идти».
— Что же ты, батенька, буйствовать стал? — укоризненно встретил его сосед. — Вот полюбуйся на свою работу.
Иван Артемьевич показал пиджак, на котором на было ни одной пуговицы.
Петру Андреевичу почему-то стало холодно.
— Вы уж извините, — говорит, — не могу понять, как это случилось? Давайте я пришью.
— Спасибо, не нужно. Сам пришью. Зайди-ка лучше к Лапиным. У них ты, говорят, вазу какую-то об пол… Петр Андреевич вспотел.
— А, заявился? — хмуро встретил его Лапин.
Он собирал на полу осколки семейной гордости — вазу японского фарфора.
У Петра Андреевича затряслись руки, а в голове начало постреливать.
— Вы уж это, того… пожалуйста, я уплачу.
— Вазу, конечно, жаль, — отвечает сосед, — как-нибудь сочтемся. Ты лучше зайди к Красносельским. У них, говорят, ты целое окно высадил.
У Петра Андреевича подкосились ноги. Еле поднялся к Красносельским. А у них настоящий бедлам. Пол стеклянной крошкой усыпан, сквозняк, стекольщик возле окна хлопочет. У Петра Андреевича отнялся язык.
Из кухни раздался злой голос хозяина: «Кто там еще?» Петр Андреевич промычал что-то несуразное и выскочил из квартиры.
— Ну что, полюбовался на свою работу? — встречает ого жена.
— Что же мне теперь делать, Катя?
— Пить надо бросить…
На работу он в этот день, конечно, не пошел. Слег. Этакая дрожь его пробрала, что жена «скорую» вызвала.:
— У вас, голубчик, синдром похмелья, — сказала ему врач. — Это может привести к тяжелым последствиям.
И началась у Петра Андреевича, так сказать, новая жизнь. В этом ему активно помогала жена.
За какие-нибудь два-три месяца Петр Андреевич стал просто неузнаваем, а в доме воцарились покой и благополучие. Только мучает его совесть. Виноват перед соседями. Как-то говорит жене:
— Сколько тогда я им неприятностей причинил, а они никуда не пожаловались. Совестно в глаза смотреть.
— А что им жаловаться, — невозмутимо отвечает жена, — ты же у них не был и ничего не делал.
— То есть как «не был»? — опешил Петр Андреевич. — А пуговицы?
— Это Иван Иванович в химчистку собирался отдать пиджак, а там с пуговицами не принимают. Вот он их и срезал.
— А как же ваза Лапиных?
— Ее их Леночка уронила, когда в буфет полезла за вареньем.
— Ну, а стекло? Стекло? — почти закричал Петр Андреевич.
— Мальчишки мячом высадили.
— Но ведь все это соседи связывали с моей последней пьянкой, с моим буйством якобы…
— Соседи понятливые люди. Они откликнулись на мою просьбу.
ЧАСЫ С БОЕМ
Я зажимаю очередную деталь в тисы. Вдруг чья-то тяжелая рука опустилась на мое плечо.
— Физкультпривет!
Это был наш физорг, Костик.
— Привет, — настороженно ответил я.
Костик критически оглядел меня:
— Хочешь, я из тебя «муху» сделаю?
— Муху?!
— Не бойся, — успокоил он меня. — В нашей команде не хватает боксера наилегчайшего веса. Скворцов не успеет до соревнований вернуться из отпуска. Придется тебе пострадать за честь нашего завода.
У Костика была светлая голова, железные нервы и неукротимый боевой дух. Разве я мог устоять?
Под неусыпным руководством физорга я стал готовиться к предстоящим боям. О, это было тяжелое испытание! Ел я раз в сутки и то в основном лишь кефир. Но зато дважды в день нещадно парился в бане.
Прошло две недели. Мне осталось согнать каких-нибудь сто граммов. Но они оказались самыми трудными. Несмотря на то, что я усердно голодал и почти не вылезал из парной, весил я чуть больше положенного.
— Это ничего, — утешал меня Костик. — Перед соревнованием острижем тебя наголо и будет порядок.
Слава богу, до этого не дошло. Возвратился из отпуска Скворцов, и меня освободили от каторжных тренировок.
Два месяца ушло на восстановление утраченных сил. Местком даже путевку дал в дом отдыха. Костик же за победу заводской команды получил замечательные часы: пылевлагонепроницаемые, с автоматическим подзаводом и с боем через каждый час.
Спустя еще два месяца, утром, ровно в восемь я зажал в тисы первую деталь и… на плечо мне легла знакомая рука.
— Готов ли ты пострадать за честь завода? — ласково спросил меня Костик.
— Но я не хочу быть «мухой»! — воскликнул я.
— Отлично. Я сделаю из тебя «слона».
— Слона?!
— Понимаешь, заболел у нас тяжеловес. Вот ты его и заменишь…
От учебы меня освободили, ел я восемь раз в сутки, о бане забыл начисто. Все шло как нельзя лучше. Все-таки у Кости была светлая голова.
За пять минут до выхода на ринг я опорожнил с десяток бутылок лимонада. Встал на весы. О проклятье! Не хватало ровно тридцати граммов. Что делать?
Но физорг не пал духом. Недолго думая, он сунул мне в рот свои уникальные часы. Команда была спасена.
Секунданты затащили меня на ринг, а человек в белых штанах свел с противником, здоровенным толстяком. Я ткнул его перчаткой в живот. Ему, видно, это не понравилось, и он двинул меня в ухо. Я упал. Костик выбросил белое полотенце.
— Ты молодцом держался! — сказал физорг, когда я очнулся. — Давай сюда часы.
Я открыл рот, Костик заглянул туда и, ничего не обнаружив, накинулся на меня:
— Где часы?
— Не знаю, — растерянно промямлил я.
У меня мелькнула страшная догадка. У Костика, видимо, тоже. Он опустился передо мной на колени, приложил ухо к животу. Оттуда раздался мелодичный звон.
Я проглотил часы! Пылевлагонепроницаемые, с автоматическим подзаводом и с боем через каждый час.
— Идут, — удовлетворенно пробасил Костик. Глаза его затуманились, и он грустно добавил: — Дарю их тебе. Носи на здоровье. Ты их честно заработал.
На следующий день утром я зажал в тисы новую деталь, и тут… раздался проклятый мелодичный звон.
— Восемь часов. Точно, — услышал я позади голос Костика. Он невозмутимо сверял с моими свои, только вчера полученные за первое
