род, чтобы он смог заинтересоваться одним экземпляром. А с другой стороны, я слишком старый, чтобы снова начать привыкать к ворчанию, к болезням, к «трудным дням» новой женщины. Это привыкание — процесс, который требует нервов и воли, а у меня уже нет ни нервов, ни воли. Поэтому, как смягчающее обстоятельство, я принял то, что Драгица — проводница, и ее часто не бывает дома. Я подумал, как было бы ужасно, если бы каждый день рядом со мной была женщина, которая бы говорила «не делай того, не делай этого». И вот так в процессе погружения в новую проблему, я пришел к выводу: какая есть — такая есть, и изменить ее нельзя. Так уж лучше зло известное, чем неизвестное.
Креше: Интересно вы смотрите на проблему. Ой, я совсем забыл, я даже не предложил вам выпить.
Жаркец: Не важно.
Креше: Как это «не важно»! Вы первый раз у меня в доме. Вы должны выпить.
Жаркец: Я почти не пью. Вернее, не пил, пока две недели назад не нашел свидетельство о браке. Тогда и напился.
Креше: Вот видите, всему — свое время. А я, когда перестал работать, перестал и выпивать, так что пью сейчас раз-другой в неделю. Так что вы будете, вино или ракию?
Жаркец: Ну, если это так необходимо, то ракию. Только немного.
Креше: (выставляет бутылку ракии и две рюмки) Чувствуйте себя, как дома. Садитесь, как вам удобно.
Жаркец: Спасибо, спасибо большое.
Креше: (протягивает Жаркецу рюмку ракии) Пожалуйста.
Жаркец: Спасибо.
Креше: Я поднимаю этот тост за жизнь, которая нас обоих затрахала.
Жаркец: За жизнь.
Креше: Ну, будем здоровы.
Жаркец: Будем здоровы.
Они чокаются и выпивают до дна. Ставят рюмки на стол и смотрят перед собой долго и сосредоточенно. Вдруг поднимают взгляды друг на друга. Креше кивком головы ставит вопрос Жаркецу. Тот кивает утвердительно. Креше наливает две рюмки, одну протягивает Жаркецу.
Kреше: Будем здоровы.
Жаркец: Будем.
Они чокаются и выпивают до дна. Ставят рюмки на стол и долго смотрят перед собой, не произнося ни слова. Вдруг снова поднимают взгляды друг на друга. Креше кивком головы ставит вопрос Жаркецу. Тот кивает утвердительно. Креше наливает две рюмки, одну протягивает Жаркецу.
Жаркец: Может, тормознем?
Креше: Ни в коем случае! Выпьем… за судьбу-злодейку!
Жаркец: Если за судьбу, тогда можно.
Креше: Будем здоровы.
Жаркец: Будем.
Они чокаются и выпивают до дна. Ставят рюмки на стол и смотрят перед собой долго и сосредоточенно. Вдруг поднимают взгляды друг на друга. На этот раз Жаркец кивком головы ставит вопрос Креше. Тот кивает утвердительно. Жаркец наливает две рюмки, одну протягивает Креше.
Жаркец: Будем здоровы.
Креше: Будем.
Выпивают до дна. Ставят рюмки на стол. Вдруг вскакивают. На мгновение свет приглушается и комнату заполняет веселая мелодия. Это продолжается какое-то мгновение. Затем музыка стихает, свет снова становится прежним. С этого момента они оба находятся под воздействием алкоголя.
Kреше: Я думаю, было бы лучше, если бы вы… пардон, подождите, мне это «вы» кажется таким глупым… Могу я говорить вам «ты»? Мы можем перейти на «ты»?
Жаркец: Конечно.
Креше: У нас столько общего! Было бы глупо друг другу говорить «вы».
Жаркец: Знаешь, я за эти дни очень часто о тебе думал.
Креше: Да ладно!
Жаркец: Да. Старался тебя представить. У меня же не было ни фотографии, ни каких-то сведений, как ты выглядишь. Высокий ты или низкий, с усами или без усов. Короче, я сгорал от любопытства. И я очень боялся, что разочаруюсь. Думал: неужели моя Драгица все эти годы обманывала меня с каким-нибудь кретином, которого я и уважать не смогу. С кем я и за один стол не сяду. Ты понимаешь мои переживания, мои страхи?
