Когда я подошла к нему на вытянутую руку, он тут же меня схватил, я попыталась закричать, позвать на помощь, но он быстро сориентировался и сунул мне в рот грязную тряпку, от которой воняло мочой. Была бы я чуть по старше, ни трудно было бы догадаться, чем все это могло кончится, но он, толи в силу моего возраста, толи еще чего, поступил иначе. Взяв меня под мышку, он тут же сорвался с места, и пробежав пару поворотов остановился возле покосившейся двери ведущей в обветшавшее здание. Абсолютно бесцеремонно, он распахнул ее ногой, чудом не сорвав с ржавых петель, и вошел внутрь.
Вонял там точно так же, как и от тряпки, только запах был более едкий и насыщенный, в самой же комнате стоял стул без одной ножки, сломанный пополам стол и куча тряпок, формировавшие очертания спального места. Он подошел к своей кровати, и насколько позволяла его поза, швырнул меня на нее. Тряпки конечно смягчили падение, но больно было все равно, и вот вроде от жгучей тупой боли я должна была зареветь, как и подобает маленькой девочки, но я почему-то промолчала. Бродяга же отошел в другой конец комнаты и что-то искал, в еще одной горе мусора, располагавшейся у противоположной стены, а я молча сидела на тряпках, боясь даже шелохнуться. Через какое-то время он принес невесть откуда взявшееся синие платье, причем оно было почти в идеальном состоянии, не считая запаха, да к тому же подходило мне по размеру, будто он только что сшил его под меня.
Своим скрипучи, как дверь, голосом, он приказал мне переодеваться, а сам же уселся на стул и уставился на меня. В начале я не хотела этого делать, даже начала наконец капризничать, но после удара по лицу, мне уже пришлось выполнять его указания. Пока маленькая семилетняя девочка снимала свою старую одежду и одевала это чертово синие платьице, этот ублюдок смотрел, не отрывая глаз. После того как с переодеванием было покончено, он вскочил и грубо схватив меня за руку, потащил прочь из своего убежища. Он вел меня через все улицы, мимо людей, торговых лавок, но никто даже не остановил его, всем было абсолютно безразлично, судьба семилетней девчушки. Я пыталась вырываться, выплюнуть тряпку и закричать, но он лишь сильнее сдавливал руку и дергал за нее еще грубее.
Уже через пять минут мы стояли напротив двухэтажного белого здания, с красивыми клумбами возле него. На вид это был приличный домик, с деревянной крышей, покрашенной в черный цвет, с большим количеством, почему-то зарешёченных, окон на первом и втором этаже, и с одной входной дверью, сделанной из толстого железа, с большим кольцом по середине. Подтащив меня к двери, он постучал в нее и через какое-то время на уровне глаз появилось щелка, а оттуда раздался хриплый мужской голос. Мой похититель что-то сказал тому мужику за дверью, и она открылась. Обладателем голоса оказался абсолютно лысый, довольно мускулистый мужчина с бельмом на левом глазу. Когда я проходила мимо, он не добро посмотрел на меня и облизнулся. Тащили меня по белому коридору, в конце которого, нас ожидала очень большая и просторная комната, выполненная в кислотно-зеленых цветах, с большим количеством мягких кресел, лавочек, круглых столов, ломившихся от выпивки, вдоль противоположной стены тянулся ряд из десяти дверей, потом была лестница на второй этаж, где располагались такие же десять однообразных черных дверей, а в левом дальнем углу барная стойка, сделанная в тех же едких цветах, и с грустным до невозможности мужчиной барменом, одетого в черню желтку на голое тело и легкие бриджи.
В помещение, по мимо бармена, находилось около тридцати людей, ну как людей, было около пятнадцати мужчин, остальные были женщины разных рас, с измученными лицами и исхудавшими телами. Если я ничего не путаю, то было там три или четыре эльфийки, около семи зверолюдок и четыре гномихи, все они были одеты одинаково, почти прозрачные купальнике разных цветов с небольшими розовыми каемками. Меня протащили через весь зал к дальней деревянной двери обшитой мехом, стоявшей чуть в стороне, при это меня провожал взглядом каждый, мимо кого мы проходили, мужчины с ухмылкой и не скрываемой радостью, а девушки работницы со слезами.
Когда меня затащили в ту комнату, передо мной пристала худенькая высокая женщина, в белой рубашке, черной юбочки и туфлях, с распущенными алыми волосами. Она сидела за большим черным дубовым столом, с позолоченными ножками, и изучала какие-то бумаги, не обращая на нас не малейшего внимания. Закончив с бумагами и выругавшись себе под нос, она наконец подняла взор на нас. Ее рубиновые глаза изучили меня сверху донизу, причем не один раз, а после она завела разговор с тем бродягой. Единственное, что я помню из такого диалога, что моего похитителя звали толи Рукин толи Тукин, и что он якобы добыл для Хривальды, так звали ту женщину, самый лучший экземпляр какой только мог.
Потом я помню, что она как фурия выскочила из-за стола, быстрым шагом подошла к нему и влепила звонкую пощёчину, а после долго кричала. Накричавшись вдоволь, при этом перебрав весь морской жаргон, она вызвала того мужчину у входа, и он за шкирку выкинул бродягу за дверь. После того как мы остались наедине, она наконец вытащила тряпку из моего рта, расспросила кто я и как попала к нему в лапы. И вновь сыграла эта детская вера в добро, я рассказала, что да как, не забыв упомянуть о провалах в памяти. И на тот момент мне показалось, что я сделал все правильно. Она накормила меня, вымыла, одела, выделила комнату и впоследствии заботилась обо мне, но только лишь до моего четырнадцатого дня рождения.
После моего четырнадцатилетия меня начали выпускать в зал, но униформу не выдали, я должна была просто разносить напитки гостям “Дома любви мадам Хривальды”, но как не трудно догадаться, приходили сюда мужчины, да и женщины бывало, с не самыми обычными запросами и желаниями. В первый же день меня успело полопать три мужлана и две женщины, годившиеся мне в бабки, после того как их руки трогали меня там, где не следовала, я тут же побежала жаловаться свой начальнице, которую я начала считать своей новой мамой, и как оказалась зря. Когда я забежала в ее кабинет и в слезах начала рассказывать, что случилось, она, как и в тот раз разбирала бумаги и точно также не обратила на меня внимания, но после того как она закончила, произошло неожиданное. Она неспешным шагом подошла к двери, закрыла ее на ключ и развернувшись ко мне начала избивать меня. Била она меня долго и качественно, будто всю жизнь занималась кулачными боями, пока происходило избиение, она кричала мне, чтобы я не смела жаловаться, что обращаться к ней стоит “госпожа”, а если я еще раз зайду в ее кабинет без разрешения и стука, она отрежет мне пальцы на ногах.
Выйдя из кабинета, вся в крови и синяках, с заплывшим левым глазом, я пыталась бежать через единственную дверь, но моя попытка была прервана ударом в живот от охранника, который впоследствии вернул меня в комнату и запер там почти на неделю, без еды и воды.
Не буду утомлять вас своими шестью годами рабства, избиений и попытками меня изнасиловать, перейду сразу к своему двадцатому году жизни. Примерно через две недели после моего двадцатого дня рождения, наша госпожа, вызвала меня к себе. Говорила она долго и красивыми словами, но смысл был один, сегодня к ней из далека приедет ее старый и богатый знакомый алхимик и он пожелал чего-то нового и выбор пал на меня, как на самую невинную во всем коллективе. Так же она объяснила мне, что будет со мной, если вдруг Дуглас, а именно так его звали, останется недоволен. После полудня меня вновь позвали, но в этот раз в третью комнату.
Зайдя туда я увидела худого старика с обвисшей кожей, сидевшего в мягком кресле, он был бледный как мел и с плешью на голове, при этом одет был лишь в расстёгнутую рубашку и трусы, перед ним стоял небольшой столик, на котором располагалось не самое дешевое вино, один бокал и пара порезанных фруктов на закуску. Не успела я закрыть за собой дверь, как он тут же в грубой форме, обозвав меня неприличным словами, шепелявым голосом приказал садиться на кровать и раздеваться, ссылаясь на ограниченность его времени. Пока я трясущимися ногами добиралась до указанного места, он откупорил бутылку, наполнил бокал и залпом осушил. После третьего выпитого им неполного бокала, он опьянел до состояния ни стояния, глаза его забегали, а лицо приобрело хоть какой-то человеческий оттенок. А когда он обнаружил, что я так и сидела в своем рабочем купальнике, даже не пытаясь что-то снять, он озверел и накинулся на меня, с криками что я тварь и шлюха.
