Плохо быть пальмовладельцем… А их там вообще—то три, как у Лермонтова. И они, время от времени, линяют…
9 часов утра. Кухня. Плиточники—китайцы, паркетчики—ливанцы, плотник—грек, мат на пяти языках — завезли не ту плитку. Хозяйка убывает с представителями бригады убивать поставщика. Дочь варит кофе на всех по трем разным рецептам. Стук в дверь. Представитель горсовета.
— На вас поступила жалоба.
— От кого?
— От соседей.
Дочь тяжко вздыхает — шум с этим ремонтом действительно стоял страшный, а уж полночный лист наверняка перебудил весь квартал…
— На что жалуются?
— Говорят, что вы здесь строите гостиницу для путешествующих автостопом. Без лицензии.
— Ып?
— Простите, что вы сказали?
— Ып.
— А, «ып». А что вы имели в виду?
— Что мы не строим здесь гостиницу для путешествующих автостопом. Ни с лицензией, ни без лицензии. Живем мы тут. Пытаемся.
— Вы позволите нам посмотреть?
— Конечно.
— А это?
— Они не путешествуют автостопом. То есть, может, и путешествуют но не здесь, то есть не сейчас. Это ремонтники. Мы делаем ремонт.
— А почему они не работают.
— Плитку не ту завезли.
— А так бывает? Ну, не повезло вам.
Осмотрели.
— Да, действительно, недоразумение. Извините, пожалуйста. Мы этим паникерам сами все объясним, не беспокойтесь. Только скажите, что у вас вчера так страшно гремело?
— Пальмовый лист.
— Ып?
— Вот, посмотрите, он в бассейне. То есть, часть его в бассейне…
— Красиво. А как вы его туда спустили?
— Сам упал. Вы кофе не хотите?
— (Оглянувшись, решительно) Нет, спасибо. Я пожалуй пойду.
* * *
Австралия. 3 часа утра. Приятелю звонит отец из Узбекистана.
— Слушай, Windows Me на какой партишн ставить — на первый или на второй?
— Ни на какой…
— А, ты тоже думаешь, что это барахло. И я так думаю. Ладно, спи, я XP поставлю.
За несколько месяцев до того звонивший принял компьютер за телевизор.
Акселерация.
8 часов вечера. SBS. Прибегает девочка из службы новостей. Надо срочно сделать субтитры для передачи о Дафуре.
— Позвольте, а они, что, по—русски говорят? — далеко, однако, тянутся щупальца университета имени Лумумбы…
— Нет. Не говорят. Они на zaghawa говорят.
— А я тогда тут причем?
— Ну у нас есть переводчик. И монтажные листы есть почти ко всему. Нужно только с ним сесть и субтитры сделать. И быстро.
— Ну давайте…
Приходит переводчик. Сафи. Очень симпатичный молодой африканец. Открывает рыбка рот… и выясняется, что по—английски он говорит с трудом. Звоню. Прибегает продюсерша. И говорит:
— Ну понимаешь, мы считали, что он по арабски говорит. И он так считал. Мы его хотели к Иосифу посадить. Но Иосиф его не понимает.
— Как не понимает?
— Не понимает. У них какой—то разный арабский. Но нам—то на завтра надо…
Ладно… Медленно, в три приема, через арабо—английский словарь делаем. Текста, естественно оказывается примерно втрое больше, чем по монтажным листам, но это будни. Ничего иного от службы новостей никто и не ждет.
Последний кусок. Секунд 20. Говорят очень активно. Субтитра — всего три. Прошу текст слово в слово. Переводчик выдает один и тот же текст, как машина. Ну, бывает.
Полночь. Приходит режиссер. Показываем. Все хорошо. В хвосте он вскидывается
— Что, опять не тот кусок?
— Почему не тот?
— Ну был кусок, когда они у костра о женщинах говорят. А в субтитрах нету.
— Но это тот самый! — взвивается продюсерша. — Мы же время замеряли. Сафи, это тот кусок?
— Хгэхм… тот.
— А где?!
И тут я вижу, как краснеет негр. Зрелище потрясающее. Был он в естественном состоянии черен как Чомбе в безлунную ночь, а стал серо—синим. Как осьминог.
— Да… — говорит, — они же там… — говорит, — а здесь же женщины, — говорит, — и смотреть будут женщины… наверное. Как же можно?
У нас наступил некоторый столбняк.
— Понимаете, эти люди там, на пленке, они совсем плохие люди, они скот угоняют…
— Убивают, — понимающе говорит режиссер.
— Да нет, — отмахивается Сафи, — убивают все. А эти скот крадут, еду отбирают, с женщинами… вот. У нас и слов—то таких нет, они арабские слова говорят. Или французские. Ну как я это могу вслух сказать? Ну кто я такой буду?
— Переводчик. — говорит режиссер, наливаясь темной кровью. И к продюсерше, — Где вы его такого достали?
— В Африке. — пожимает плечами продюсерша. — Где ж еще?
Минут через пять мне удалось а) выдворить их обоих б) уговорить Сафи пересказать мне содержание беседы.
Подозреваю, что зрители были крайне поражены куртуазностью дафурских герильеро, но, кто может — пусть сделает лучше.
* * *
Австралийская природа — это счастье мое! Сегодня нас вытащила на пикник родня, которой мы с удовольствием не видели бы никогда. И именно ту поляну, которую родственники облюбовали для пикника, избрали для устроения личной жизни две замечательных двухметровых черных краснобрюхих змеи. Прелесть этих товарищей заключается в том, что их бронепоезд стоит на запасном пути. Они отличаются исключительным для змей добродушием — если к ним не приставать. А вообще—то их яд для человека смертелен… А попробуйте освободить поляну от увлеченно предающихся личной жизни змей, не приставая к ним при этом…
В общем, поле боя осталось за змеями, пикник пошел прахом, а мы получили море удовольствия.
Они такие красивые…
* * *
А я не о змеях, я о французах, что жалко, потому что змей я люблю, а французов — нет.
А за что не люблю?
Сегодня опять дают на просмотр фильм. Документальный. Французский. О советской музыке. С английскими субтитрами, которые, естественно, нужно проверить. Потому что были прецеденты. Неплохой, в общем, фильм, потому что автор в основном молчит, а разговаривает Рождественский — а его всегда интересно послушать. И субтитры тоже ничего. Со всякими мелочами, но терпимо. Но на 15 минуте врезают хронику. Выступает Шостакович на каком—то собрании. И несет своим нечеловеческим голосом все, что положено в таких случаях нести. «Мы, советские композиторы…» Субтитр есть. И следующий есть. А на третьей фразе субтитры исчезают и вместо них на экране появляется надпись «Blah, blah, blah…».[6] И висит еще две минуты до конца речи.
И как мне после этого любить французов?
* * *
Жил—был (и до какого—то времени благополучно) Джон Брогден, лидер Либеральной партии штата Новый Южный Уэльс (партия в оппозиции). И все у него было хорошо, пока сиднейская гостиничная ассоциация не пригласила его на один из своих приемов. Там он в течении часа с небольшим выпил шесть кружек пива и дальше события развивались по Лецу (Лец, как известно, утверждал, что алкоголь и антисемитизм в одном объеме жить не могут — как только алкоголь идет внутрь, антисемитизм лезет наружу.). У Брогдена, надо сказать, букет был поразнообразней. Сначала он ущипнул за круп ближайшую даму. Дама оказалась журналисткой и Брогден ретировался. Потом он предложил следующей даме провести с ним ночь. Дама тоже оказалась журналисткой и Брогден опять отступил. В раздражении он начал крыть окружающих и неокружающих — и в конце—концов обозвал жену своего политического противника — лидера лейбористов и текущего премьера штата Боба Карра — «невестой по каталогу» (mail—order bride). Дело в том что белый как забор Тома Сойера и сухой как вобла Карр женат на очень милой китаянке из Индонезии. (Мы эту пару регулярно наблюдаем — они живут по соседству и по вечерам бегают трусцой на нашем пляже.)
Вот тут гварахнул гром. Ужаслый бармаглот прилетел и посмотрел на Брогдена своею азиатской рожей. Два дня Брогден отрицал, что горшок вообще был. На третий — начал извиняться. Карры извинений не приняли, Боб с тихим шипением заявил, что извиняться тут нечего, потому что никакой сопливый расист и не мог оскорбить его жену, до которой ему и как человеку, и как профессионалу до конца дней своих не дорасти, но вот на месте либеральной партии штата он поискал бы себе другого лидера — ну, если, конечно, они не разделяют взглядов этого.
Брогден начал объяснять, что уйдет, ежели партия прикажет. Партии, естественно, отдавать такой приказ не хотелось…
И тут вылез vox populi.
Мнение сумчатого населения:
А) пить не умеет (чтобы человека с шести кружек пива так развезло? Карр, впрочем, тоже не умеет, зануда. Но он же и не пьет.)
Б) трус (что ж ты от девушки отваливаешь, узнав, что она журналистка? Или не приставай, или не отваливай. Вон, Китинг даже английскую королеву за круп хватал — так он таки бабник, а не непонятно что.)
