— И потому вы бегаете трусцой?
— И потому я бегаю трусцой. Дать им понять, что меня рано списывать в тираж. Вообще, я еще не все взял от этой жизни. Я хочу стать самым высокооплачиваемым профессором-филологом в мире.
— Сколько же вы хотите получать?
— Сам не знаю. Это и держит меня в напряжении. Люди нашей профессии, которые забрались на самый верх, не любят рассказывать, сколько им платят. Возможно, я и есть, сам того не ведая, самый высокооплачиваемый профессор-филолог в мире. Всякий раз, как я грожусь уйти из университета, мне добавляют пять тысяч.
— А вы и в самом деле хотели бы уйти из университета, профессор Цапп?
— Нет, конечно. Просто я не хочу, чтобы меня воспринимали как нечто само собой разумеющееся. В наши дни нет смысла менять один университет на другой. А раньше именно таким образом вы могли сделать себе карьеру. Существовала всеми признанная иерархия учебных заведений, и ваш успех определялся положением на этой лестнице. Считалось, что самые интересные люди сосредоточены в горстке заведений типа Гарварда, Йеля, Принстона и им подобных, и, чтобы играть по-крупному, нужно попасть в одно из таких мест. Теперь все иначе.
— Разве?
— Да-да. Время престижных кампусов миновало. Это отживающая технология, как железные дороги и типографии. Вот, кстати, взгляни на этот кампус — типичный пример того, о чем я говорил. Тяжелая промышленность человеческого разума.
Они добежали до вершины холма, откуда открывался вид на весь университетский городок, в середине которого возвышалась краснокирпичная увеличенная копия Пизанской башни. С одной стороны к кампусу примыкал жилой квартал, по улицам которого Перс проходил днем раньше, а с другой — какие-то фабрики и тесные унылые ряды дешевых домиков. Ландшафт от края до края пересекался железной дорогой и каналом. Вся местность была застроена бетонными и кирпичными зданиями самых разнообразных архитектурных стилей. Моррис Цапп обрадовался поводу сделать передышку, и с минуту бегуны обозревали окрестность.
— Теперь понял? — глотая ртом воздух, спросил он и обвел панораму широким неодобрительным жестом. — Все такое тяжелое, огромное, монолитное. Весит, наверное, миллиард тон. Буквально чувствуешь, как здания своей тяжестью продавливают землю. А взгляни на библиотеку — это же заводской склад. Здание будто говорит: «У нас имеются большие запасы знаний. Заходите и берите». Нет, теперь все не то.
— А почему? — спросил Перс и медленно затрусил дальше.
— Потому что, — ответил Моррис Цапп, с неохотой пристраиваясь рядом, — в современном мире информация становится более портативной. А люди — более мобильными. Ergo[23], нет необходимости складировать всю информацию в одном здании, а ведущих ученых держать, как в загоне, в одном кампусе. За последние двадцать лет три вещи революционизировали академическую жизнь: реактивные самолеты, прямая телефонная связь и копировальные машины, хотя далеко не все оценили по достоинству эти новшества. Теперь, чтобы общаться, ученым не обязательно работать в одном заведении: они перезваниваются по телефону или встречаются на международных конференциях. Им также незачем в поисках информации копаться в грудах библиотечных книг: любую заинтересовавшую их книгу или статью можно ксерокопировать и прочесть дома. Или в самолете, по дороге на очередную конференцию. Теперь я работаю в основном дома или в самолете. И редко бываю в университете — хожу туда только лекции читать.
— Какая интересная теория, — сказал Перс, — и довольно обнадеживающая, поскольку в моем университете очень мало зданий и почти нет книг.
— Вот-вот. А если у тебя есть доступ к телефону, ксероксу и грантам, считай, что ты подключен к мировому кампусу, единственному университету, который имеет сейчас значение. Торопливый молодой человек может увидеть мир, перемещаясь с одной конференции на другую.
— Я никуда не тороплюсь, — сказал Перс
— Но у тебя же есть честолюбивые планы?
— Хочу опубликовать свои стихи, — сказал Перс. — И есть еще один объект желаний, слишком личный, чтобы его обнародовать.
— Ал Пабст! — воскликнул Моррис Цапп. — Как вы догадались? — изумился Перс — О чем догадался? Я просто сказал, что впереди нас бежит Ал Пабст И вправду — бегунья, которую приметил раньше Перс, действительно оказалась Анжеликой. Очевидно, она сделала крюк и теперь снова появилась перед ними на дорожке примерно в сотне метров.
— Вот это девушка! И красотка, и все на свете читала, и как бегает, а?
— Как Аталанта[24], — пробормотал Перс. — Давайте догоним ее. — Ты догоняй, Персик, а я выдохся.
Моррис Цапп отстал, а Перс ускорил бег, однако расстояние между ним и Анжеликой не сокращалось. Она бросила быстрый взгляд через плечо, дав ему понять, что знает о преследовании. Теперь они бежали по пологому склону холма, спускавшемуся к общежитию. Оба прибавили скорости и неслись что было мочи. Перс сократил разрыв. Анжелика откинула назад голову, ее черные волосы развевались по ветру. Щебень, которым была засыпана дорожка, разлетался во все стороны от ее стройных ног, заманчиво обтянутых ярко-оранжевым трико. К корпусу Лукаса они подбежали плечом к плечу и прислонились к стене здания, задыхаясь и смеясь. Водитель такси, стоящего у входа, ухмыльнулся и зааплодировал.
— Куда вы подевались вчера вечером? — переводя дух, спросил Перс
— Пошла спать, — ответила Анжелика. — К себе в комнату, номер 231.
Вскоре к общежитию приковылял, пыхтя, Моррис Цапп. — Кто выиграл? — спросил он.
— Одновременный финиш! — объявил водитель такси, высовываясь из окошка.
— Дипломатично судишь, шеф! Теперь отвези меня на Сент-Джонс-роуд, — сказал Моррис Цапп, забираясь в машину. — До скорого, молодые люди.
— Так вы бегаете трусцой на такси? — полюбопытствовал Перс.
— Я, как ты знаешь, живу у Лоу, и бегать по улицам Раммиджа в час пик, дыша выхлопными газами, мне совсем не улыбается.
Чао! — Моррис Цапп откинулся на спинку сиденья и вытащил из кармана спортивной куртки толстую сигару, ножницы для ее обрезки и зажигалку. Такси увезло его прочь.
Перс повернулся к Анжелике, но девушки и след простыл.
— Как? Опять исчезла? — озадаченно пробормотал он. — Как будто у нее есть волшебное кольцо, которое делает ее невидимкой.
Анжелика скрывалась от Перса целое утро. Приняв душ и побрившись, он пришел на завтрак в столовую корпуса Мартино и обнаружил ее с Демпси за полностью занятым столом. В маленькой процессии участников конференции, которые уныло побрели под дождем в главный корпус слушать утренний доклад, ее не оказалось. Наблюдая за их шествием, Перс безуспешно прождал девушку несколько минут, а затем заспешил им вслед — по дороге его обогнала машина Демпси, в которой на переднем сиденье он увидел Анжелику. Однако парочка ухитрилась опоздать, и в аудиторию они вошли на цыпочках уже после того, как начался доклад. Перс слушал его без внимания — речь шла о проблеме идентификации аутентичных шекспировских фрагментов в драме «Перикл», — размышляя над тем, что именно Анжелика имела в виду, сказав, что им надо инсценировать «Канун Святой Агнессы». Назвав номер своей комнаты во время утренней пробежки, она как будто подтвердила назначенную встречу. В чем он не был уверен — это в том, кaк она понимает поэму. Не найдя Анжелику в толчее во время перерыва на кофе, Перс заспешил в библиотеку перечитать текст.
Быстро пробежав глазами начальные строфы, повествующие о холодной погоде, о традиции юных дев в канун дня Святой Агнессы ложиться спать в надежде увидеть во сне суженого, о юной Маделине, которой взгрустнулось в разгар веселого бала, о Порфиро, который, рискуя головой, появился под покровом ночи в стенах враждебной ему семьи, чтобы увидеть возлюбленную, о том, как он упрашивает добрую старушку Анджелу спрятать его в спальне Маделины, о появлении последней и приготовлении ко сну, Перс задержался взглядом на строфе XXVI:
…Дева молодая
Прочла молитву до конца — и вот,
Шелка и драгоценности бросая,
Она почти нагою предстает…
и, покраснев от смущения, прочел, как Порфиро раскладывает перед спящей изысканные яства, как пытается разбудить ее звуками лютни, как касается ее закрытых век, как сверкает она очами, увидев наяву свой сон, как обращает к нему испуганные речи — и тут Перс дошел до кульминационной строфы:
Такою речью сладостной Порфиро
Был зачарован и воспламенен.
Как яркая звезда среди эфира
Сверкнет, спеша взойти на небосклон,
Как в аромат, что розой порожден,
Вплетет фиалку нежную природа,
Так он вошел в ее прекрасный сон.
Хорошо было Моррису Цаппу говорить о невозможности истолкования художественного текста! Персу МакГарриглу сейчас надо было знать точно, имел ли в нем место акт соития или нет — вопрос тем более для него трудный, что никакого личного опыта у него на этот счет не было. В целом он склонялся к тому, что ответ положительный: решающим аргументом послужило дальнейшее обращение Порфиро к Маделин как к невесте.
