Стоит отметить, что «химический день» был абсолютно неизбежен. Он неизменно наступал независимо от времени года и погодных условий. «Химический день» стал таким же обязательный явлением как восход солнца.
Мы таскали противогазы летом в жару при +30 по Цельсию и выше, когда пот обильно стекал внутри маски этого резинового гандона, безжалостно разъедая глаза и кожу лица. Окуляры очков сразу же запотевали, и курсант превращался в слепого котенка, который ориентируется, полагаясь исключительно на слух или, двигается в строю своего подразделения фактически на ощупь, опираясь на плечо товарища. Оставалось только точно выполнять строевые команды сержантов или офицера: «левое плечо вперед, стой, шагом марш» и т. д. и т. п. и прочее. Зато развивалось пространственное осязание и чувства локтя.
Самое интересное, что сверху на противогаз надо было обязательно надеть головной убор. Картина маслом, просто обхохочешься. Когда началась массовая утеря пилоток, посудите сами, через толстую резину маски противогаза трудно оценить, находится в данный момент на твоей тыковке казенный головной убор или нет, обеспокоенное командование разрешило подтыкать пилотку за поясной ремень. А зимой, военную шапку все равно приходилось надевать на голову, скорее всего из опасения заботливого начальства, чтобы курсанты свои черепушки не заморозили. Цирк, да и только, представить такое далеко непросто, особенно на трезвую голову, это надо увидеть собственными глазами. Рекомендую. Потом по ночам будет сниться.
Жарким летом, при снятии противогаза, частенько из подбородочной части резиновой маски выливалась приличная струйка пота, а лица курсантов были красными с разопрелой и опухшей кожей, которая покрывалась многочисленными раздражениями и болезненно саднила.
Противогазы таскали естественно и зимой при -30 по Цельсию и ниже. Зимой было особенно тоскливо натягивать холодную и замерзшую резину, опять же с заиндевевшими стеклянными очками, на свое обмороженное и обветренное лицо.
Народ тихо матерился и всячески пытался саботировать данное увлекательное мероприятие. Летом, многие ребята вырывали обратные клапана у своих противогазов в призрачной надежде на некоторое незначительное облегчение дыхания и дополнительную вентиляцию кожи лица, которая запревала, обжатая тисками плотно подогнанной резиновой маски. Отдельно стоит отметить, что маска противогаза изнутри еще была щедро посыпана слоем талька. Тальк необходим, чтобы резиновое изделие не слипалось при хранении, но в тоже время тальк безбожно сушит кожу, доставляя исключительно приятные воспоминания в виде противного ощущения стянутой «кожи на роже», готовой мгновенно треснуть на британский флаг от любой слабой попытки улыбнуться или открыть рот.
Некоторые ребята откручивали соединительный гофрированный шланг от фильтрующей коробки и просто засовывали его свободный конец в брезентовую сумку. Слабое утешение, но дышать становилось немного легче.
Но опытного комбата Серова просто так не возьмешь, на мякине не проведешь, об член не треснешь и за пятак не купишь! Дабы исключить и свести на «нет» все отчаянные уловки курсантов хоть как-то облегчить себе жизнь, злорадный Пиночет частенько приносил на построение батальона какую-нибудь небольшую хлорпикриновую шашку. Серов периодически обкуривал ею подозрительные, на его зоркий командирский взгляд, подразделения потенциальных нарушителей склонных к порче военного имущества.
Те парни, у кого герметичность противогазов была нарушена в результате нехитрой, но несанкционированной рациональной доработки описанной выше, в прямом смысле этого слова — «со слезами на глазах» вываливались из монолитного строя, срывали с себя ненавистный, но абсолютно бесполезный в данном случае противогаз. Они, падая на колени, продолжительно и обильно рыдали горючими слезами, усиленно вытирая свои воспаленные и покрасневшие глаза, кто просто голыми руками, кто — носовыми платками, далеко не первой свежести.
А Пиночет в эти моменты был особенно доволен и даже весел. Небрежно указывая носком идеально начищенного ботинка, на плачущих и ползающих на четвереньках по плацу ребят, он ласково и нежно называл их «гофрированными шлангами» и «потенциальными кандидатами в трупы». При этом комбат никогда не забывал внести всех провинившихся в список «очередного» внеочередного наряда. Вопросов нет, естественно он был прав, но нам от этого было не легче.
И вот однажды суровой уральской зимой, во 2-ю среду февраля Пиночет решил превзойти самого себя и притащил на построение батальона не какую-нибудь там позорную маломощную и слабосильную дымовую шашечку микроскопических размеров, а огромную зеленую металлическую хрень, размером с внушительное ведро. Объемная штукенция с двумя внушительными ручками по бокам выглядела непривычно и достаточно устрашающе.
Толпа недоуменно и робко притихла, на улице было -32 с порывистым ветром. Надевать резиновые намордники добровольно никому не хотелось. Все курсанты настороженно смотрели на зеленое ведро, которое всем своим видом источало явную угрозу.
Полковник Серов с доброй отеческой заботой посмотрел в наши испуганные лица и нежно со своей неизменно-стандартной ехидной улыбочкой подал команду: «Газы». При этом, вытащив зажигалку, он осторожно поджег фитиль зеленой ведроподобной шашки.
Было жутко холодно, порывистый ветер безжалостно трепал полы тонюсеньких курсантских шинелей, пробирая промозглым холодом почти до самых костей, и естественно почти никто из ребят не горел желанием расстегивать сумки противогазов и уж точно не торопился надевать противные и замерзшие резиновые маски противогазов. Все заворожено смотрели на быстро убывающий фитиль.
Пиночет, откровенно скучая, искоса наблюдал, как веселый огонек, щедро разбрасывая многочисленные искры, постепенно подобрался к верхней крышке «ведра» и, замерев на короткое мгновенье как бы раздумывая, ярко вспыхнул на прощание и шустро исчез внутри зеленой банки. Пиночет оживился, его улыбка стала заметно шире, в глазах загорелся гаденький огонек любопытства и азарта, веки слегка прищурились, комбат замер в ожидании чего-то «этакого» особенного.
Через секунду банка весело пыхнула и начала очень активно дымить клубами желто-горчичного газа, показывая неожиданно достойную производительность. Желто-горчичный дым буквально поднимался столбом, а затем горчичная его часть начинала стелиться вдоль поверхности земли, желтая — поднималась выше и рассеивалась. Комбат был явно доволен, но не долго.
Сильный уральский ветер начал сносить эту вонючую дрянь в сторону от курсантов, и она фактически не цепляла наш строй. Пиночет видя, что ядовитое облако расходуется напрасно, фактически «в никуда» и не производит ожидаемого эффекта на курсантскую братию, обиделся как капризный ребенок. Он смешно выпятил нижнюю губу и раздраженно повторил свою любимую команду: «Газы».
Мы, мягко говоря, не спешили ее выполнять, потому что на сильном ветру даже шевельнуться было противно и холодно. Все ребята уже основательно замерзли и замерли с оттопыренными в разные стороны руками, стараясь вообще не двигаться. Наш батальон напоминали стадо арктических пингвинов. При малейшей попытке прислонить руки «по швам», промерзшая насквозь одежда соприкасалась с еще относительно теплой кожей тела и начинала безжалостно холодить ее, вызывая очень неприятные ощущения.
Но армия — это есть дисциплина и, получив команду «Газы» повторно, пересилив себя, мороз и ветер, зябко поеживаясь, ребята начали своими замерзшими и одеревеневшими пальцами медленно расстегивать брезентовые сумки. Некоторые стали нехотя снимать свои зимние шапки, чтобы освободить головы, для надевания маски противогазов. Тихо ругаясь, курсанты засовывали эти шапки в самые различные места. Кто себе под мышку, кто в промежность между ног, кто в освободившееся место в противогазную сумку. Но делалось все это так медленно, так неторопливо, что ни о каких нормативах при команде: «Газы», даже и говорить нечего. Стрелка на секундомере в руках Пиночета замыкала далеко не первый круг.
Короче, народ упирался «до последнего», а Пиночет настаивал. Он уже грозился ввести два «химических дня» в месяц и сгноить нас в газовом бункере за штабом училища (там нам подгоняли противогазы, но это отдельная истории), как вдруг случилось неожиданное. Двое «рецидивистов» из числа курсантов нашей роты, быстро надев противогазы, подбежали в «ведру», схватили его за боковые ручки и бегом затащили в фойе главного учебного корпуса.
Изумленный такой наглостью, полковник Серов не успел даже, и крякнуть, как из 4-х этажного здания учебного корпуса повалил густой горчичный дым и через некоторое короткое время, сломя голову и наперегонки друг с другом, побежали все преподаватели, включая суточный наряд и женщин с кафедры «Иностранных языков». Увиденная картина массовой эвакуации плачущей и сопливящей толпы, которая в панике ломилась в единственную открытую дверь стеклянного аквариума, повергла нас всех в состояние ужаса и неудержимого смеха одновременно. Такое зрелище не забывается, поверьте мне на слово.
