Мэриан, вновь похозяйничав на моей кухне, вышла оттуда с полным подносом и вернулась за стол. Франтик приветствовал ее возвращение радостным аккордом, а я сделала очередной глоток согревающего напитка.
Ледяной ком в груди таял, и слезы потекли по щекам. Уехал. Больше я его никогда не увижу. Не услышу его шагов на лестнице, не почувствую сложный запах одеколона, не увижу улыбку в голубых глазах. Прикончив чай одним махом, я зажмурилась и мотнула головой. Почему я так ничего и не сказала?
Вытерев щеки, я поднялась, посмотрела на Мэриан с Франтиком, которые дружно доедали остатки картофеля с говяжьими котлетами, и поплелась на кухню, едва переставляя ноги. Взяв из холодильного шкафа миску с остатками мороженого, воткнула в середину две столовые ложки и прихватила банку вишневого варенья. Мэриан такой сервис вполне устроил.
В таверну вошел рен Кухт и опустился на стул рядом с дочкой.
— Улетел наш дракон, — вздохнул он, комкая в руках шляпу. — И с ним — все надежды. Ну, ничего. На дракона надейся, а сам не плошай. Вот думаю, может, начать страусов разводить? Видела, какие перья на шляпе у герены? Сделаем тебе не хуже, доча! И серьгу до плеча, а то и ниже. Возьму тебя с собой в Куртюпки на торговый съезд, там куча потенциальных женихов. Пусть не драконы, но…
— А дракон хоть нормально расплатился? — поинтересовался Франтик. — Мешочек вроде пухлый, но вдруг там одни медяки.
Я вернулась к стойке, взяла мешочек и пошла на кухню, не желая больше ни с кем разговаривать. Пусть бы уже доели и ушли. Потянув за ленточку, я вытряхнула содержимое на дубовую столешницу. Золотые монеты звонко рассыпались по столу, покатились, падая на пол.
Через черный ход вошел Виктор, уставился на золото, на меня.
— Уехал, — всхлипнула я. — Он уехал!
Виктор быстро подошел ко мне, неловко обнял за плечи, и я зарыдала, уткнувшись ему в грудь.
— Катюша, хорошая моя, что ты так убиваешься, — бормотал он, гладя меня по голове. — У тебя же вся жизнь впереди. Найдем мы тебе нормального жениха. Не нравится Саня — не надо. Другой будет. Дракон — что дракон? Главное, чтоб человек был хороший. Ты же такая молоденькая. Кстати, когда у тебя там день рождения?
— Ты не понимаешь! — воскликнула я, отталкивая его. — Что, если я больше никого не полюблю? Что, если больше никогда?
— Скажешь тоже, — фыркнул Виктор.
— А вдруг я как мама? — выпалила я, размазав по лицу слезы. — Вдруг я могу полюбить только раз?
Виктор побледнел, оперся о столешницу, будто у него вдруг ноги подкосились, и опустился на лавку.
— Только раз? – прошептал он.
— Вдруг в моей жизни тоже может быть только одна любовь? — в запале продолжила я. — Но мама хотя бы раз была со своим единственным, а я, дура, его оттолкнула! Лучше бы тоже… А так и останусь одна на всю жизнь!
— Катя… Дочка… — пробормотал Виктор.
Он выглядел таким растерянным, что я почувствовала себя виноватой. Развела тут слякоть.
— Прости, — пробормотала я. — Все, истерика закончилась.
Глянув в окно, я увидела голубые трусы, болтающиеся на бельевой веревке, и заплакала еще горше.
— Трусы забыыыыл, — подвывала я, и Виктор снова обнял меня, гладя по голове как ребенка.
— Катя, родная моя… Может, он еще вернется, — пробормотал он, и когда я подняла к нему зареванное лицо, пояснил: — Примета такая.
17.3
Экипаж трясло на дороге, и Гарри бросало из стороны в сторону, точно он плыл на лодке в шторм. Кэти собрала ему вещи и выставила вон. Как будто между ними ничего не было. Как будто он для нее пустое место. Как будто все эти улыбки, взгляды, разговоры ничего не значили.
— Не представляю, милый, как ты тут продержался столько дней, — посочувствовала Руальда, которая сидела напротив.
Ссылка закончилась куда быстрее, чем он предполагал. Владыка простил его. Однако думать об этом не получалось. Гарри кипел точно чайник, который забыли на огне, и крышечка так и дребезжала. Счастливого пути, герен Шпифонтейн. Вот и все, что ему досталось. Как будто он обычный постоялец. Заплатил по счету — свободен. Приедет следующий.
— Такое уродство, — пренебрежительно скривила губы Руальда, глядя в окошко.
— Ты о чем?
— Флюгер на крыше. У лошади задница больше чем у той толстушки, с которой ты собирался в театр. Тебя что, заставили пытками?
— Вообще-то Мэриан довольно милая, — ответил Гарри.
Руальда закатила глаза и покачала головой, так что перья на ее шляпке замотались туда-сюда.
Они все там по-своему милые: и угрюмый Виктор, и писклявый Франтик, и рен Кухт со своей безграничной любовью к дочери. Кроме Ксандра. Ксандр ему не нравится.
Толком не попрощался ни с кем. И с Кэти… Экипаж снова тряхнуло, и Гарри стукнулся затылком, на котором и без того осталась болезненная шишка.
— Ты в порядке, дорогой? — прощебетала Руальда, когда он зашипел от боли, щупая голову. — Знаешь, ты мог бы сказать мне спасибо.
— Спасибо? — повторил Гарри.
— Мне пришлось уговаривать Владыку, — пояснила она. — Практически умолять.
— Не стоило утруждаться.
— Стоило, — возразила она. — Знаешь, когда ты уехал, я вдруг поняла, как долго мы уже вместе.
Гарри задумался. По правде сказать, он вообще не считал, что они вместе. Да, он иногда бывал в ее спальне, как и у некоторых других женщин…
— Почти три года, — сказала Руальда. — Может быть, пора признать, что мы идеально подходим друг другу? Во мне есть исконная кровь, моя фамилия в списке невест для вассалов.
В самом низу списка.
— Я понимаю, что дракон — это воплощение стихии, и готова смотреть сквозь пальцы на некоторую… неразборчивость в твоем поведении, — продолжила разглагольствовать Руальда.
Мило. Значит, она не против, чтобы он ей изменял. Кэти никогда бы на такое не согласилась. А ему бы и в голову не пришло искать другую, раз уж он нашел свое сокровище.
Гарри вздрогнул, как от удара, нахмурился. Это что же выходит, он уезжает? Он больше никогда ее не увидит? Что вообще он творит?! Руальда продолжала приводить доводы в пользу их будущего брака, но Гарри толком не слушал. Он смотрел на незнакомую женщину перед ним и не понимал, почему вообще куда-то с ней едет. Он периодически спал с ней на протяжение трех лет, но даже не может сказать, какого цвета ее глаза. В полумраке не разобрать. Карие? Серые? От нее пахло духами, довольно приятно, надо признать, но в тесноте экипажа этот запах начинал раздражать. Над бровью Руальды была родинка, и еще одна поселилась в уголке губ.
— У тебя раньше это было? — перебил ее Гарри, ткнув себе в губы.
— Нравится? — кокетливо поинтересовалась Руальда. — Это новая столичная мода. Соблазнительно, правда?
Она наклонилась и погладила его по бедру, глядя при этом прямо в глаза.
— Ты, наверное, истомился по женской ласке в этих… как их там… Лазейках.
— В Лоханках, — сказал Гарри и, открыв окошечко к кучеру, приказал: — Останови!
Не дожидаясь, пока экипаж остановится полностью, Гарри распахнул дверцу и выпрыгнул наружу, едва не скатившись в придорожную канаву.
— Гарольд! — воскликнула Руальда, высунувшись из экипажа. — Ты что, забыл что-то важное?
— В некотором роде, — ответил он, глядя на тучу, которая закручивалась над деревней в какую-то сумасшедшую воронку. — Возвращайся в столицу, Руальда. Передай Владыке, что я осознаю свою вину и отбуду в ссылке весь срок. А может даже задержусь.
— Гарольд, не смей! — выпалила она. — Я тряслась по деревенским дорогам не затем, чтобы возвращаться с пустыми руками!
— Я не женюсь на тебе, Руальда, — сказал Гарри. — Я люблю другую.
— Да причем тут любовь? — выкрикнула она. — Брак — это другое. Мы стоим на одной ступеньке, мы из одного теста…
Кэти месила тесто, и ее щеки были в муке. Наверное, тогда он в нее и влюбился. Или тем утром, когда она приготовила ему лечебный суп. А может, при самой первой встрече, когда она прикоснулась своими нежными пальчиками к его ушибленному лбу?
