- Добрая сталь уродилась в этой плавке, - говорили они один другому и участвовали в художественной самодеятельности.
Из-под земли время от времени появлялись Усталые, но Счастливые Шахтеры и широким стахановским движением давали стране угля.
Всюду лились песни, сливаясь в полноводные реки, разливаясь широкими рукотворными морями и низвергаясь сквозь турбины электростанций, освещали все вокруг.
По берегам этих рек активно зеленели Сады Культуры и Отдыха. В них росло Благосостояние советского народа. По чистым, ухоженным дорожкам этих Садов неспешно гуляли Дружинники с красными повязками «ДНД» на рукавах. Они поправляли Доски Почета и мягко и деликатно боролись с Отдельными Недостатками. Недостатки сразу перековывались, от души благодарили Дружинников, тоже надевали красные повязки и шли в Передовики Производства.
В самом центре сияющего пейзажа, конечно же, стоял Кремль. Все дороги сходились к нему, все пути вели к нему, все мечты и надежды были связаны с ним. Выхрестюк взялся за путеводную нить Надежды, связанную с Кремлем и в одно мгновение очутился на Красной площади возле Мавзолея Владимира Ильича Ленина.
На трибуне Мавзолея, перешагнув все старые обиды и колебания линии партии, Великий Вождь обнимался и целовался с Никитой Сергеевичем и Дорогим Леонидом Ильичей. Их окружали представители Прогрессивного Человечества, восхищаясь и записывая что-то в свои блокноты.
Ленин лежал в Мавзолее, спокойно закрыв глаза и зная, что Дело Его - живет. Он был не мертвый и не живой, его статус позволял ему даже здесь быть Живее всех Живых. Выхрестюк ошеломленно смотрел на Вождя Мирового Пролетариата, излучавшего во Вселенную волны мировой гармонии.
В этот момент пробили часы на Спасской башне и рубиновые звезды Кремля зажглись для всей Великой Страны.
Ленин улыбнулся, открыл глаза и встал навстречу Роману Альбертовичу.
- Здравствуйте, товарищ - с особым, ленинским прищуром сказал он и протянул руку Выхрестюку. - Пойдемте ко мне, батенька, чайку попьем.
И Ленин - сам Ленин! - взял под локоть Выхрестюка и повел его в маленькую уютную комнатку в Кремле, с зеленой лампой на письменном столе и стульями в белых чехлах. Там уже хлопотала с чашками сама Надежда Константиновна Крупская, а через минуту появилась Инесса Арманд с большим закопченным солдатским чайником.
- Спасибо, спасибо, Инессочка, - радостно поприветствовала ее Надежда Константиновна, - а у нас Роман Альбертович в гостях.
- Здравствуйте, товарищ Выхрестюк, - жизнерадостно поприветствовала Роман Альбертовича Инесса и протянула ему ладонь дощечкой.
И Выхрестюк почувствовал, что его здесь ждали, его знают, и все его горести и печали, все его разочарование и его боль известны до самого донышка невысокому лысоватому человеку в поношенных башмаках и старорежимной жилетке. И нет нужды рассказывать Ленину про весь тот бардак и гадов, которые полезли из всех щелей и про дурака Горбачева, который развалил такую страну - потому что Ильич знает. Да и как мог такой человек, такой человечище не знать и не чувствовать боль и радость каждой травинки и каждого крохотного комочка межзвездной пыли во Вселенной.
- Конечно знаю, и конечно, чувствую, товарищ - вслух ответил Ленин на потаенные мысли Выхрестюка. - Только разговор у нас с вами, батенька, будет не об этом. А речь у нас будет о том, что Вы у нас, товарищ Выхрестюк, временно. Как Временное правительство - Ленин заразительно рассмеялся своей шутке. - И задача у нас с Вами одна - чтоб Вы поняли, что не проиграно наше дело и не просрано, а наоборот- перешло на качественно более высокий уровень. Не на земле Советский Союз, не в отдельно взятой стране, и не в глубинах морских, а в душах человецех и в горних мирах, в сферах небесных, осененный гармонией и светом, в тонких вибрациях энергии и астральных полях, пронизанный мудростью атлантов и лемурийцев, обласканный любовью Шамбалы - Ильич начал светиться кумачовой аурой и этот свет мягко и нежно обволакивал Выхрестюка и вдавливал в какой-то тоннель - цифрами не прописанный и буквами не сосчитанный, яко херувими прелестный, Марксом провиденный...- тоннель втягивал Выхрестюка все глубже - Триединый во Гегеле, Дарвине и Риккардо-Смите, единосущный, сладостный, яко светлое будущее...- сияющий тоннель поглотил Выхрестюка и голос Ильича отдалился и исчез в ослепительном кобальте и золоте сияния.
Выхрестюк вернулся. И с ним в наш мир пришло Знание.
Знаете ли вы, что такое миграция? Нет, не эмиграция, это все знают. Когда вы просыпаетесь и бац!
- понимаете, что надо немедленно что-то делать. Куда-то переезжать. Или, например, разводиться. Или хотя бы мебель переставить. А то, не дай Б-г... У вас такого не было? У меня часто. Я думаю, это инстинкт, как у леммингов. Съели траву на одной поляне - побежали искать другую. Съели на другой
- побежали искать следующую. Попадется им море по дороге - море переплывут, гора - гору сроют... Вы помните Калю? Нуда, с Софиевской. Вот у нее так было с мужьями. Она их всех держала, пока не истощался ресурс, потом находила следующего...
Так я вам скажу - с магазинами бывает то же самое. Вроде стоит на хорошем месте, а покупателя все меньше и меньше. Истощился. Сник. Иссяк. Хотя, бывает и наоборот - посмотрите на Канатную. Это же какой-то питомник свадебных салонов. Там уже скоро ничего не останется, кроме этих салонов. Хлеба купить будет негде, одни платья и подвязки... А кстати, вы не знаете, там еще есть фотография Нудельмана? Ну не то, чтобы прямо ателье - на вывеске написано «Ремонт одежды. Химчистка. Бижутерия», а внутри есть еще и фотография. Они ему дали там закуток, где он мог работать. Потому что то большое ателье, где он работал всю жизнь, переехало. Или его продали. Тогда все куда-то переезжали, что-то меняли. А сфотографироваться было негде. И конечно, понадобилась мне какая-то фотография в те времена. Срочно. На документ. Не на паспорт, но тоже важная. И я себе ноги стерла, пока нашла, кто мне это сделает.
Захожу. Спрашиваю у сапожника - там еще сапожник сидел, - Говорят, у вас тут можно сфотографироваться? Он так на меня посмотрел, оценил, можно или не очень, и закричал куда-то в подсобку: «Соломон Брунович, Соломон Брунович, идите сюда, тут вам есть работа!». Вы помните Нудельмана? Нет, он таки был красавец. Не в смысле экстерьера, а как художник. Он же не мог просто взять и сделать, ему надо было вложить всю душу, - а если вы теряли на его душе полдня своего времени, так он по-другому не умел... «Творит», - вздохнул сапожник и встав, кивком головы поманил меня в темный коридор.
Завел он меня в какую-то кладовку, молча ткнул пальцем на зеркало и исчез.
Слышу из-за шкафа «да ну зачем же в профиль, мне на пропуск...». Конечно, я сунула свой нос за этот шкаф! И приобщилась к таинству - там на двух неполных квадратных метрах Соломон Брунович работал над клиентом. Из невзрачного типчика в турецкой рубашке, лет тридцати пяти, неженатого, маэстро пытался вылепить нечто значительное, существо, стоящее по ту сторону Добра и Зла - существо, которое впоследствии, лет через десять, будет известно всем под славным именем «менеджер среднего звена». Стосвечовая лампочка, обеспечившая себе прочный тыл черным зонтиком, выжимала капли на лбу типчика. Галстук перекрывал кислород. В лицо клиенту грозно целился объектив гофрированного ящика на деревянной треноге - явно доставшийся Нудельману по наследству от дедушки, пионера русской светописи. «Сядьте уже красиво, наконец! - гремел голос мастера, слегка приглушаемый пыльной черной юбкой допотопного аппарата. - Вам с уголком или без?».
- С уголком...- робко прошептал будущий менеджер. Соломон Брунович внезапно отбросил свою паранджу, метнулся в угол и извлек из него здоровенный картонный треугольник, тщательно выкрашенный белой масляной краской. «Держите ровно. Вот так», - ткнул он в руки парню свое приспособление. И тут свершилось Чудо. Белый треугольник, заняв свое место на груди клиента, наискось срезал часть пространства. И времени - почувствовала я с тихим трепетом. Великая Пустота заполняла то место, где только что было плечо в турецкой рубашке. «Нудельман - властитель Пустоты, - мелькнуло в моей голове тайное знание, - Она картонная и стоит у него в углу. В трещине между мирами».
Я могла бы еще долго размышлять о Великом Ничто, доне Хуане и воплощенных бодхисатвах, которые в те времена были для меня очень актуальны, но мощная фотовспышка и громогласное «Кто там следующий?!» пресекли мучения потного типчика и ознаменовали начало моего пути. Пути в Великую Пустоту Нудельмана.
Сидя под лампой в тесном закутке, я послушно вертелась вправо и влево, по команде поправляла волосы, то заправляя их за уши, то возвращая на место - и с трепетом ожидала того момента, когда в руки мне попадет картонный треугольник, живущий в трещине между мирами. Этот момент, наконец, настал. Дрожащими руками я зажала заветную картонку и скосив глаза, увидела как пространство, которое она укрыла от посторонних взоров, сворачивается в тугую спираль и исчезает, а вместо него резким клином входит в мою душу Великое Ничто.
