Родительская квартира находилась в старом районе с огороженными дворами, где было очень мало парковочных мест и очень много деревьев и лавочек. А так как люди тут жили далеко не бедствующие, машины были у всех, а у некоторых и по две. Так что с парковкой реально была беда. Хотя мне кажется, что сейчас беда с парковкой практически везде. Однако мне повезло, что рядом как раз освободилась парочка мест, и я практически без проблем переставила машину.
Делала я всё это под недовольным взглядом местной престарелой ОПГ, которая уже собралась на лавочках у подъездов. А так как знали они меня буквально с рождения и видели в самом непотребном виде, мои короткие пижамные шорты их нисколько не смутили. В отличие от моего мата, которым я тихо сопровождала процесс, когда у меня не получалось развернуться в ограниченном дворовом пространстве – в родительском доме проживали в основном зажиточные бабушки, так что слуховые аппараты у них были качественными, с какими вполне можно шпионить за всем и каждым.
И если сетования бабушек на мои маты меня не сильно волновали, то тот факт, что я отчаянно хотела спать, в результате чего все мои реакции были максимально заторможенными, очень даже мог бы подпортить мне и без того не доброе утро, так как, если бы не крик дяди Жени, я бы въехала жопой в дерево. Как понимаете, не материться в таких случаях просто невозможно.
– Ох, Дриечка, ты же девочка, как так можно! – с грустью, словно я разбила её светлые представления обо мне, воскликнула Настасья Михална, свекровь дяди Жени, когда я возвращалась к дому.
«Это вы ещё Нину вчера не видели!» – хотелось воскликнуть мне, но, послав ОПГ измученную улыбку, я поспешила в квартиру. Ругаться с бабулечками мне совесть не позволяла.
Зато вот с Ниной после вчерашнего позволяла! Ещё как позволяла!
Поднимаясь по ступеням подъезда, который вполне можно было назвать парадной, настолько ухоженным он был, я мысленно составляла гневную речь, которую планировала выдать стажёрке. Вчера смысла ругаться с ней не было – пьяная она даже не поняла бы, что конкретно не так. А раз уж сегодня она протрезвела, а я – зла, как черт, то почему бы и нет. Можно даже пару оплеух отвесить, отыгрываясь за испорченные нервы.
Примерно так утешала я себя, поднимаясь по лестнице на пятый этаж, так как лифтов в доме не было.
Наверное, у Нины сработала чисто женская чуйка, потому что, стоило мне открыть дверь, как я столкнулась с ней. В щедро дарованной ей футболке она выглядела маленькой и даже хрупкой. И всё ещё похожей на жертву насилия с этим своим грустным взглядом, поцарапанным лицом и без капли макияжа.
Такая совершенно обычная девчонка, а не «статусная подружка миллионера», как я её периодически называла.
– Александра Петровна, мне так стыдно! – с порога принялась извиняться она. Но я даже слушать не стала, а то накричала бы.
Самым разумным действием с моей стороны было пойти на кухню к кофемашине. И как же мне захотелось вздёрнуть брата на виселице, когда я поняла, что все капсулы закончились. Нет, ну что за утро! Громко хлопая дверцами шкафчиков, дёргая ящики и бурча, как ведьма над котлом, ну, или как престарелая бабка – тут уж кому что нравится, я таки нашла не начатую пачку молотого кофе и турку, а ещё пять бомж-пакетов.
Всё это время Нина следовала за мной и всё ещё пыталась извиниться. Держа в одной руке чайник, а в другой – турку, я обернулась к ней и настоятельно попросила:
– Нина, пожалуйста, молчи, пока я не поем. – И весомо так добавила: –А то прокляну.
Испуганный взгляд стажёрки, появившийся после этих слов, останется в моей памяти на века.
– А вы можете? – пискнула Нина.
– По сравнению с приворотом это полная ерунда. А я всё же дочь своей матери, – не то чтобы соврала я, но и правды не сказала.
Похоже, я была ну очень убедительной, потому что пока я варила кофе на светлой кухне со слегка устаревшим ремонтом, Нина сидела за небольшим круглым столом, прижав колени к груди и помалкивала.
Квартира, в которой прошло всё моё детство, была далеко не маленькой, купленной папой в ипотеку, когда мама была беременна Даром. Четырёхкомнатная, со светлой и просторной кухней, в которой свободно могла собраться большая семья, и целой гардеробной, которую давным-давно переделали в мамин кабинет, где она принимала клиентов. Именно такой была эта квартира.
В историях для «Блокнета» я пыталась придать героине-ведьме объёма, сделать её деятельность более масштабной, однако на деле первых своих клиентов Ведьма принимала в маленькой клетушке без окон два на два метра, где помещались разве что стол, парочка табуреток и небольшой шкафчик подо всякие нужды. Это сейчас у Марфы Васильевны огромный эпатажный кабинет и сотни клиентов по всей стране, а тогда, в самом начале, ни о каком объёме и масштабе и речи быть не могло.
На самом деле, если так разобраться, нормальных клиентов у мамы всё-таки было больше. Чаще всего это были отчаявшиеся люди, которые зашли в тупик и решили пойти к ведьме, как к последнему человеку, который может им помочь: люди с домами, в которых завелись сущности; проклятые люди; люди, на которых навели порчу. В общем, люди в настоящей беде.
И лишь единицы были такими, как Юля, которым нужно было срочно наколдовать грудь и отвадить клиентов, которым она не по вкусу. Приходили и те, кто нёс в себе злой умысел. Таких мама всегда чихвостила так, как никогда не ругала нас с Даром. И Нина со своим практически безобидным приворотом в этой череде людей была не так уж и плоха, на самом деле.
Будь у меня такая возможность, я бы в тот момент села с ноутом и чашечкой кофе на подоконник и сразу начала бы строчить новый рассказ о злобной сестрице, которую ведьма веником выгоняла из квартиры, и привороте. На деле эта история даже пугающая, но, если правильно подать, получится даже весело.
Но обстоятельства складывались таким образом, что у меня либо банально не было то времени, то возможности, то ментальных сил, чтобы писать. А голова уже начинала понемногу пухнуть, от нереализованных идей. И это сильно подбешивало.
Я была как раз из тех людей, которым нужно было писать, чтобы хоть немного разгрузить мозг. В детстве это были дневники, о которых я потом спокойненько забывала, но в которые я скидывала все свои мысли и идеи вкупе с обидами.
Мама как-то раз нашла один из таких дневников, где я писала о том, как обижена на неё, и размышляла, почему у меня не может быть нормальной и ласковой мамы. Тогда мы, пожалуй, в первый раз поругались. Не то чтобы масштабно, мы довольно быстро отошли, но тогда Марфа Васильевна впервые назвала меня неблагодарной.
Сейчас-то я понимаю, что детям свойственно чрезмерно реагировать на некоторые вещи: мол, если мама не купила куклу, но купила брату тетради в школу, значит она тебя не любит. Ко всему приходишь со временем и ошибки свои тоже осознаешь не сразу. Однако я навсегда запомнила, как рвала несчастный дневник и рыдала, обещая сама себе, что больше никогда не буду ничего писать.
Но обещание провалилось с треском – я просто физически не могла не писать. Однако писать о себе больше не хотелось, а дневники стали маленькими рассказами: сначала абсурдной вариацией на тему сказок, затем фанфиками по школьной программе, а, когда начали шалить гормоны, я ударилась в ту самую псевдо-романтику. Вот только показывать маме свои рассказы я не хотела, опасаясь её реакции. Как боюсь её и сейчас: услышать осуждение из уст постороннего человека не так страшно, как напороться на непонимание кого-то близкого.
Я настолько задумалась, что буквально подпрыгнула, когда Нина вдруг закричала:
– У вас кофе убегает!
Пена не просто пошла через край, а буквально залила плиту. Я спешно выключила газ, думая о том, что в последнее время от меня убегает не только кофе, но и сон. Нет, я буквально нахожусь в каких-то абьюзивных отношениях с жизнью. И с этим нужно срочно что-то решать. Идея о личной землянке с вайфаем казалась мне как никогда прекрасной. Вот только если я заделаюсь отшельником, где мне брать деньги на существование?
