Раффаэле (двусмысленно). Еще бы не полюбить!
Паскуале. Мне, например, часто кажется, что, когда я вхожу в комнату, кто-то выходит из нее в другую. И этот «кто-то» очень походит па мужчину лет тридцати пяти — тридцати шести…
Раффаэле (мрачно). Дон Паска! То, что он входит, видел и я. Чаще всего он это делает, когда вас нет дома…
Паскуале. Пожалуй…
Раффаэле. Да — да. Поначалу я спрашивал: вы к кому? Или еще что-нибудь в таком духе… Но он всякий раз останавливался и смотрел на меня, словно хотел сказать: «Разве ты не знаешь? Ты еще не понял, куда я иду?» и идет себе прямехонько наверх. Теперь, по правде говоря, я больше его не спрашиваю. Ведь вы и сами его видите!
Паскуале. И не надо спрашивать. Пусть себе ходит и выходит… (С убеждением..) Да, значит, все это правда.
Раффаэле . Еще бы не правда!
Паскуале (показывая па домашнюю куртку). Ты видишь эту куртку?
Раффаэле. Вижу.
Паскуале. Рафе, это не простая куртка — волшебная… Стоит только чего-нибудь пожелать — и, пожалуйста, она к твоим услугам.
Раффаэле. Неужели?
Паскуале. Вот, к примеру, вечером, перед сном, я ее надеваю. Опускаю руки в карманы и нахожу бумажки по десять, по сто, по тысяче лир. Потому-то я всегда вешаю ее на одно и то яге место, и никто, кроме меня, не должен ее трогать! Надеваю я ее только тогда, когда мне нужны деньги.
Раффаэле. Мечта! Я бы многое отдал, чтобы иметь такую курточку!
Паскуале. Но, говоря по правде, из-за услужливой этой курточки я слегка выбился из бюджета. Чтобы оборудовать пансион поприличнее, я велел сделать три ванные комнаты, часть денег заплатил вперед, а теперь не знаю, где взять остальные.
Раффаэле. А вы поройтесь в карманах!!
Паскуале. Я роюсь, как же не рыться… но нахожу всегда лишь пустяковые суммы.
Раффаэле. А вы поищите в ящиках, на кухне, под плитой, в постели жены!
Паскуале. Да, по представь себе — там я ничего не нахожу… Что делать? Приходится ждать. Кто заплатил за все другое, пусть заплатит и за это. Ну, хватит болтать. Сколько я тебе должен?
Раффаэле. Я уже сказал — тысячу двести семьдесят.
Паскуале. Вот две тысячи и дай мне сдачу.
Раффаэле. Сию минуту. (Вынимает из кармана деньги.) Я вам должен семьсот тридцать лир.
Паскуале. Ровнехонько семьсот тридцать.
Раффаэле (считает деньги и кладет их на стол). Пожалуйста.
Паскуале. А вот тебе две тысячи лир. (Кладет их на стол.)
Раффаэле. Сегодня к ужину вам что-нибудь нужно?
Паскуале. Лучше поговори об этом с хозяйкой.
Раффаэле. Хорошо. (Воспользовавшись рассеянностью Паскуале, ловко сует в карман семьсот тридцать лир.) Я поднимусь попозже и с ней поговорю.
Паскуале (заметив проделку, решает в свою очередь ее повторить). Прекрасно. (Подходит к Раффаэле так, чтобы закрыть от него лежащие на столе две тысячи лир и иметь возможность до них дотянуться.) Если же мне, паче чаяния, что-нибудь понадобится, я тебя позову. (Ему удается дотянуться до денег и спрятать их в карман.)
Раффаэле. Вы меня совсем загоняли.
Паскуале. Тебя?! Да что ты! (Отходит от него.)
Раффаэле. Позвольте. (Хочет взять деньги.) А где же две тысячи?
Паскуале. А где моя сдача?
Раффаэле. Я положил ее сюда… (Показывает место па столе, ударяя по нему рукой.)
Паскуале. А я две тысячи положил сюда.
Раффаэле (оставшись с носом). Куда они девались?
Паскуале. Откуда мне знать?!
Раффаэле (настойчиво, уверенный в своей правоте). Я этих двух тысяч не брал.
Паскуале. А я не брал сдачи. Да ты не огорчайся, ничего не попишешь! Это все шутки призраков!
Раффаэле (с горечью). Ну да! Уж не иначе как призрак положил вашу сдачу в мой карман, а мои две тысячи в ваш. Выкладывай! Две тысячи!
Паскуале. Если не отдашь сдачу, не получишь двух тысяч.
Раффаэле (злясь). Ах, так? Ну, хорошо… (Шарит в кармане, притворяется удивленным.) Ой, смотрите! Ишь, какие коленца откалывают эти призраки… глазом моргнуть не успеешь… (Показывая семьсот тридцать лир.) Вот… лежали на столе, а очутились в моем кармане.
Паскуале. Да быть не может?! Дай-ка взглянуть. (Берет из рук Раффаэле семьсот тридцать лир). Те самые. Невероятно! (Засовывает к себе в карман.) Не огорчайся, Рафе, и иди по своим делам.
Раффаэле. Но сперва вы взгляните, не угодили ли к вам в карман мои две тысячи?
Паскуале. Конечно. Сейчас, сейчас посмотрю. После того, что случилось с тобой… (Роясь в карманах.) Нет, Рафе, пусто.
Раффаэле (не имея никакого желания оставаться в дураках.) Ну ладно, пошутили, и хватит. Я же видел.
Паскуале. Что ты видел?
Раффаэле. Две тысячи, когда они лежали на столе.
Паскуале. А потом?
Раффаэле (вне себя). А потом они исчезли!
Паскуале. А разве моя сдача не исчезла?
Раффаэле (в отчаянии, взывая к справедливости). Но ведь потом она появилась!
Паскуале. А твои две тысячи больше не появились. На кого же ты злишься? У меня пропадает уйма всякого добра, и то я молчу. Разве не исчезают у меня галстуки, платки, полотенца… простыни?.. Яичница с макаронами пропала!.. Дыню, которую я, вернувшись, домой, положил па балкон, я больше так и не видел!
Раффаэле (теряя терпение, словно правда на его стороне). Далась вам эта дыня! Каждый раз ее поминаете…
Паскуале. А ножницы? А перочинный ножик? А пара моих самых лучших желтых туфель?.. Даже шляпа, и та исчезла!:
Раффаэле. Ох, да чего там все это перечислять! Лучше скажите прямо, к чему вы клоните?
Паскуале. Ни к чему, Рафе. Я хочу только сказать — заруби себе это на носу, — что две тысячи исчезли. Разбирайся с призраками сам.
Раффаэле (смирившись). Ну ладно… (С угрозой.) Я ухожу. (Направляется к входной двери.) Боже мой, что же это творится! Призраки хватают у такого бедняка, как я, две тысячи лир… они исчезают, и больше я их не вижу… До чего же мы дожили! Это значит вовсе не иметь совести. Призрак этот — просто мошенник, свинья, а не призрак… Вот вы кто! (Ворча, уходит через входную дверь.)
Слева входит Мария. Она молча берет какой-то журнал, видит мужа и хочет возвратиться в комнату, из которой вышла,
Паскуале (смотрит па нее и говорит после паузы). Мари, можешь ты мне сказать, что с тобой?.. Если ты недовольна, если ты на меня сердишься, то не лучше ли нам сесть и поговорить?
Мария (не удостаивая его даже взглядом). А в твоих ли это интересах? (Садится возле стола.)
Паскуале. Ну разумеется, в моих, но и в твоих тоже. Я, милая моя, ничего от тебя не скрываю. Все выкладываю начистоту. За исключением, понятно, некоторых моих сомнений, кое — каких планов, которые я сам считаю сумасбродными и которые должны заботить только меня. Я понимаю, что это плохо. Плохо, потому что, если бы у меня хватило смелости поделиться ими с тобой, мне было бы куда легче, я был бы спокойнее, был бы более уверен в себе.
Мария. Ну, так что ты хочешь сказать мне?
Паскуале. Я? Это ты должна была бы сказать мне кое-что. Прежде всего, на кого ты сердишься? Жизнь у нас трудная, Мария. В один прекрасный момент мы начинаем это понимать, начинаем думать, и нередко нам приходит в голову совсем не то, что нужно. Особенно часто так случается в браке… «Еще неизвестно, как посмотрит на это жена»… «Еще неизвестно, как посмотрит на это муж»… «Почему ты это сделал?» Не проще было бы сесть и спокойно потолковать: «Изволь объяснить, почему ты поступаешь так-то и так-то?» Все выясняется, и жизнь идет своим чередом. Но заговаривает гордость: «Я главный в семье»… «Нет, я»… «Пусть первым заговорит он»… «Нет, первой пусть заговорит она»… Вот так отношения портятся, супруги начинают друг от друга отдаляться, потом возникает взаимное раздражение… Потом ненависть, Мари… Ведь кое-что я могу далее понять — женскую гордость, например, — но ты замкнулась в себе, словно улитка в раковине. Я не требую многого, Мари… Но хоть изредка одно твое слово, один взгляд так могут мне помочь!
Мария. Что ты от меня хочешь? Мы поженились пять лет назад, веря, что сбудутся твои надежды «добиться и победить», как повторял ты часто. До нынешнего дня эти надежды помогали нам жить, хоть жили мы один бог знает как… да еще и теперь мы живем надеждами на будущее. Ты спрашиваешь, почему я молчу… Да ведь ты бога должен благодарить за это!.. Я покорно следую за тобой, делаю все, что ты хочешь… Но посмотри, что за жизнь мы ведем? Откуда эти деньги? Кто купил эту мебель?
