Елена Звездная - Все ведьмы рыжие, или Будь моей ведьмой[СИ]

— Мама взрослая.

Устами младенца…

— Повзрослела, — согласилась я.

— Я музик, — напомнил то ли мне, то ли себе Ромочка.

— Настоящий музик, — согласился Стужев подталкивая меня к двери.

— Ты плохой, — выдал очередную мудрость мой самый лучший мужчина на свете.

— Умный пацан, — не стал возражать Князь, каким-то образом умудрившийся открыть дверь и таки вытолкнуть меня на лестничную площадку. — Все, Йома, — он наклонился, протянул малышу руку, — бывай, маму береги, мужиком будь, ну и дальше по списку.

— Писку? — переспросил Ромка.

Стужев глянул на меня и попросил:

— Не переводи, мне уже страшно представить, как ты интерпретируешь это кажущееся на первый взгляд невинным слово. Пока, Йома.

— Пока, Гьязь, — отомстил малый и за себя и за меня.

— О-ба-на, — опечалился Стужев.

— Знай наших, — ответила гордая за наших я.

Ничего не ответив мне, Князь, он же с легкой Ромкиной руки Грязь, махнул мелкому, вышел и закрыл двери. После решительно направился к лифту, вызвал, и пока тот ехал, вернулся за мной, взял за локоть, завел в лифт, и мы молча подождали, пока дверь закроется.

Дальше случилось нечто — рывок, и прижав меня спиной к не особо чистой стенке лифта, Стужев навис, вжимая в эту самую стенку и зло произнес:

— Трус значит?

Не сразу врубилась, к чему это было сказано. Потом вспомнила, что это он видимо все еще помнит о моем: «Прости, Князь, видишь ли, я скрывать и не собиралась, а вот твоя скрытность вызывает грустные мысли по поводу трусости…».

— Слушай, Гъязь, — ехидно начала я, — у тебя какое-то болезненное самолюбие, тебе бы к психологу записаться, глядишь и комплексов поубавилось бы…

Договорить мне не дали — Князь как-то резко оказался совсем близко, так что это уже было мало похоже на сентиментальные мексиканские сериалы, и явно двигалось в сторону немецкого эротического фильма, и вот в этом положении, Стужев с усмешкой поинтересовался:

— Марго, а что ты знаешь об инициации ведьмы?

В моей голове прокрутилось нечто вроде лишения невинности, посему стараясь не показывать нарастающий ужасть, ровным голос интересуюсь:

— Гетеросексуальность доказывать будешь?

Усмешка, и склонившись ближе, так что теперь его губы ощущались моими, Стужев проникновенно прошептал:

— Девственность? Маргош, да кому она нужна. Поверь, тут все гораздо интереснее, — почти поцелуй и он продолжил, — для того чтобы инициировать ведьму, нужно просто… — Князь допустил паузу, затем выдохнул, — разбить ей сердце.

Лифт плавно двинулся вниз, мое сердце ухнуло куда-то, где ему было не так страшно как со мной, мне вдруг стало очень холодно и жутко, а Стужев… ну он просто искренне наслаждался ситуацией, няшка анимешная.

— Стужев, — задумчиво произнесла я.

— Мм?

Я резко выдохнула, приводя чувства в порядок, потянулась к нему и тоже проникновенно так:

— А к психологу все же сходи, Князь, он тебе явно нужен.

Стужев решил поржать мне в лицо. Решение даже было приведено в исполнение, но на патетической ноте злодеюкского смеха, лифт остановился, дверь открылась, и вошел…

— Добрый вечер, Владимир Михайлович, — вежливо поздоровалась я с суровым дедушкой, бывшим бабушкиным другом.

Некогда важный генеральский чин остановился на входе в лифт, с некоторым недоумением созерцая картину собственно распятой Стужевым меня, ну и торжествующе-злодейская харя Князя тоже без внимания не осталась.

— Риточка, голубушка, а что тут у вас происходит? — задумчиво вопросил извечно спокойный Владимир Михайлович.

Он вообще всегда был спокойным мужиком — что ему житейские неурядицы после реальных боев в суровой афганской реальности.

— А тут у нас злодей злобствующее торжествует, — созналась я.

Стужев медленно отпустил, но стоять остался рядом.

— В каком смысле торжествует? — Владимир Михайлович в лифт зашел, но трость была им едва заметно перехвачена чуть иначе.

И ведь даже не заметишь сходу, просто однажды довелось мне присутствовать на уроке «вселенской справедливости» преподанной бывшим генералом местной гопнической братии, и после сего урока у последних возникли трудности с щелканиеим семечек, по причине нарушения зубной нормы.

— В смысле, что наивно надеется разбить мое сердце, — врать уважаемым людям я не люблю.

— То есть на твою честь не покушаются? — сразу все понял бывший генерал.

— А честь, Владимир Михайлович, в современном мире вещь ненужная, у нас злодеи все больше на сердца ориентируются, — продолжаю я беседу.

— В каком смысле? — встревожился военный и сразу заподозрил Князя в корыстолюбии: — Ритулечка, а этот ваш злодеище случаем не бывший медик, перешедший на сторону черного донорского рынка?

— Что? — не понял Стужев, видимо ни разу не участвующий в высокоинтеллектуальных беседах.

— Нет-нет, что вы, — поспешила я успокоить Владимира Михайловича, — этому до светил медицины как до Китая в валенках, тут речь о метафорическом разбивании сердца.

— Метафорическом, — протянул бывший генерал, вперив пристальный и очень подозрительный взгляд в Стужева. — Молодой человек, а вы служили?

Князь как-то нехорошо сложил руки на груди, и уставился на пенсионера не менее подозрительно-пристальным взглядом.

И тут лифт остановился.

— После вас, — произнес Владимир Михайлович, обратившись ко мне.

Как воспитанная девочка я вышла из лифта. Уже вступив в коридор, повернулась… и узрела, как ловким и очень быстрым движением, Владимир Михайлович нажал на кнопку собственно тростью, ею же отрезал путь к отступлению Князю. Дверь закрылась!

Тридцать последующих секунд я стояла в ступоре, думая куда бежать, кому звонить, и вообще я за него дико испугалась! За Владимира Михайловича, естественно, не за двухметрового накаченного няшку же!

Двери лифта медленно разъехались…

— Не служил, — вынес вердикт бывший генерал, гордо покидая кабинку лифта.

Анимешную няшку конкретно глючило на полу. Зубы у Стужева были явно на месте, а вот ребра, кажется, нет.

— Вввладимир Михайлович… — прошептала ошарашенная я.

— Идем, Ритулечка, такси тебе вызовем, нечего девушке вечером одной бродить, идем.

И мы вышли во двор. Там, пока я пыталась понять, что случилось, бывший генерал звонил ничуть не в такси, а сыну старого друга, которого я тоже пару раз видела — Евгению.

— Женечка, — вот то единственное, что сказал Владимир Михайлович.

— Сейчас буду, — ответили в трубке.

Не простояли мы и двух минут, как черный хаммер зарулил во дворик, и остановился напротив нас.

«Женечка» ростом по значительнее Князя и разворотом плеч по внушительнее, вышел их машины, обошел махину, подошел к нам.

— Как оно? — участливо спросил бывший генерал, протянув руку.

— Потихоньку, — ответил шкаф Женечка. — Проблемы?

— Да ты знаешь мутный человечек тут нарисовался, — лексикон бывшего генерала удивил меня не меньше его ловкого обращения с тростью, — документов при нем никаких, зато все кредитки в наличии, и что совсем странно — права явно не местного производства, и не в гаи деланы — я такой качественной печати у местного водилпрома в жизни не видел.

— Права, — спокойно приказал «Женечка».

Владимир Михайлович молча протянул пластик.

Женек в свою очередь протянул руку и… завис. И бывший генерал тоже завис.

— Это вообще кто такой?! — гневно вопросили за моей спиной.

Медленно обернулась — Стужев нервно вытирал кровь с искореженной губы.

— Генерал… бывший, — пробормотала я.

— Бывший? — подойдя, Князь лишил элиту военных подразделений собственных прав, бумажника, тоже судя по всему собственного, карточек кредитных, и даже вытащил из кармана кулон, после чего меня схватили за руку и потащили с места событий, нервно выдав: — Нинзюцу кэгэбешное!

— Кто? — переспросила утаскиваемая Стужевым я.

Мне не ответили.

А едва швырнув меня на сидение феррари сам Князь обошел машину, и Владимир Михайлович и Женечка обрели возможность двигаться, видимо исключительно, чтобы узреть неприличный жест Стужева, который с чувством его продемонстрировал. Затем Князь сел в машину, взревел двигатель, феррари сорвался с места. Позади нас взревел хаммер. Гонка началась.

— Нет, с твоим болезненным самолюбием явно что-то надо делать, — пристегиваясь, пробормотала я.

Сказать что-либо иное было стремно.

— Заткнись, Марго, у меня сейчас все болезненное, особенно ребра!

Мы мчались по улицам города, яркие огни витрин мелькали с запредельной скоростью.

— Спасибо, — тихо сказала я.

Князь, игноря необходимость вести машину, удивленно воззрился на меня.

— Ну за то, что ничего Владимиру Михайловичу не сделал, — пояснила причину собственной благодарности.