Юрий Кривцов
Ванёк-дурак. Поэма
Жил да был один дурак.
Не горшечник, не скорняк,
Не кузнец и не сапожник,
А пропойца и безбожник.
Звали малого Ванёк.
Был он толстый, как пенёк,
Ростом с фигу, конопатый,
Кривоногий да горбатый.
Жил он с мамкой и батянькой,
И младшой сестрицей Манькой
В старом доме у реки…
Раньше было: старики
Ваньку беспощадно драли.
Столько кольев обломали,
Что сложи из них забор,
То в деревне всякий двор
Мог бы быть с тройным забором.
Только к этим уговорам
Наш дурак был нем и глух,
Всё гулял да хлопал мух.
Не хотел Ванёк пахать,
Не хотел и лыко драть.
Не любил вообще трудиться,
А любил лишь материться,
Карасей в пруду удить,
Спать в стогу да бражку пить.
Старики его любили
И до сей поры кормили,
Но всему приходит срок;
Как-то батя занемог,
Восемь дён в жару метался
И на троицу скончался.
Мигом в дом нужда пришла.
Мать Ванюшу позвала:
«Слышь, сынок, с мукою худо,
Глянь, осталось меньше пуда.
Надо Прошку запрягать
И на мельницу езжать.»
А Ванёк валяет ваньку:
«Мать, пошли-ка лучше Маньку.
Нынче ехать неохота.
У меня своя работа.
Надоть червячков копать
Да ворон в саду считать».
Мать его давай стыдить
И, как водится, бранить.
А дурак в ответ икает
Да на всё башкой кивает:
«Будя, мамка, пожалей,
Лучше бражки мне налей».
Рассердилась мать-старуха,
Хвать негодника за ухо:
«Пшёл отседа, чёрт с тобой,
Боле не пущу домой».
Вышел Ванька из дверей
И давай гонять курей,
И ногами их пенять,
И по-всякому ругать.
Мать клюкой ему грозит:
«Чтоб ты лопнул, паразит!»
Он – от матери бегом,
Схоронился под кустом.
Ночь пришла, дурак стучит:
«Мать, впусти, живот ворчит.
Или, слышь, через окошко
Дай мне хлебушка немножко».
Из-за двери еле-еле:
«Хлеба нет, сынок, весь съели».
Мать его хоть и жалела,
Но сдаваться не хотела.
Ванька в дурь – давай орать
И башкою дверь бодать,
Бьёт да бьёт ему не лень.
Только толщиной в сажень
Батя в доме дверь поставил
И на окнах ставни справил,
Крепче коих не бывает.
Но дурак о том не знает.
Так на улице пострел
Ночку всю и проревел,
Поутру угомонился,
Снова к мамке обратился:
«Ладно, мать, зови к обеду,
Каши дай, потом поеду».
Мамка тотчас дверь открыла,
Дурня в горницу пустила.
Ванька в слезы, мамка тоже
Ей сынок всего дороже.
Плачет и сестрица Маня.
Повод есть: вернулся Ваня.
Пусть дурак, но все же свой,
Ненаглядный и родной.
Вот за стол его сажают,
Кашу в миску наливают,
Крынка бражки, хлеб ржаной:
«Кушай, Ваня дорогой».
Сопли локтем вытирая,
Громко чавкая, икая,
Ванька ел и не ругался,
Спору нет, проголодался.
Кончив есть, полез на печь
И завел такую речь:
«Ладноть, запрягайте Прошку,
Я ж пока вздремну немножко.
Только рано не будите,
Не шумите, не сердите.
Видит бог, как я сопрел».
На бок плюх и захрапел.
Как телегу снарядили
И мешками загрузили,
Маня маме говорит:
«Едем сами, пусть он спит.
Ты ведь знаешь, мать, Иван
Глуп как пень и вечно пьян.
Коль поедет он туды,
Не уйтить нам от беды.
Отвечает мама: «Маня,
Не бухти, пусть едет Ваня.
Вот придет пора пахать,
Где нам мужика сыскать?
Коли сын за ум возьмется,
Повзрослеет, оботрётся,
Снова ладно станем жить,
Печь блины и не тужить».
И щипали, и кусали,
И поленом приласкали.
Муху запустили в рот,
Угольком прижгли живот,
А ему всё нипочём
Ишь, свернулся калачом.
Что тут делать, как тут быть,
Как Ивана разбудить?
«Можно в нос засунуть свечку,
разобрать по камню печку,
Вырвать клок из бороды,
А в штаны налить воды,
Не проснётся ведь подлец,
Жаль, преставился отец.
Тот умел его поднять,
Как начнёт кобылой ржать
И скакать с ведром по дому,
То был шум, куда там грому,
Стекла с рамой вышибал!
Вот мужик был! Жаль, пропал».
Мать, вздохнув, перекрестилась.
Маня с нею согласилась:
«Знаешь что, попробуй, мать,
Ваньке пятки почесать».
«Верно, доченька, быть может,
Это средство и поможет.
Счас маненько посижу
И за граблями схожу».
Ванька пару раз лягнулся,
Рявкнул матом и проснулся.
«Все, пора, сынок, готово.
Коли дал, держи-кась слово».
«Что? Куда?.. Да тьфу ты, мать,
Толком не дала поспать.
Мне тут чудный сон приснился,
Будто б я на днях женился.
Да какую взял девицу!
Не из наших, а царицу.
Целовался с ней … И, что же?
Глаз продрал, тут ваши рожи.
Чуть с тоски не околел».
Ванька потянулся, сел.
Мать с сестрой его за ногу,
Тянут вниз: «Пора в дорогу».
Скоро Ваньку собирали,
Огурцов солёных дали,
Бражки, хлеба каравай,
Старый тятькин малахай,
Денег цельный пятачок
И для носа табачок.
Мать Ванюшу проводила,
Пару раз перекрестила:
«Ну, сынок, не подведи!»
«Ладно, мамка, не зуди.
Возвернусь ещё до снегу».
Ванька, морщась, влез в телегу,
Вожжи в руки взял, икнул
И коня ногою пнул.
С полверсты дурак держался,
Опосля с охотой сдался:
Раз четырнадцать зевнул,
Бух в солому и заснул,
А когда глаза продрал,
Ясный месяц увидал.
Ванька встал,
Кругом всё лес.
«Вот завёз костлявый бес.
Чтоб тебя волчище съел».
Прошка весело храпел,
Он устал, в его-то годы
Нелегко возить подводы.
Всех на свете проклиная,
Громко кашляя, зевая,
Наш дурак взмахнул кнутом.
Вдруг он видит, под кустом
Что-то вдруг зашевелилось,
Заворчало, закружилось,
Поднялось, и в тот же миг
Перед ним возник старик,
Длинноносый, бородатый,
Весь, как зверь лесной, лохматый.
Зубы вострые стучат.
И глаза во тьме горят.
Ванька деда оглядел:
«Что тебе?» Тот заревел:
«Много лет в своей берлоге,
Под кустом, что у дороги,
Я прохожих поджидаю,
Покажусь и убиваю.
Будь то конный али пеший».
«Э, – смекнул Ванюша, – Леший!»
А старик всё продолжал:
«Вот и твой черед настал.
Для начала, рыжий хам,
Щас получишь по зубам».
Размахнувшись, Ваньку, шмякнул.
А дурак с усмешкой вякнул:
«Нет зубов, давно уж нет.
Батя выбил в десять лет».
Дед скривил от злости рот:
«Что смеёшься, идиот?
Я свою работу знаю,
Щас мозги повышибаю».
А Ивану всё равно,
Батя вышиб их давно.
Хоть у лешего кулак
С два локтя, да наш дурак
От удара лишь качнулся,
Вытер нос и усмехнулся:
«У меня маманя даром
Гасит мух таким ударом».
«Гасит мух ?.. Ах ты, стервец!
Всё, пришёл тебе конец».
Леший дико закричал,
Видно, сильно осерчал,
Разбежался и в прыжке
Треснул Ваньку по башке.
Получи такой щелчок,
Скажем, лев или бычок,
Или, скажем, даже слон
Мигом ласты склеил он.
А дурак лишь прослезился
Да соплями подавился.
«Ах ты, старый дуралей,
Коль не можешь, так не бей.
Был у нас в селе кузнец.
Бражку с ним хлестал отец.
Силы было у детины!
С корнем вырывал осины,
Гвозди пальцем забивал,
Головой дубы ломал.
А как матом заорёт,
Вся деревня слезы льёт.
Как-то батя попросил,
Чтоб меня он исцелил.
Тот сначала разозлился,
Но хлебнул и согласился.
Я ж, когда к нему притопал,
Наковальней день работал.
Там узнал, какая сила
У кувалды и зубила.
Подружился с огоньком
И кузнечным молотком.
За меня с охотой взялся
Тот кузнец, он так старался.
Так отцу помочь хотел,
Что к вечерне околел.
Так что ты, дедусь, уймись.
Не канючь и не сердись,
А влезай в свою берлогу
И сопи там понемногу».
Улыбнулся леший: «Нет,
Ты открой мне свой секрет.
Я за это, не шучу,
Враз тебя озолочу!
Покажу, где спрятан клад.
Обещаю, будешь рад.
Скольких я людей обидел,
Да таких, как ты, не видел.
Хлипкий раньше был народ.
Чуть заденешь, сразу мрёт».
Отвечает Ванька: «Дед!
Расскажу тебе секрет.
Только мне другого надо,
А не злата и не клада.
Видишь, вон с зерном мешки,
Так насыпь мне в них муки,
Чтобы мамка не ругала
И за ухо не таскала.
Что, согласен?» «Есть охота.
По плечу твоя работа.
Ты же, Ваня, не мешай,
А ложись и отдыхай.
Вот увидишь, утром рано
Всё исполню без обмана».
Леший сгрёб мешки под бок
И на мельницу побег,
Мельник дружбу с ним водил
И скоренько угодил.
Леший всё назад доставил,
От себя ещё прибавил
Золотых червонцев шапку
Да грибов съестных охапку.
Рядом сел, ему неймётся,
Ждёт, когда дурак проснётся.
Наконец дурак проснулся,
Огляделся, потянулся,
Влез в телегу, вожжи взял:
«Пшёл, дурак!» – коню сказал.
Леший чуть не подавился,
За телегу зацепился :
«Вижу, малый, ты шустёр,
Только как же уговор?»
«Что муки-то не привёз?»
«Ах ты, шелудивый пёс!
Надсмехаться надо мною.
Щас ответишь бородою».
Леший к Ваньке подскочил
И за бороду схватил.
Ваньке это не по нраву:
«Всё, кончай свою забаву.
Ладно, выпей мой секрет».
«Это что?» «Не бойся, дед.
Чай тебя не отравлю,
Это зелье с детства пью.
Из пелёнок до могилы
Батя мой черпал в нём силы».
Леший бражки отхлебнул,
Призадумался, икнул.
«Ладно, будет напервой».
Дед мотает головой.
Ваньку, сдуру не послушав,
Полведёрца залпом скушал,
Вытер слюни, ляпнул: «Ух!»
И о пень башкою – бух!
Пень сломался, леший тоже,
Спит с улыбкою на роже.
Ванька пьяного схватил
И в телегу погрузил:
«Будет, дед, в лесу шалить,
Мужиков безвинных бить.
Отвезу тебя домой,
Будешь вкалывать со мной».
Ванька к дому подъезжает,
Мать его уже встречает:
«Маня, Ванька возвратился,
Глянь-ка, цел и не убился.
А с мукою что? Привез?»
Мамка заглянула в воз,
Дед чужой икает там.
«Это что ещё за срам?»
«Это наш работник, мать,
Будет сеять и пахать,
Будет и штаны носить,
И бурьян в саду косить.
Видишь, спит сейчас бедняга,
А всему виною – брага.
Не послушал, перебрал.
Бог его и наказал».
Вот очнулся леший:
«Худо! Опоил меня иуда!
Во как голова трещит.»
А Иван и говорит:
«Боль сниму твою вполне,
Коль сослужишь службу мне».
Ну, тут леший разозлился,
Как-то весь перекосился,
Диким зверем заревел
И на Ваньку налетел.
Но не промах наш дурак.
Вот он вытащил табак:
«На-кось, дедушка, уймись
И манерам научись».
Леший вмиг оцепенел,
Покраснел, позеленел.
Стал ручищами махать
И давай вовсю чихать.
Тут земля как загудела,
Задрожала, зашумела,
Словно буря занялась.
Вот досада, вот напасть.
Дом с маманей закачался,
От землицы оторвался
И, по небу полетел.
Лишь дурак остался цел.
Вот он к деду подбежал,
Рот лаптей ему зажал,
Приподнявши будто пуд,
Зашвырнул с размаху в пруд.
Дед покамест снова всплыл,
Уйму рыбы наглушил.
Вот он вылез, весь трясётся.
А дурак над ним смеётся:
«Что? Студёна, брат, водица?
Чай тебе не в бане мыться.
Но зато улов хорош.
Молодец, ядрёна вошь.
Будет славная ушица.
Да тебе бы обсушиться.
Возвертай на место дом.
Обогреешься потом».
Леший смирный стал, как пёс,
Мигом дом назад принёс.
Мамка печку затопила
И беднягу обсушила.
Маня бражки подает:
«Выпей, дед, башка пройдёт.
«Тот, когда слегка набрался
Подобрел, заулыбался.
Лезет к Ваньке целоваться:
«Всё, сынок, не буду драться.
Коли вместе станем жить,
Буду службу вам служить».
Ну, на том и порешили.
Вместе весело зажили.
Я у них на днях гостил:
С Ванькой на спор бражку пил.
Но, по совести признаться,
В этом трудно с ним тягаться
Я ж, невежда, попытался,
Но на сотой чарке сдался,
Утешало лишь одно:
Леший спал уже давно.