Пока, говорила Екатерина, Ксенофонтов молчал, но когда его спутница замолчала, то и он запросил прощения.
— В Алупку вы отдыхать? — спросил Бендер.
— Нет, зачем же… Мне в гражданскую пришлось здесь бывать, а Екатерина Владимировна, как вам известно служила здесь во дворце. Вот мы и решили после перенесенного горя… похорон дяди… побывать здесь, чтобы немного…
— Да, чтобы как-то… — закивала Екатерина.
— Ну, судьба, судьба нас всё время сводит, — улыбался им Бендер. — Ну, что ж рад был вас встретить.
— И мы тоже, — в один голос произнесли Козлевич и Балаганов.
— Значит, не отдыхать в Алупку? — продолжал улыбаться Остап, всё еще не прощаясь.
— Не отдыхать… Всё посмотрели, повспоминали, товарищи… — обвел взором компаньйонов Ксенофонтов.
— Ну, поскольку мы встретились, — растянул свое лицо в еще большую доброжелательную улыбку Остап и спросил: — Уважаемая Екатерина Владимировна, к тому, что вы мне поведали тогда в поезде, у меня еще вопросик…
— Пожалуйста, Степан Богданович, — с готовностью ответила женщина. — Если знаю…
— Не скажете ли, любезнейшая Екатерина Владимировна где я могу найти дворцового фотографа Мацкина? Что вы можете мне сообщить о нем?
— О фотографе Мацкине? — подняла брови Екатерина. — Что же я могу вам сообщить, я вовсе его не знаю, товарищи. Да, приезжал фотограф во дворец, знаете с треногой такой и с ящиком — аппаратом вот и всё. Фотографировал он Елизавету Андреевну с собачкой и без собачки, только и всего, что я могу вам сообщить, Степан Богданович. А что он, кто он, где он я понятия не имею, — как-то двусмысленно взглянула она на Вадима.
— Ясно, — вздохнул Остап. — Его снимки очень нам пригодились бы для опубликования. Благодарю, вопросов больше не имею. До свидания, не смею вас больше задерживать… — чуть склонил голову Бендер. — И разрешите пожелать вам всего хорошего…
— Так же и вам граждане-товарищи, — кивнула Екатерина.
— До свидания… — взял под руку свою спутницу Ксенофонтов.
— Надеюсь встретиться еще… — промолвил им вслед Остап.
— Возможно, — не оборачиваясь, ответила Екатерина, удаляясь со своим любимым.
После прощальных слов Козлевич сказал:
— Удивительно, Остап Ибрагимович… Вы правильно говорили тогда, что не поехали уж они сюда, вместо поездки к умирающему дядюшке, чтобы покопаться во дворце самим? Удивительно, братцы, вот и встретились мы с ними.
— Нет, ничего удивительного, Адам…
— Как же нет, как же нет, командор, — вставил и Балаганов.
— Нет ничего удивительного скажу и вам, Шура. Ведь эта третья бывшая горничная живет в Ялте, имеет комнату. Так почему же ей не наведаться к месту прежней её службе? В Алупку? Ничего не вижу я здесь удивительного, камрады. И всё же, мои компаньоны… — задумался Остап, идя со своими друзьями по аллее Верхнего парка.
И это интуитивное: «и всё же», вызывающее неясные сомнения у великого психоаналитика убедило бы его во многом, если бы он знал, какое волнение вызвал у Екатерины его вопрос о Мацкине.
Глава 7. Еще большее удивление бывших графской служанки и белогвардейского поручика
Как только бывшие отошли от назойливого «газетчика» и его друзей, Екатерина сказала:
— Видишь, дорогой, я говорила и говорить теперь буду, неспроста этот Измиров встречается с нами и задает такие каверзные вопросы.
— Каверзные? Что же здесь каверзного, Катрин, не вижу. Не о ценностях же он снова спрашивал, а всего лишь о каком-то фотографе, только и всего, — пожал плечами Вадим. — Тебя почему-то его вопрос взволновал? И чего это, Катрин?
— Послушай, я тебе этого не рассказывала, так как даже не придавала этому значения, да и позабыла, если уж откровенно… Да, действительно, приезжал к нам во дворец фотограф. Фамилию его, я разумеется не знаю, фотографировал то, что ему заказывала графиня, с Чемликом её, и портреты её родственников, и знаешь, даже спящего льва на львиной терассе. Но когда во дворце поселились штабс-ротмистр и его поручики, то перед самым уже отъездом моей госпожи, во дворец пожаловал этот самый фотограф. Я видела из окна, как ротмистр на солнечной стороне двора собственноручно прикрепил какой-то чертеж. И этот самый фотограф Мацкин, как назвал его Измиров, фотографировал этот чертеж…
— Вот это да, очень интересно, — приостановился Вадим, глядя на Екатерину. — Уж не для того ли, чтобы взять с собой снимок плана дворца?
— И не для себя, а для моей госпожи, Вадим, для Елизаветы Андреевны, — подсказала Екатерина.
— Да, интересно. Можно только предполагать, Катрин. Ты подумай, этот Измиров всё время наталкивает нас на?… Уж не знает ли он больше, чем мы? Где же нам отыскать этого фотографа?
Они шли по серпантине Нижнего парка ведущей к морю и обсуждали то, что надоумил Екатерину вспомнить «Измиров». Перебирали все предположения, строя различные разгадки вопросов: что фотографировал Мацков? Для чего? Тогда в дворцовом дворе? Где найти этого фотографа? Почему им заинтересован этот «газетчик Измиров»? А теперь этим фотомастером заинтересовались и они? Почему? Какая здесь кроется тайна? Вопросов было много у них, но все ответы были только предположительные.
Присев на скамью под огромным развесистым платаном, они долго обсуждали и обсуждали свои предположительные догадки. Так не прийдя ни к какому-либо твердому определению, они автобусом вернулись в Ялту.
Войдя в комнатку Екатерины, Вадим сказал:
— Ну, допустим, Катрин, нашли мы этого фотографа Мацкина, и что? Он и скажет нам то, что ты видела. По приказу, мол, графини, или того же самого ротмистра, фотографировал чертеж какой-то, да. И что из этого?
— Да, верно. Из этого ничего. Но, возможно, у него есть фотоснимок этого чертежа?
— По прошествии более десятка лет? — усмехнулся Ксенофонтов. — Допустим, что есть. Что даст нам этот снимок, Катрин?
— А если этот снимок план дворца? — медленно проговорила женщина, раздумывая.
— Пусть будет план дворца. Но ведь нужды в этом снимке никакой нет. Мы были с тобой во дворце и видели, там в рамке висит план дворца, помнишь? Ты еще отвернулась, когда твой бывший сослуживец проводил мимо нас группу экскурсантов.
— Да, действительно… во дворце демонстрируется план и без этого самого снимка фотографа, — согласилась Екатерина. — Но почему тогда газетчик так интересуется этим фотографом? Планом дворца? Так он также, как и другие, свободно может его увидеть в дворцовом музее, Вадим. Говорит, его снимки пригодились бы опубликовать?
— Да, вот я и ломаю голову над этой загадкой, Катрин. Действительно странно, что же его интересует в этом дворцовом фотографе? Опубликовать снимки? Чушь… Газетчик может наснимать сколько угодно новых снимков. И дворца, и портретов Воронцовых всех.
Так они еще долго продолжали обсуждать встречу с Измировым о его интересе к Мацкину. И удивлялись, удивлялись, не находя объяснение этому. А немного позже были вторично удивлены, когда к ним пожаловали гости. Это были бывшая графская горничная в симферопольском загородном доме графа Воронцова и ее супруг греческий негоциант Мишель Канцельсон.
Встреча бывших графских служанок прошла тепло и радушно. Женщины после объятий и поцелуев, так долго не видевших друг друга, засыпали одна другую вопросами: «А помнишь?», «А видела?», «А как Елизавета Андреевна сказала тогда?». И прочее, и другое всякое.
Наконец вспышка встречи женщин приугасла и Екатерина сказала:
— Вадим, гости у нас.
Мужчины не знали до этой встречи друг друга. Они сидели и скромно молчали. И когда Екатерина это сказала, Ксенофонтов с готовностью вскочил и ответил:
— Да-да, я сейчас, извините, я сейчас…
— Нет, отчего же, господа, мы уж вместе, — встал и последовал Канцельсон вслед за хозяином. — Дамы пусть вспоминают былое, а мы за покупками.
До прихода мужчин женщины накрыли стол празднично для ужина. А когда те вернулись, то стол украсили бутылки с вином и с более крепкими напитками, которые предпочитал Ксенофонтов.
Застольный вечер шел на славу. Женщины продолжали вспоминать и важных гостей’, посетивших дворец, и артистов, и музыкантов, и многое другое… Веселые голоса женщин так и звучали у стола: «А помнишь, когда управляющий?» — смеялась одна. «А когда экономка ключ потеряла от кладовой? Ну тогда, когда ты с графиней в Симферополь приезжала? И Елизавете Андреевне во время к чаю меда не могли поднести?». «А когда градоначальник с лошади упал?». И многое, многое, можно было услышать в тот вечер за столом в комнате Ксенофонтовых. Севастопольская гостья поведала о своей службе в Херсонесском музее, а Екатерина — о своей на судне Черноморского пароходства, вспомнили и своих коллег-служанок, слуг и других.
Мужчины же обменивались краткими вопросами, репликами, говорили о ценах, осторожно о новой экономической политике и о застольном разном.
