Ну или не гуляет — стоит… Ждет чего-то. Чего? И вообще, об чем с ним разговаривать? Яська никогда-то с володарями не встречалася…
— Прошу вас, прекрасная Яслава, — он провел ладонью над моховым ковром, — присядьте. Вам нужен отдых.
Мох под его ладонью поднялся и уже не мхом выглядел, но периной… и потянуло присесть, а лучше — прилечь, зарыться в него с головой, закрыть глаза, позволяя себе стать частью болота.
Упырь нахмурился. А после зарычал.
И наваждение схлынуло, а из-под моховой перины выбралась тварюка, мелкая, на клок конского волоса похожая. Выбралась и угодила в когтистую руку. Дыхнул Владислав, и не стало волоса, горсточка пепла полетела по ветру.
— Прошу прощения за этот неприятный инцидент. Похоже, слишком долго я был в плену, вот и забыли, кто здесь истинный хозяин…
— Как вы… угодили…
Перина из мха больше не выглядела притягательной, напротив, Яська не могла отделаться от мысли, что в ней этаких тварей еще обретается, как блох на старом кобеле.
Владислав вздохнул. И поднялся:
— Вам действительно нужен отдых, но здесь, пожалуй, не лучшее место… закройте глаза, Яслава.
Ага… вот сейчас и закроет, и ляжет ровнехонько… ничего-то она сделать не успела.
— Не надо меня бояться, — это было последнее, что Яслава услышала.
Она очнулась в кровати. В огромной кровати, в которую десятерых уложить можно… а она одна… лежит на простынях белых, шелковых, под одеялом пуховым, на перине… лежит и вспомнить пытается, как ее угораздило-то… над головою — полог тканый, расшитый змеями крылатыми.
Кровать — в комнате.
В этакую комнату, пожалуй, вся б мамкина изба влезла и еще б для курятника место осталося. Камин вполстены. Огонь горит, к счастью, самого обыкновенного свойства, Яслава ощущала жар, от него исходящий.
Она села. Потрогала шею, убеждаясь, что та цела… положила ладонь на грудь: сердце стучало, быстро, всполошенно. Значит, живая.
Яська в это не сразу поверила, сидела на постели и трогала себя. Руки, ноги, голову вот… волосы грязные, и сама она не особо чиста, а на простынях развалилась… и платье от грязи задубело… и надо бы подняться, воды найти… или хозяина этого места.
Но Яслава сидела. Глядела.
На камин вот, на огонь… на стены, побеленные ровнехонько, на потолок расписной, на шандалы со свечами… щедро оставили, дюжины две, а то и три. На ковры, на столик низенький… креслица…
Она сидела бы так, верно, долго, но в дверь постучали.
— Д-да… — Яслава на всякий случай встала.
Огляделась, заприметив, что на стенах, помимо подносов узорчатых да ковров, висят и ножи… один и прихватила. Самый большой, грозного виду… с ножом ей как-то спокойней.
Владислав вошел и поклонился:
— Доброго утра, прекрасная Яслава. Я рад, что вы очнулись…
Сам-то уже и помыться успел, и одежу сменить. Волосы длинные вымыл, в хвост собрал, и лицо его оттого сделалось строже, старше будто бы. Рубашка черная подчеркивала неестественную белизну кожи. А серебряная цепка с амулетой вовсе гляделась издевкою над всеми Яськиными потугами.
Упырям серебра остерегаться следует, а этот вон носит… прям-таки нарочно надел, чтоб Яське показать, что не страшен ему ни кинжал ее, ни поднос даже, коль хватит у нее сил поднос со стены сорвать.
— Вижу, вы все еще не доверяете мне. — Владислав усмехнулся. — И не могу упрекнуть вас в том. Но надеюсь, что ваше недоверие не помешает вам принять ванну. В купальнях все готово. К сожалению, милостивая сударыня Яслава, за время моего отсутствия человеческая прислуга оставила замок. Те же, кто остался, полагаю, смутят вас.
Показалось, что хотел он сказать иное, но не пожелал обидеть… какой учтивый упырь!
— Позволите проводить вас?
— В купальни? — мрачно поинтересовалась Яська.
Владислав кивнул.
В купальни… или в жуткое подземелье, в котором стоит гроб… или не гроб, но алтарь… или попросту стол обеденный. Яслава точно не знала, что должно стоять в подземелье упыря, особенно этакого… не по-упыриному обходительного. Но помыться хотелось. Грязь прилипла к коже, отчего сама кожа эта свербела невмочно. А упырь… что упырь… хотел бы сожрать, давно бы… или в подземелье сразу снес бы.
— Как я здесь оказалась? — Яська почти уже решилась.
— Я принес.
Непонятно.
— К-куда?
— Замок рода… хотя, — он печально улыбнулся, — я ныне единственный представитель оного рода. Но то — история давняя. Так милостивая сударыня желает искупаться?
И глянул так, хитровато. От же ж… холера ясная! И что Яське делать?
— Нож не отдам.
— Это ятаган, — поправил Владислав. — Я снял его с тела Макшин-паши… это было давно, милостивая сударыня, так давно, что я уже не помню лица этого человека, хотя некогда поклялся, что не забуду его до самой смерти. С другой стороны, нельзя утверждать, что я в полной мере жив, а потому клятву свою я считаю исполненной. Но если вам по вкусу кинжал, то владейте им. Однако я предложил бы вам иное оружие, куда более удобное для женской руки.
Он вдруг оказался рядом.
Одно движение, едва различимое взглядом, и вот уже Владислав с поклоном протягивает стилет:
— Византийская работа… некогда принадлежал моей матери. Она была удивительной женщиной… пожалуй, вы бы ей понравились.
В этом Яська крепко сомневалась.
Но стилет приняла.
И вправду удобен, аккурат по руке лег. Конечно, Яська понимала отчетливо, что со стилетом аль нет, но Владиславу она не соперник. Коль захочет убить — убьет, Яська и глазом моргнуть не успеет.
— А теперь прошу вас. — Владислав указал на дверь. — Купальни в замке отменные… здесь открываются горячие ключи. Целебные источники. Конечно, запах они имеют не самый приятный…
Он вел Яську по узкому коридору. Говорил. Про источники свои, про воды какие-то… а она шла, стараясь не больно-то по сторонам глазеть.
Сумрачно.
Факелы горят, но света их не хватает. И чудится, что коридор этот бесконечен, а портреты на стенах живы… или почти живы… вот кривится уродливый старик…
— Мой прапрадед… занимательной личностью был, прославился своей любовью к алхимическим опытам. Через нее и погиб, уверовал, что создал эликсир вечной жизни, но оказалось — яд, хоть и отсроченного действия… уникальная вещь.
Носатая женщина в белых одеяниях, которые должны были бы смягчить ее обличье, но, напротив, женщина казалась еще более жесткой.
— Тетушка моя… говорят, была жрицей Хельма, притом им же отмеченною. Жертвы приносила щедро, большею частью тхурок, но после и за крестьян своих взялась. А те бунт учинили, подняли на вилы… Хельм не помог. Он никогда не помогает слабым.
— Почему?
— Слабому помощь богов лишь во вред. А сильный… как правило, сильный сам управляется. Мой дядя…
Этот человек похож на плутоватого приказчика, круглолицый, полноватый, смешной в этом наряде с круглым воротничком…
— Вел тихую жизнь… пока к моему отцу не пришли с челобитной. В округе дети пропадали, мальчики… оказалось, дядюшка имел дурные склонности… отцу пришлось устроить казнь.
— Зачем вы…
— Рассказываю? — Владислав остановился. — Все эти люди действительно были людьми. Не знаю, гордились они тем или же нет, но… вы боитесь меня, Яслава, и ваш страх мне крайне неприятен.
— Я не хотела вас обидеть!
Не хватало еще обижать упыря, во власти которого ты пребываешь.
— Не сомневаюсь, что вы не властны над своими чувствами, однако я пытаюсь сказать, что принадлежность к роду человеческому еще не делает человеком.
— А что делает?
Владислав остановился перед портретом женщины удивительной красоты.
— Не знаю. Моя тетушка… Эржбета Надашди, урожденная Баторова… из-за нее я оказался в том… неудобном положении, в котором ныне пребываю.
Она была не просто красива… Яська смотрела на эту женщину, понимая, что сама-то не стоит и мизинчика на холеной ее ручке… воистину панна шляхетная, ежели не сказать — королевна… только вот глаза у нее мертвые.
Странно как.
У Владислава живые, а у нее мертвые… и платье это красное, поначалу показавшееся чудесным, ныне глядится отвратительно. Цвет такой… кровяной…
— А это — кузина моя…
Второй портрет.
Не дочь, но, скорее, сестрица младшая… но до чего похожа! И выражением лица, и позой… и рука писала одна, но… портрет Эржбеты Яську пугал, а второй… второй был хорош, и только.
— …пожелавшая стать законною владычицей что моего замка, что всех владений. Но благодаря вам я свободен. — Владислав коснулся губами Яськиной руки.
Холодные какие…
И сам он… пожалуй, больше не пугает… глупая Яська, упырю верит, хочет верить и верит, что не причинит он вреда…
— Идемте, милостивая сударыня…
— Не надо меня так называть.
— А как надо?
