Однако стоило ему сесть в кресло и объявить, что он желает побриться, что-то случилось со мной. То ли его блестящий мундир так подействовал, то ли суровый взгляд, но я вдруг заробел и растерялся. Ах, впрочем, нет, припоминаю, что сначала я не сразу нашел полотенца, которые забыл разложить, когда их принесли из прачечной. Потом не увидел на привычном месте бритвы.
Ту самую, купленную в грязной лавке бритву я использовал редко, ведь именно ею впервые порезал клиента. Сейчас мне особенно не хотелось брать ее в руки, но она лежала на виду, а старая, привычная, куда-то подевалась. Я правил ее незадолго до этого и, вероятно, забыл где-нибудь, но никак не мог вспомнить где, да и важный господин в кресле, кажется, торопился. Я взбил пену, стал намыливать ему щеки и тут еще, как назло, закапал ему сапоги.
И это его молчание… Я ведь говорил не переставая, как обычно говорят парикмахеры с клиентами, о чем угодно: о погоде, о всякой чепухе… Всегда легче работать, когда клиент к тебе расположен. А этот молчал, погруженный в свои мысли. Я видел, что ему совсем не хочется говорить, но никак не мог остановиться, словно от того, добьюсь ли от него хоть слова в ответ, зависела моя жизнь.
А он молчал, и это угнетало! Я раскрыл бритву, провел ею по ремню, хотя в этом не было необходимости, потому что ее я, помнится, тоже правил в то утро, и поднес лезвие к щеке посетителя. Я был уверен, что порежу его, и собрал всю силу воли, чтобы держать бритву ровно. Вот сталь коснулась кожи… Снизу вверх – движение легкое, как полет бабочки, как последнее дуновение ветерка перед закатной тишью. Я слышал, как потрескивают срезаемые волоски, и знал, что второго движения уже не понадобится. Снизу вверх – от подбородка до мочки уха. Изящно и чисто.
И вот когда первое движение было завершено, что-то случилось с моей рукой. Она не просто дрогнула – ее повело дальше против моей воли. Какое еще предположение способно все объяснить, кроме того, что бритва была живая, что в ней сидел демон, которому доставляло удовольствие ввергать меня в пучину страданий?
Нет, я не отрезал ухо господину обер-полицмейстеру. Но до этого было уже недалеко. Порез оказался глубоким, я едва сумел остановить кровь, и уже невозможно вспомнить, сколько предметов я опрокинул и разбил, отыскивая кусок марли.
Плохо помню, что было дальше. На меня наложили штраф, я выплатил его и вечером – вот это помнится ярко – взялся подсчитывать, на сколько этот штраф отдалил воплощение мечты. Вышло два месяца, и это меня почему-то страшно рассмешило.
Через день или два мне снова довелось порезать клиента, и опять под бритву попало ухо. На сей раз порез был несильным, но вот что меня потрясло: я убежден, что начинал брить того человека старой бритвой, а когда, остановив кровь, продолжил дело, обнаружил, что в руках у меня новая…
Я выбросил ее, но, видно, слишком поздно, демон уже проник в меня и окружающие меня вещи. Они продолжали теряться и находиться в самых неожиданных местах. Меня это уже не удивляло. Я обратился за помощью к священнику, но тот не обнаружил в доме признаков демонического присутствия и посоветовал мне обратиться к некоему специалисту, который якобы хорошо разбирается в поведении склонных к проказам духов. Однако мне был знаком этот специалист, я знал, что он психиатр, и не пошел к нему, а на священника обиделся.
А на меня вдруг обиделась кухарка: объявила, будто я ущипнул ее за ухо, спрятавшись за занавеской. Я разгорячился, споря, даже заставил ее встать на то самое место и показал, что не только не мог ущипнуть ее сквозь занавеску, но даже спрятаться за ней был не в состоянии. Но она не поверила и все равно уволилась. Думаю, чувствовала, что в доме непорядок.
Потом я поругался со своим домовым. Он ничего толком не сказал, но был зол на меня и ночью укусил. Естественно, за ухо.
На следующий день я собирался поговорить с ним, но не успел. Порезал еще одного клиента, довольно серьезно. Он ушел, а через некоторое время вернулся с приставом и стал требовать возмещения. Пристав не желал меня слушать – а впрочем, не помню, что я говорил, вернее всего нес околесицу, которую и впрямь слушать было нечего. Зачем-то же я взял часы и стал ему их показывать, будто точное время могло свидетельствовать в мою пользу. Он оттолкнул мою руку, и вдруг я увидел, что держу вовсе не часы, а бритву. Свою, старую, только почему-то твердо знал, что это обман, и на самом деле в пальцы мне прыгнула моя несчастливая покупка. И я полоснул пристава по уху. Наверное, этого потребовал демон.
Вот тогда я и сбежал. Оттолкнул пристава, выскочил на улицу, помчался куда глаза глядят и вскоре очутился подле той лавки. Лавка оказалась закрыта. Тут я заметил, что на меня оглядываются, сообразил закрыть бритву и снять забрызганный кровью фартук. Правда, народ все равно таращил глаза, это было неприятно, и я поспешил уйти. Даже поймал извозчика, но он меня ссадил, и довольно грубо, когда я ущипнул его за ухо. Сейчас мне стыдно об этом вспоминать, но в ту минуту я никак не мог удержаться: такой он был лопоухий, просто руки чесались…
В ближайшей подворотне я снова выбросил проклятую бритву и отправился пешком на железнодорожный вокзал. Нужно было уехать подальше. Раз в демона никто не хочет верить: ни кухарка, ни пристав, ни даже тот лопоухий извозчик – значит, нужно немедленно уезжать, а Дремск пускай сам управляется с демоном как хочет.
Уже стоя у окошка кассы, я обнаружил, что выбросил не бритву, а кошелек. Подспудно я ожидал чего-то подобного, и все же открытие меня чрезвычайно расстроило. Попытка расплатиться бритвой к успеху не привела. Правда, кассир согласился с тем, что бритва хороша и вполне могла бы покрыть стоимость билета, так что, думаю, я сумел бы его уговорить, но тут мне пришло в голову, что отправляться в дорогу без денег все же немыслимо. Как видите, даже после всего пережитого я не вполне еще утратил способность рассуждать здраво.
Я вернулся в подворотню, где произошла моя неудачная попытка избавиться от бритвы. Кошелька на земле уже не было – его подобрал какой-то тип в кепке, очень невысокого роста, наверное, из тех существ, что сродни домовым и часто устраиваются работать дворниками. Да, думаю, это и был дворник: у него был с собой черенок от метлы.
Он, видимо, исповедовал принцип «найденное принадлежит нашедшему» и сделал вид, что не понимает меня, когда я заговорил о кошельке. Тут меня осенило: а не попробовать ли обменять бритву на кошелек? То есть попросту продать. Ведь ко мне она попала не как-нибудь, а именно при покупке, так, может, только таким путем от нее и можно избавиться? Тем более теперь ее уже не с чем было спутать, ведь в карманах у меня ничего больше не было, кроме разве платка, а продать платок вместо бритвы довольно трудно, если, конечно, у вас нет качеств прирожденного торгаша.
Все-таки я на всякий случай вынул и платок, и бритву. Мне-то демон еще мог отвести глаза, так пусть покупатель и сам видит, что выбирает. Однако он, кажется, заподозрил что-то неладное и просто вернул мне кошелек, а сам убежал.
Неловко вспоминать… Он, видимо, успел положить в него и свои деньги, так что их оказалось больше, чем должно было быть. Но искать дворника и возвращать разницу показалось мне нецелесообразным, ведь нужно было как можно скорее уезжать.
Я снова отправился на вокзал и купил-таки билет, назвав первую пришедшую на ум станцию. Однако сошел задолго до нее, сообразив, каких бед может натворить демон в поезде, где столько пассажиров. Я подумал об этом, когда проводник, зайдя в мое купе, споткнулся и сильно оцарапал ухо о крючок. Демон уже не нуждался во мне, но, по-видимому, был еще ко мне привязан из-за того, что никак не удавалось избавиться от проклятой бритвы. Конечно, впоследствии мне доводилось пользоваться различным транспортом, но тогда, оставив поезд на подвернувшемся полустанке, я пошел пешком и шагал по ухабистой дороге всю ночь.
– Таково было начало моих странствий…
– А все их пересказывать не имеет смысла, – перебил призрака Сватов. – Теперь понимаете, Непеняй Зазеркальевич, что с такими показаниями в суде ему делать особенно нечего? Между прочим, он еще три раза пытался продать бритву, благодаря чему его, впрочем, и удалось выследить господину Копеечкину, потому что в остальное время наш беглец был чрезвычайно осторожен и искусно маскировался.
– Я пытался изменить свою внешность, чтобы демон меня не нашел! – горячо возразил Свинтудоев.
– Да, история скверная, – проговорил Сударый, пристально глядя ему в глаза. – Скажите, Барберий Флиттович, а как вам удалось избавиться от этого демона?
– Это история еще более скверная, господин оптограф, – вздохнул фантом. – От меня потребовалось все мое мужество и, не побоюсь сказать, самопожертвование.
Он откинул свои длинные призрачные волосы – надо полагать, за все время бегства он ни разу не стригся, так что отрастил солидную гриву, – и стало видно, что у него нет левого уха.
