Вот зачем существует Кирк-Ярве. Он защищает нашу границу, наше небо, наш флот, нас с вами от тех, кто вообще-то и не собирается на нас нападать.
Перед отбоем Гоша сказал Голдобину:
— Долго я терпел тебя, дурака, и хватит! Убирайся нахрен, на второй ярус!
— Чтобы я спал на втором ярусе, а какой-то чмошный карась внизу? Да ты умом е. лся!
Гоша молча сбросил на пол голдобинскую постель, а на ее место положил свою.
— Ты чего это делаешь, карась поганый?
Звонкий удар в ухо заставил Голдобина замолчать. Гоша громко сказал на весь кубрик:
— Не дай бог еще какая-нибудь б… назовет меня «карасем»!
Действительно, Полторацкого трудно было назвать «карасем» — после подъема он не вставал, ходил по кубрику в сапогах, расстегивался до пупа. А еще он назначил расторопного карася Жужгова своим личным ординарцем:
— Отныне пашешь только на меня! Усек? Увижу нарушение — получишь звездюлей и ты, и тот, кто тебя припахивает!
Наведя шухер в ТЭЧ, Полторацкий обратил свои ясные очи на другие подразделения. Ему хотелось лидерства, он тяготел к большой гарнизонной политике. С первой эскадрильей больших проблем не возникло. Добрая половина этого подразделения состояла из узбеков. Вычислив «отца узбеков» — сержанта Базарбоева, Полторацкий провел с ним разъяснительную беседу на тему «кто в доме хозяин». Базарбоев оказался парнем смышленым и «просек поляну» почти сразу — всего лишь после второго удара. Со второй и третьей эскадрильей дело было сложнее — там задавала тон сильная кавказская фракция. К этим ребятам «подъехать на кривой козе» было невозможно, поэтому Полторацкий при посредничестве Гиддигова вступил в переговоры с лидером кавказской «диаспоры» Гией Мгеладзе. Гия как истинный сын Востока, от принятия окончательного решения уклонился, но, уезжая на дембель, подарил Полторацкому свой охотничий кнопочный нож, то есть, практически передал скипетр. Так начался переход кавказской фракции под Гошин протекторат.
К 7 ноября в полку остался лишь один дембель — ярый залетчик Ширяев, который целыми днями или пьянствовал, или слонялся по казарме в кителе со споротыми погонами.
В отличие от Ширяева, Игорь чувствовал себя неважно — простудился. Все вновь прибывавшие в Кирк-Ярве солдаты рано или поздно простужались и заболевали. Климат тут гиблый. Постоянная почти стопроцентная влажность, сильнейшие ветры, периодические заряды метелей, сильный холод (поселок находился в котловине), сменяемый неожиданной оттепелью (сказывалось дыхание близкого моря), резкие скачки давления. Кроме того, опустившаяся полярная ночь — она здесь продолжалась с ноября до января — нагнетала апатию, душевный дискомфорт и депрессию. Добавим к этому радиоактивный фон — в нескольких километрах от гарнизона находилось кладбище радиоактивных отходов.
В канун «красного дня календаря», 7 ноября, Полторацкий почувствовал себя особенно хреново. Игорь не пошел на вечернюю поверку, сразу после ужина плюхнулся в койку и забылся тяжелым, нездоровым сном. Постоянный комок в горле и сопли, забившие нос, мешали дышать. Вдруг поступление воздуха в легкие Полторацкого прекратилось вообще. Голову Игоря накрыла плотная ткань, чьи-то руки крепко схватили за горло, тяжелый груз навалился на ноги, безжалостный кулак ударил в пах.
Боль прошила Гошу насквозь, на время лишила сил. Но это было ничто по сравнению с муками удушья. Ворсистая ткань забила рот и нос, железные пальцы сдавили горло и полностью перекрыли кислород. Игорь начал умирать. Когда удушье стало совсем нестерпимым, мозг Полторацкого прошила ослепительно-белая молния, пробудившая скрытые силы и давшая последний шанс. Повинуясь неведомому ранее инстинкту (разум бездействовал), руки Игоря, по чьему-то недосмотру оставшиеся свободными, схватили ненавистную ткань и с оглушительной треском ее располовинили. Вырвавшись наружу, руки, напрягшись, оторвали вражеские клешни от измученного горла. Глоток воздуха вернул полутруп к жизни.
Гоша издал горловой клик. Ноги стряхнули тяжесть, тело распрямилось. Перед глазами плыли круги, голова была чугунно-тяжелой, но руки и ноги действовали исправно, как бы сами по себе.
Враги были повержены и обращены в бегство. Гоша, тяжело дыша, пошел по проходу. На койке Черемисова не было одеяла, и сам Черемисов тоже отсутствовал. Гоша откашлялся и проскрежетал:
— Внимание, ТЭЧ! Все участники этого паскудства будут выявлены и наказаны — им предстоит смыть содеянное кровью, потом и слезами! Черемисов разжалован в караси, с остальными разберусь позже. Ночью возле моей кровати устанавливается мертвая зона. Любого приблизившегося немедленно и без предупреждения замочу. А теперь — отбой!
Утром Полторацкий (поздравим его с 68-летием Великого Октября) настолько расклеился, что ему не хватило сил подняться с койки. Подошедший Охримчук сочувственно покачал головой:
— Захворал ты, хлопчик. После завтрака пойдешь в санчасть, а пока полежи, порцаечку тебе принесут.
Надо пояснить, что такое «порцайка». Этим страшноватым словом в Кирк-Ярве обозначалась солдатская порция пищи. Скажем, завтрак — три куска белого хлеба, четыре куска сахара-рафинада, кружочек масла и фляжка кофе. Ужин — то же самое, но вместо кофе — чай. С обеда порцайки почему то не носились.
Сквозь дрему Гоша слышал, как Охримчук разносил Черемисова за порванное одеяло. Черемисов убедительно отмазывался (на сей счет у него имелся богатый опыт бывшего карася). В итоге Охримчук приказал черпаку сегодня же заштопать огромную прореху, и на этом инцидент был исчерпан.
ТЭЧ пришла с завтрака, Жужгов принес порцайку и помог Гоше встать и одеться. Борясь с тошнотой, Полторацкий съел хлеб с маслом и потащился в санчасть. В приемном покое врачиха бегло осмотрела больного и измерила температуру. Термометр показал сорок градусов.
— Ты где раньше был? Осложнение хочешь заработать?
Гоша, покрытый испариной от слабости, одышливо не очень внятно пробормотал в том духе, что осложнения не хочет, и надеется, что такая очаровательная женщина его, безусловно, вылечит.
— Комплименты потом, больной! Вот, примите таблетки. Белье чистое? Немедленно в постель!
Гоша прошел в раздевалку, сдал форму, облачился в больничную пижаму, и, едва добравшись до палаты, рухнул койку и сразу же заснул.
Проснулся Гоша только после ужина. Перед ним на табуретке стоял поднос с едой и пластмассовой стаканчик с таблетками. Полторацкий принял таблетки и запил их чаем. Есть не хотелось. Гоша чувствовал себя лучше, чем утром, но температура не спала. Гудела голова, пламенели щеки, болело горло.
В палате было тепло (в таком тепле Гоша давно уже не спал). Стены оклеены обоями, пол застлан линолеумом. Все, как у людей.
Рядом с Гошей на соседней койке сидел парень в больничном халате.
— Ты кто?
— Олиференко. Алексей, — грустно откликнулся Алексей Олиференко.
— Когда призвался?
— Двадцать девятого октября.
— Прошлого года?
— Этого.
Парень и десяти дней еще не служит, а уже в санчасти. Вот жизнь!
— Так значит, ты дух? А почему грустный? Дух должен быть веселым — что ему еще остается делать? Чем страдаешь?
— Почки у меня больные — пиелонефрит. Как сюда приехал — сразу отказали. Сейчас вот откачали, и вызывают на комиссию.
— А потом, получается, домой? Так радоваться же надо, а не грустить!
— А вдруг снова прихватит? У меня здесь был такой приступ, что я чуть не умер. Больше не хочется.
(Самое время сделать небольшое пояснение. В то пост-застойное, пост-андроповское время, когда о перестройке еще только начали говорить, когда за каждым бугром нам мерещился злой, коварный, агрессивный и недремлющий враг, в армию загребали граждан призывного возраста практически без разбора, гуртом — студентов, диссидентов, отсидентов, уркаганов, адвентистов, евангелистов, нацистов, пацифистов, лиц без гражданства, бомжей, бичей, язвенников, почечников, эпилептиков, энуретиков, очкариков с коррекцией зрения до восьми диоптрий, венерических больных — в общем, всех, кто попадался под горячую руку районного военкомата или военно-учетного стола. Тогда же были введены так называемые «диетические столы» для солдат, страдающих хроническими заболеваниями желудочно-кишечного тракта. Следующим шагом должно было быть, по-видимому, введение строевых костылей для тех, кто не может передвигаться на своих двоих. Это все к тому, чтобы объяснить, почему гражданин Олиференко, больной хроническим пиелонефритом, попал в Советскую армию).
