«Твой Ванюша»
А что? Лаконично и смешно.
Что об этом потрясающем медведе подумает муж Натальи Васильевны, я, с одной стороны, хотела бы знать — ну, так, чисто поржать, — а с другой — не хотелось иметь с этим любовным квадратом ничего общего. Хотя это скорее был не квадрат, а луч с точками, потому что ни муж Натальи, ни жена Ивана в любовных перипетиях участия не принимали — по крайней мере, по моим сведениям.
— Сашенька, а что ты тут делаешь? — спросила Наталья Васильевна так, словно я ангел во плоти, спустившийся в ее бренную обитель. А может она сама вообразила себя ангелом, летающим по облакам — и вот в ее глазах мы встретились на облачной автомагистрали.
Я вымучила из себя улыбку, хотя на деле мне хотелось треснуть женщину за непунктуальность.
— Да так, зашла вот бланк больничный занести.
— Вот как! — слащаво протянула она, а у меня от этого ванильно-сахарного голоска аж зубы свело. — Ну так положи на стол, я все сделаю потом.
Класть что-либо на стол Натальи Васильевны мне не хотелось. «Почему?» — спросите вы. Что ж… Если коротко — потому что более захламленного пространства я в жизни не видела.
А если чуть подробнее… На этом прекрасном столе нагромождения кружек разной степени загрязненности соседствовали со стопками из конфетных коробок такой же разной степени наполненности и открытости; папки с документами, дополняя эту потрясающую картину, были разбросаны абы как — если у них и была какая-то система расстановки, мол, отчету за тринадцатый год самое место рядом с банановыми шкурками, я ее не знала и знать не хотела; на полках со старой не оцифрованной документацией творилось тоже нечто странное: они больше напоминали полки в магазине детских игрушек, чем шкаф бухгалтера. Так что огромный плюшевый медведь, которого бухгалтерша посадила на стул для посетителей, вписался в интерьер так, словно всегда здесь был. А еще у бухгалтерши был огромный розовый коврик под столом с таким длинным ворсом, что, казалось, он, как плотоядное растение, пытается съесть ноги человека, которые на нем стоят.
— Вы его сразу прикрепите к делу, — попросила я, примастив зелененький бланк на закрытой коробке конфет.
Наталья Васильевна недовольно на меня посмотрела, мол, с чего ты решила, деточка, что можешь мне указывать, и, прежде чем она успела мне что-то сказать, я состроила самые трогательные глаза и разыграла свою самую любимую карту.
— Мне-то все равно, а Психчинский мне бучу устроит, — я стянула солнцезащитные очки: на глазах уже стояли слезы, а солнцезащитный крем спрятать фингал не мог. — Ме… меня ударили… дали больничный… а Психчинскому… ему — представляете — все равно! Говорит, закрывай больничный — и работай!
Положа руку на сердце, могу сознаться: я грешный человек и валю на Психчинского все, что можно валить. Ну грех этим не пользоваться, когда имя начальника работает, как волшебная палочка. Тем более что этот образ он создал сам — я лишь добавила несколько штрихов для пущей атмосферы.
Глаза у Натальи Васильевны стали как блюдца.
— Я надеюсь, это не он тебя? — спросила бухгалтерша, умело орудуя на полках в поисках моего дела.
Я, уже наученная горьким опытом, ответила:
— Нет-нет! Что вы! Сергей Павлович не такой, он только словесно унижать людей может, — еще и носом шмыгнула, размазывая слезы по щекам.
— Дела… — протянула Наталья Васильевна, таки найдя мою папочку и прикрепив туда больничный. — Если что, ты даже не думай молчать! Сразу ко мне приходи: мы на него такую заяву накатаем — по судам бегать замучается!
Она по-доброму потрепала меня по плечу, еще и шоколадку вручила для бедной Саши, чтобы она не грустила. Вообще Наталье Васильевне давно пора бы стать бабушкой, потому что она всех пытается закормить. Тем более что сладкого у нее в достатке, потому что с бухгалтерией вопросы решать приходится часто, а шоколадка, как говорится, не взятка, а весомый аргумент.
А покушать я люблю. Много и вкусно. Не зря же я объедузер все-таки?
В свой кабинет я вошла уже без слез, по дороге вытерев их рукавом блузки. Благо я сегодня не красила глаза, потому что проспала и вылетела из дома, как черт из табакерки — даже прогревать машину не стала, так что полпути до работы я обливалась потом и наслаждалась жарким воздухом, попутно матеря будильник на чем свет стоит.
Вообще, писать рассказы до поздний ночи, когда тебе завтра на работу, не лучшее решение, собственно как и читать их. Но, сами понимаете, я периодически этим грешу.
В кабинете меня ждал букет. Огромный букет ромашек. Правда, ждал он не меня, а Ташу, потому что стоял он на Ташином столе.
Что ж… похоже, сегодня день подарков для Наталий.
Поддавшись свойственному мне любопытству, я залезла в записочку. И знаете, что там было?
«Я буду ждать тебя, пока не иссохнут океаны. Твой Н.»
Да это же слащаво-романтичное послание от Хохмина! Из этой короткой записки я сделала два вывода: во-первых, Никита романтик — причем искусственно выведенный романтическими комедиями, — а во-вторых, Таша явно до сих пор не согласилась на свадьбу.
Записочку я вернула на место, а рядом с букетом положила шоколадку, на которой маркером вывела:
«Присоединяюсь к вышесказанному. Твоя С.»
Идиотская выходка, на самом-то деле, но настроение она мне подняла знатно. Как и смех Таши, когда она пришла и заметила наши с Никитой подарки.
— Я так понимаю, «С» значит «Саша»?
— В точку, — уверенно кивнула я, откинувшись на спинку кресла. — Опаздываешь. А я тут сижу, между прочим. Жду. Океаны, правда, пока не иссохлись, но я все равно жду.
— Меня или иссушения океанов? — улыбнулась Таша, с легкостью соскочив на тропу ироничного диалога. Однако в воздухе все равно чувствовалось какое-то напряжение.
— Пока не решила, — ответила я. — Кстати, почему опоздала? Опять встретила в автобусе какого-то странного парня?
— Нет. Всего лишь к сестре в школу ходила.
Я нахмурилась.
— Сейчас же лето.
— Ага. Я ее от практики откупала, — пояснила Таша, включая компьютер. — Бюрократия в чистом виде. Я в свое время на практику ходила: цветочки сажала, сорняки дергала. А Лену на практику не затащишь. Ее и в школу-то затащить сложно. Пока мелкая была, мы с папой еще управлялись как-то, но чем старше… — Таша устало откинулась на спинку кресла. — Саш, у нее…. она непробиваемая! Я ей объясняю, в чем конкретно она не права — с доводами, с фактами, — а она на меня смотрит пустым взглядом и спрашивает: «И что?» — еще и жвачку свою жует.
Я выдержала паузу, медленно попивая воду. Таше явно нужно было выговориться, и я слушала. Внимательно так слушала и гадала над тем, что можно сказать. Я, как никак, на ролях старшей сестры никогда не выступала. Да и Психолог из меня не очень…
— А сколько ей? — задала я максимально нейтральный вопрос.
— Пятнадцать.
— Это у вас тринадцать лет разницы? — у меня глаза на лоб полезли.
— Двенадцать, — поправила Таша. — Просто я рождена в январе, а она — декабрьская.
— Вау. А мама? Ну, раз вы с папой ничего не можете ей противопоставить, мама-то должна. Моя — та еще штучка: мне скоро тридцать, а я ее боюсь!
На губах Таши появилась странненькая — я бы даже сказала заговорщицкая — улыбка.
— Она вахтовик. Месяц здесь, месяц — на севере. Так что, сама понимаешь, в воспитании Лены она особо участия не принимает. Младшая всегда была на нас с папой. Если честно, все стало хуже после того, как я переехала к Никите: она связалась с дурной компанией и вообще перестала считаться с моим мнением.
— Я так понимаю, Лена — один из пунктов «против»? — спросила я, чувствуя, что начинаю злиться.
Не на Ташу. На Лену. На малолетку, которую даже не знаю.
Таша неуверенно кивнула.
— Лена — девочка обидчивая, — тактично выдала Таша.
Я сделала глубокий вдох, чтобы не сказать что-то максимально грубое. И после недолгой паузы все же выдала.
— Ты же понимаешь, что это бред? Она вообще не должна быть пунктом в твоем списке.
