Елена Звездная - Все ведьмы рыжие, или Будь моей ведьмой[СИ]

Павлитос, заметив мой ошарашенный взгляд, обернулся, посмотрел на бабулек, узрел метание ТриД глазов, и выдал:

— Можете забирать, не претендую, только с косяком осторожно, накрывает с первой затяжки. Идем, Рит.

Дальше спецэффект века — переход ТриД очей в состояние ДваД с последующим сужением! Бабули обскорбились! Но высказаться не успели — Павлитос, в смысле Павел, уже уводил меня из-под обстрела.

До остановки маршрутки мы шли молча. Я так вообще в шоке, Павел задумчиво глядя куда-то строго вперед. В итоге, едва дошли, хмуро спросил:

— С Владом что?

— Он меня… забыл, — и главное ни слова лжи.

— Вот как… — Павел задумался.

И тут я увидела отголосок мечты — ярко-красный феррари, игнорируя правила дорожного движения, совершив крутой разворот, проигнорировав двойную сплошную и въехав на встречку, окончательно попрал ПДД и притормозил аккурат у желтой полосы, чем довел водилу маршрутки до нервного тика — так автовладельцы с ним еще явно не поступали! Да я такой наглости вообще никогда не видела!

И потому с живейшим интересом уставилась на выдающегося водителя, столь жестоко показавшего маршрутчику, что тому пора нервно курить в сторонке — такой наглости водила точно не видел!

Но стоило узреть светлую макушку, идеальную стрижку, снисходительно-торжествующий взгляд и наглую ухмылку, как я взвыла:

— Стужев, няшка глюченная!

Ухмылка медленно сошла на нет, на скулах заиграли желваки. В следующее мгновение Князь рывком перескочил дверцу своего кабриолета, обошел автомобиль и направился ко мне.

— Пошел я, — выдал Павлитос, — может бабки еще не весь косяк высосали.

На отступление кандидата в хахали Стужев даже не взглянул — взгляд его было направлен исключительно на меня, мне оставалось только задаваться вопросом «Знает ли он, что знаю я, что знает он, что я, и он…». Пострадаю за яйца, ой пострадаю…

— Ильева, — Стужев подошел впритык, посрамив китайскую текстиль французским брендом, — ты куда собралась?

«Знает ли он, что знаю я, что знает он, что я, и что сделает он…»

— Марго!

Я вздрогнула, посмотрела на Князя, решила, что партизаны немцам не сдаются, и решила вежливо полюбопытствовать:

— А что?

Стужев вскинул бровь.

— У меня, знаешь ли, личная жизнь имеется, — начала врать я, — и планы на вечер, — собственно уже не вру.

— И ночевать будешь не дома? — ехидно вопросил Князь.

— Естественно, — а главное искренне, — у меня свидание с самым идеальным мужчиной на планете, нас ждет ужин, развлекательная программа, а после да, я с ним на всю ночь, даже на первую пару опоздаю.

Демонстративно сложив руки на груди, Стужев, тупо игноря окружающих, а их было навалом, наставительно начал:

— У тебя больше нет личной жизни, Марго. Никакой. Универ, работа, мы. Точка.

Народ вокруг заинтересованно внимал.

— Вы все? — решила уточнить, на всякий случай.

Окружающие затаили дыхание — клубничка в столице в разгар часпика!

Стужев промолчал.

— Что реально вы все сколько там вас, няшек двадцать, да? — снова уточняю.

Рейтинг нашего представления, несомненно, вырос в ту же секунду, а народ жаждал подробностей! Князье величество соизволило узреть свидетелей нашей беседы, и выдало:

— В машину, Марго.

Ой как хотелось послать, ой как сильно, но… этот может схватить за волосы и поволочь в самом прямом смысле. Он может, у него тормозов нет. Пришлось идти другим путем:

— Стужев, у меня правда планы на сегодня.

— В машину, — повтор приказа.

Ыыы…

— Стужев, — пытаюсь быть вежливой, — не могу я! Не могу, понимаешь, меня ждут. Очень. А его одного оставлять нельзя.

Хмыкнув, Князь вопросил:

— Налево свалит?

— Да у него мастеркласс по всем направлениям! — с тяжелым вздохом ответила я, вспоминая Ромкино умение вмиг перевернуть все вверх дном.

И тут Стужев сделал неожиданное предположение:

— Ребенок?! — молча смотрю на Князя, тот повторно выдает перл: — У тебя есть ребенок?!

Мексиканские страсти отдыхают! Бабули, чья память хранит воспоминания о «Просто Марии» умильно вытирая слезы потянулись вперед, мужикам явно стало скучно, молодежь все еще ждет клубнички. Почему-то я брякнула:

— Ну да… — и добавила, — твой.

Аншлаг в глазах бабулек! Искреннее сочувствие всей мужской составляющей собственно Князю, оторопелый вид у анимешки глюченной. Но Стужев отреагировал достойно, хмуро вопросив:

— И сколько ему?

— Три года! — бодро ответила я.

Задумчивый Князь, не менее задумчиво:

— Почти четыре года назад… да, я тогда пил много… Это фактически сразу после аварии…

Полный аншлаг! Я такого жадного внимания никогда не наблюдала! Бабули затаили дыхание, женщины жадно ждали продолжения, девушки приглядывались к Князю, мужики чисто из солидарности продолжали ему сочувствовать, маршрутчики смирились, и устроили остановку на три метра ниже.

— Кажется, я вспомнил, — продолжал «вспоминать» Князь, — ты тогда еще по ночам подрабатывала на Тверской…

Вот гад-гадский.

— Ну да, — нагло отвечаю, — и пожалела тебя, болезного. Видишь, чем все закончилось? Нельзя быть доброй к людям, ох нельзя!

Князь усмехнулся и с некоторым восторгом протянул:

— Ведьма ты, Марго, я даже почти поверил.

— Что значит «почти поверил»? — возмутилась я. — Алименты платить кто будет?

И тут в толпе послышалось:

— Все, попал пацан.

А Стужев смотрел на меня и улыбался. Я улыбнулась в ответ.

— Правда ребенок?

— Правда, — созналась я, — и правда уже бежать нужно.

— Ты мне нужна сегодня, — уже нормальным голосом без подколок и снисходительного тона, сказал Стужев.

— Сегодня никак, — я развела руками, — у Кати ночная смена, малый дома сам, а ты меня задерживаешь.

Стужев покивал, затем спросил:

— Ты себя в зеркало видела?

Интересный вопрос.

— Я так и думал, давай в машину, — и не дожидаясь моего ответа, сам вернулся в автомобиль.

То есть мое шествование следом подразумевалось как само собой разумеющееся. Я посмотрела на самоуверенного Князя, вольготно развалившегося на водительском кресле, на толпу, жаждущую продолжения банкета, на нужную маршрутку, как раз подъехавшую. Выбор был очевиден.

Сделала ручкой няшке анимешной и помчалась в маршрутку. Стартовали мы сразу, как я вбежала, и не успела передать за проезд, как мы промчались на желтый, оставляя рванувшего следом Стужева простаивать на красном.

Знакомый с детства подъезд — раньше тут жила бабушка, потом отец замутил с Катей, ушел от нас и они поселились здесь, в квартире, которая раньше приносила семье доход. Потом родился Ромка и отец сделал единственное для сына хорошее — из квартиры он их не выгнал. В остальном папа, после возвращения к маме, наведывался сюда раз в полгода, оставлял деньги, с каждым разом все меньше, кривился, когда малыш к нему бежал, и был категорически против моего здесь частого присутствия. Мама тоже. А Катя разрывалась на двух работах, обожала сына, не держала зла на моего отца и всегда очень радовалась мне. Нет, к Кате у меня было сложное отношение, с одной стороны девчонка она не плохая, всего на шесть лет старше меня, с другой… не прошла папина попытка создать вторую семью бесследно для семьи нашей. Так что Катя для меня была кем-то все же не приятным, а вот братика я очень любила.

И открывая дверь старым ключом, я уже слышала, как босые ножки бегут по дорожке.

— Йита! — счастливый визг на всю квартиру.

— Ромка! — бухаюсь на колени и ловлю мелкого.

Маленькие ручки сжимают шею, мокрый от мороженного нос утыкается в шею, а липкая маечка явно получила мороженки больше, чем нос, но все это такие мелочи!

— Мама давно ушла? — подхватывая ребенка, разворачиваюсь, закрываю двери.

— Давно, — шепчет Ромка, продолжая прижиматься ко мне изо всех сил.

Вот Катька! Знает же, что малый боится один оставаться в квартире, могла бы и подождать меня.

— Голодный? — задала я следующий вопрос, скидывая кроссы и рюкзак и направляясь на кухню.

— Кусал! — гордо ответил Ромка.

— Мороженку? — недоверчиво спрашиваю, ибо знаю, как Катя готовит.

Ром все так же гордо кивнул.

Катя. Иногда я начинаю понимать, почему папа ушел от нее!

— Пошли варить кашку, — решительно сказала я.

— Васебную? — проявил Роммка живейший интерес.

— А то, — я вспомнила про скатерть, — и у нас даже будет скатерть-самобранка!

— Ууу, — глазенки предвкушающее засверкали. — Самабака…

— Самобранка, — поправила я. — Это значит, что ее брать… — думала сказать можно, вспомнила с кем разговариваю и категорично добавила, — нельзя.