- Запечатанный - веско сказал Борис Михайлович, - и внутри вроде что-то шуршит.
- Вы не открывали? - спросил я.
- Не решились - в один голос стушевались супруги.
Действительно, артефакт был запечатан. И запечатан неоднократно. Одна печать из какого-то материала, похожего на рассохшийся асфальт, имела на себе изображение финиковой пальмы, меноры и каких-то букв, которые я для себя определил как палеоеврейские. Другая печать идентификации не поддавалась, но была явно древнего происхождения. Но главное - предмет, который мне предлагался к рассмотрению, был обхвачен толстенными стальными полосами, которые на фасадной части уходили в мощнейшие сейфовые замки. На никелированных замках прецизионной штамповкой нанесены были хрестоматийные орлы Третьего рейха, держащие в когтях медальоны со свастикой. Кроме того, над одним из замков была привинчена толстая латунная табличка со следующим текстом: «Абсолютно секретно. Чрезвычайно опасно. Запрещается нарушать целостность под страхом расстрела на месте. Запрещается нахождение посторонних, не имеющих допуска «А» вблизи предмета. Запрещается распространение любой информации о предмете. Любому лицу, случайно оказавшемуся вблизи предмета, или видевшему его, немедленно явиться в ближайшее отделение контрразведки и объявить пароль «тайны востока» дежурному офицеру. Разглашение информации дежурному офицеру запрещается.»
Мой немецкий не выдерживает никакой критики, но содержание латунной таблички легко воспринималось на интуитивном уровне. Кажется, я начал понимать, почему супруги не решились применить к этому артефакту болгарку.
- Вы кому-нибудь еще показывали его? - спросил я.
- Мы хотели показать его нашему раввину. Но у него сначала были одни праздники, потом другие праздники, потом он летел в Израиль, потом он сказал «если да, то не сегодня», потом он сказал «я обещал позвонить - значит, позвоню».... В конце концов, Боря не выдержал и сказал, что речь идет о Ковчеге Завета. Тогда раввин сказал, что у него в числе прихожан есть один очень хороший доктор, и что доктор как раз специалист по таким вопросам. Боренька все понял и больше с раввином мы не говорили.
- Еще кто-нибудь? - спросил я.
-Нет, - уверенно и похоже, искренне, заверила меня Альбина Львовна. - Достаточно, что раввин считает нас сумасшедшими.
- Вы проверяли, что это за металл?
- Для этого же надо отколупать кусочек. Мы почему-то никак не можем решиться...
- Ладно, сказал я - попробуем зайти с другого бока. Какова история этой вещи, как она появилась в вашей семье? Ведь вряд ли вы купили ее на Староконном базаре...
Супруги эмоционально, но слаженно изложили мне все, что они знали, о чем догадывались и что предполагали.
Туманнее всего было начало истории. Судя по всему, экспедиции Аненэрбе, перерывшие весь мир в поисках магических артефактов, обнаружили таки Ковчег Завета или то, что мы предположительно считали таковым. Индиана Джонс, к сожалению, в реальной истории отсутствовал и не помешал немцам завладеть этим объектом и доставить его в пригород Берлина Потсдам в особо секретную лабораторию, специализировавшуюся на поисках мистических средств переломить ход войны. Несмотря на то, что дело было уже в конце сорок четвертого года, различные ведомства Третьего рейха затеяли ожесточенную, но затяжную войну за право исследовать этот объект. Победитель получал шанс стать любимцем фюрера.
Ковчег не открывали - это подтверждают и сохранившиеся в целости аутентичные печати, но - вроде бы - даже и при внешнем его исследовании кто-то погиб.
Все эти события известны исключительно со слов полковника интендантской службы Половинчука, который со своей трофейной командой и обнаружил тайную лабораторию, Ковчег и тридцать томов документации - переписки между инстанциями.
Половинчук, судя по всему, был из тех, для кого война - мать родна. В его функции входил сбор особо ценных трофеев для одного из маршалов Советской Армии, но полковник не забывал и о себе. Поэтому все документы, сопровождавшие Ковчег, он уничтожил (во всех других инстанциях артефакт проходил под кодовым названием «Багаж» - «Гепекштюк» - и не мог быть идентифицирован), а массивный золотой ящик направил воинским эшелоном в Одессу на склад, откуда вскоре перевез на свою квартиру.
Следует отметить, что огромная квартира Половинчука представляла из себя скорее гибрид музея и склада, нежели обыкновенное человеческое жилье. Необходимости продавать Ковчег или пытаться отдирать от него куски и сбывать на лом у Половинчука не было - ему хватало иголок для швейных машин, фильдеперсовых чулок и сапожной кожи. А страх был - засветившись у барыг, полковник мог привлечь к себе внимание и милиции, и, что гораздо хуже, НКВД.
Так что до самой его смерти Ковчег спокойно простоял в окружении мейсенского фарфора, резной слоновой кости и картин с печатями немецких музеев на оборотной стороне.
Дочь и наследница Половинчука, рыхлая и не вполне нормальная девушка бальзаковского возраста, любила тратить деньги широко, а работать не любила вовсе. Цен на антиквариат она не знала, да и спроса на него в эпоху, когда мебель Буль выкидывали на помойки, чтобы купить чешский полированный гарнитур, не было.
Ее прибрал к рукам и охмурил некто Шайко, известный антиквар, подбиравший за бесценок по всей Одессе осколки дореволюционного богатства и трофейные шедевры. Я застал в живых Владимира Ивановича, по прозвищу Паук и даже бывал с отцом в его логове, так что эта часть истории отчасти повышала правдоподобие всего рассказа. Постепенно все наследство Половинчука перекочевало в собрание Шайко, легендарное уже в те времена и совершенно фантастическое по нынешним меркам.
После его смерти московские наследники (дальние родственники, поскольку семьи у Шайко никогда не было) вывезли все из Одессы, а судя по всему - и из распадавшегося тогда Союза.
Но Ковчега среди вывезенных сокровищ не было. Указание на его местоположение содержалось в завещании покойного, где было сказано «завещаю моему тра-та-та свою четырехкомнатную квартиру». В то время, как квартира Шайко и по техпаспорту, и по факту была трехкомнатной.
Наследники восприняли это несоответствие как проявление начинавшегося у Шайко старческого слабоумия и не придали значения слишком тонкому намеку. К тому же, во-первых, они были опьянены свалившимися на них миллионами, а во-вторых, никакого Дэна Брауна в те времена еще не читали. Тайна лишней комнаты открылась, когда Борис Михайлович и Альбина Львовна затеяли перепланировку купленной у Шайко квартиры. В абсолютно ровной стене обнаружилась заделанная фанерой и заклеенная обоями дверь, за которой скрывалась крохотная - два на два метра - комнатка без окон, хранившая Ковчег и записки Шайко, повествующие о его происхождении.
- Ну что ж, - сказал я, - как говорят опытные антиквары, к предмету прилагается добротная легенда. - Записи Шайко вы сохранили?
- Да, конечно, - закивала Альбина Львовна.
- Впрочем, это всего лишь мемуары Паука. А он никогда особо не гонялся за правдой. Хорошо, давайте определимся, чем я могу быть вам полезен. Все, что я мог сказать о его подлинности, я уже сказал.
- А вы не хотите попробовать его открыть? - Альбина Львовна попробовала по-женски заглянуть мне в глаза.
- Я? Болгаркой? Нет, не хочу.
- Что вы посоветуете нам с ним делать?
- Давайте подумаем. Отколупывать куски и продавать на лом вы не готовы. Взламывать тоже. Давайте вы спрогнозируете ситуацию, в которой вы собираете пресс-конференцию и сообщаете мировой общественности, что вы являетесь счастливыми обладателями....
- Боже упаси! - в один голос воскликнули Борис Михайлович и Альбина Львовна - все Индианы Джонсы сбегутся в наш гараж. Не говоря уже о Бенях Криках и Мишках Япончиках. - А нельзя ли его как-нибудь продать целиком, так, чтобы никто об этом не знал?
- Продать кому? Поймать какого-то миллиардера, оглушить, связать, привезти в Одессу и пока он не оклемался, продать ему Ковчег Завета? Когда вы продаете, вы спрашиваете одного - не хочет ли он купить, второго - не хочет ли он купить, а на третьем вам уже нечего продавать.
- Так что нам делать?
Не знаю. Могу только сказать, что бы я делал на вашем месте. Во-первых, убил бы консультанта, то есть меня, чтобы ничего не разболтал. Во-вторых, положил бы труп вот в эту смотровую яму и залил бы цементом...
- Алёночка знает, что вы поехали к нам - невпопад ляпнула Альбина Львовна.
Мы с Борисом Михайловичем уставились на нее, как ослепленные молнией.
- То есть, я хотела сказать, что мы вам целиком доверяем и рассчитываем на вашу порядочность. Алёночка говорила, что вы необыкновенно порядочный молодой человек.
- Альбиночка, ты вообще чаще думай, когда говоришь - мягко и деликатно улыбнулся своей супруге Борис Михайлович.
