надлежит пользоваться, и раз пять спрашивает, вкусно ли ему. Том молча и ожесточенно продолжает есть, мать снова пристает со своим «Вкусно?», теперь не выдерживает Лаура и под столом ногой толкает брата, чтобы он наконец ответил. Тут уж Том взрывается. Он бросает воображаемую вилку и хлопает по столу двумя руками. Женщины подпрыгивают от неожиданности, а Том почти кричит:
— Из-за твоих постоянных наставлений, как надо есть, пропадает всякий аппетит. Кусок в горло не лезет: ты, как хищник, следишь за каждым движением. Хочется поскорее кончить и уйти. И эти разговоры за столом… процесс пищеварения у животных… слюнные железы… Пережевывание!
Аманда деланно воздевает руки и беззаботно вскрикивает:
— Подумаешь, какой нежный — тоже мне звезда в Метрополитен-опере.
Том лихорадочно соскакивает под гневный материнский возглас «Кто тебе разрешил встать из-за стола?!», на ходу бросает что хочет взять сигарету, на что моментально получает очередную претензию «Ты слишком много куришь», затем вообще скрывается за ширмой.
Настает черед Лауры. Аманда меняет тон, к дочери она обращается с улыбкой и подчеркнуто доброжелательно:
— Я хочу, чтобы ты выглядела хорошенькой и свежей… когда к нам придут молодые люди!
— Я не жду никаких гостей. — Удивляется Лаура.
— Они приходят, когда меньше всего их ждешь! Как сейчас помню: было это у нас в Блу-Маунтин, и однажды в воскресенье… — Аманда произносит это приподнятым тоном и, отвернувшись, что-то ищет. Потом возвращается к столу и продолжает. — Так вот, однажды в воскресенье, когда мы жили в Блу-Маунтин, вашу маму навестили сразу семнадцать молодых людей — семнадцать! Да что там говорить! Иной раз бывало и посадить некуда. Приходилось посылать негра в приходский совет за складными стульями.
На этих мечтательных воспоминаниях матери на передний план плавно выводится девушка, медленным, изящным и очень красивым танцем подчеркивая красоту и призрачность воспоминаний о той утонченной жизни, в которой жила молоденькая Аманда. Дети танцующую девушку не видят, а мать в ней видит себя и воодушевляется:
— О, я знала искусство светского разговора… Должна сказать, что в наши дни девушки умели вести беседу… Да, и знали, как занять гостей. Тогда хорошенького личика и стройной фигурки было мало, хотя уж меня-то природа ничем не обделила. Находчивой надо было быть и острой на язык… Да, и все мои гости были джентльменами — все до единого! Среди них были самые знатные молодые плантаторы Дельты Миссисипи, плантаторы из рода в род…
Том уже вышел из разговора, он сидит на высокой стремянке, перелистывает свои же страницы и ведет себя так, будто вычитывает все действие, происходящее в комнате, из своей книги. На светлые и радостные воспоминания Аманды, воплощенные в танце девушки, контрапунктом накладываются звуки скрипки. Вторая девушка — скрипачка выводит смычком грустную мелодию, противопоставляя звук изображению и приводя сцену к новому смыслу.
Отрывок заканчивается и наступает черед Сергея. Сопровождающие взрывную Суламифь Давидовну притихли и с интересом ожидают реакции худрука. Деметра выдерживает паузу, Сергей присаживается на ступеньку стремянки, на которой сверху застыл актер, исполнитель Тома. Главные актрисы остаются за столом, а танцовщица с скрипачкой потихоньку уходят в тень.
— Послушай, Сергей, — неожиданно мягко начинает Деметра, — все это неплохо. Местами Аманда даже убедительна… Ну да, кушают условно. Допускаю. Тем более, и в пьесе так… Но знаешь, как-то все скучновато.
— Так тут зачем веселиться? Это тяжелая психологическая драма, — готовится к длительной осаде режиссер.
— Вот именно, «Тяжелая». — Слегка нажимает худрук. — А о зрителях ты подумал? Они что, своих драм не насмотрелись и идут к нам в театр из-за дефицита тяжелой жизни?
— Ну, знаете, Суламифь Давидовна, у нас все-таки драматический театр, а не Петросян-шоу.
— Я-то знаю. А ты вот не перегибай! Молод еще. Послушай лучше, поверь моему опыту. Вот смотри: у тебя откуда-то танцовщица объявилась с печальной скрипачкой — их у Теннесси я что-то не припомню. Но не в этом дело, можно и так решить. А дело в том что, как ты помнишь, автор нам показал Америку. Показал мечту, за которой погнался их папаша, улизнув из семьи. — Тут Деметра перевела дух и продолжила более спокойно. — Мечту, которой грезит и Том, просиживая ночи в кинотеатре.
Сергей от удивления не сразу находит слова. Он смотрит, как художественный руководитель с чувством исполненного долга расслаблено откидывается на спинку кресла, как реагирует её свита от одобрительного поддакивания до замирания в ожидании в какую именно форму выльется ответ посрамленного выскочки. Наконец, его прорывает:
— Да откуда вы это взяли?! Где вы это вычитали?
Деметра резко встает и прерывает бедного режиссера:
— Нет, вы видели?! — Находит взглядом инвестора. — А я ведь вам говорила, предупреждала…
Пока она сдирает со спинки кресла серую пуховую шаль и прилаживает её к пояснице, Сергей еще успевает выкрикнуть:
— По вашему они бегут к ДРУГОЙ, киношной жизни, к празднику и веселью голливудского, тридцатых годов показного мира? Тогда давайте вытащим на сцену джаз, чарльстон негров в золотых цилиндрах и белых гамашах, побольше потешных шуток на огромном, свободном пространстве сверкающей сцены. Так вы хотите показать их мечту, объяснить зрителям КУДА ОНИ БЕГУТ?
Деметра замедляет манипуляции с шалью, обходит как мебель свою вскочившую и застывшую свиту и цедит зловеще:
— А хотя бы и так. А ты-то что можешь предложить? Скрипочку с танцем? Тоску и скучнейшийбеспросвет?
Сергей уже не сдерживается:
— Если вы внимательно читали, пьеса написана в Новом Орлеане, в столице джаза. Тем не менее, про джаз у автора нет ни одного напоминания, а скрипка в пьесе упоминается пять раз. Потому что это драма воспоминаний, сентиментальная, неправдоподобная, вся в каком-то неясном свете, и вот поэтому за кулисами поет скрипка.
Деметра, махнув на него рукой, пробирается к выходу. Сергей почти кричит:
— Они бегут ИЗ ЭТОЙ, реальной жизни в человейнике, из нищеты, беспросветности, усложненной липкими путами любви Аманды. И огромная разница между КУДА стремятся герои и ОТКУДА они бегут.
— С меня хватит! — Худрук скрывается за дверью, с силой захлопнув её перед спешащей следом свитой.
* * *
Инвестор находит худрука в её кабинете. Она уже прикончила Беломорину и теперь вопросительно смотрит на вошедшего. Он непринужденно садится за стол:
— Послушай, Суламифь…
— Деметра! Так меня здесь называют. И дуры мои дома тоже повторяют. Как попугаи. А кто такая Деметра и знать не знают, неинтересно им. А мать дразнить — вот это им интересно. Ладно. Ты что хотел? Плутос. — Такая вроде роль у тебя в нашем театре. За крестника своего заступаться пришел?
— Тебя спасать пришел.
— Или? Интерееесно! — Она пересаживается за стол напротив. — Думаешь,
