– Если этих наркотов захомутают, потом ведь весь взвод наизнанку вывернут. А Сизову я башку расколупаю, – Казарян начал злиться на незапланированную, но уже случившуюся фигню. – От этой дряни никак отвыкнуть не могут. Я же тоже покуривал, так ведь больше не дурю, бросил.
При этом Казарян затянулся. Простаков чего-то недопонимал.
– А сейчас чего ты делаешь? – спросил он.
– Идиот! Травку бросил курить, травку. В общем, так, – Забейко понял, что сегодняшний кайф обламывается, и, вместо того, чтобы балдеть под открытым небом, придется помогать. – Не, мужики, вы, конечно, круто поступаете, своих бросать не надо. Бля буду. Но у вас мозгов совсем нет. Это точно. Сейчас, короче, давайте так: мы с сержантом Казаряном – патруль, вы – задержанные. Спокойно проходим на территорию части. Мы знаем, они хотели за шприцами идти.
– За шприцами? – Казарян оправил форму, посмотрел, на месте ли красная повязка патрульного, и выплюнул сигарету. – О, значит, они в медчасть поперлись.
– А где третий? – тихо спросил Фрол.
– Какой третий?
– Ну, в патруле же должно быть трое.
– Это не твоего ума дело, где третий. Пошли.
Двое в парадной форме вели по асфальтированной дороге в часть «задержанных». Забейко начал:
– В общем, сейчас вы, слоны, вместе с нами идете в медсанчасть. Я эту жопастую Лизу уже давно знаю. Если они у ней там были, все нам доложит и разложит.
– Кого ты там застанешь, придурок. Время – двенадцатый час. Никакой Лизы уже там нет. Там все закрыто.
Все заткнулись и молча топали дальше. Было ясно как день, что все равно начинать надо именно с медсанчасти.
Выведенную из Германии дивизию расквартировывали по всей Самарской области. Отдельному батальону, которым командовал подполковник Стойло-хряков, досталось неплохое хозяйство. Казармы, столовая, штаб – все было готово. А вот медчасти не было. Решили, после того как заехали, своими силами сделать избу. Сказано командирами – сделано солдатами. Благодаря принятому решению сейчас медблок находился за казармой по соседству с губой. Как удобно: если морду в казарме набили – бежишь в медблок, если на губе – опять в медблок. И расстояние небольшое.
Простаков подошел к окошку и заглянул в лазарет. Все койки были заправлены.
– Там никого, – прошептал он.
– Нет, ты подумай, – качал головой Казарян, – ни одного косаря нет, все служат. Невиданное дело.
– А че косить-то? – размышлял Забейко. – Лето, тепло. Не зима же. Зимой можно потариться в медичке, а сейчас че тариться? Ну че, будем вскрывать?
Одиноко горевшая лампочка над входом освещала плотно закрытую дверь.
– Погоди вскрывать. Давай по остальным окнам прошарим. Простаков, бери фонарь, пошли со мной. Остальные – отхлынули в кусты.
Забейко пошел вперед, а гулливер последовал за ним. Подошли к окошку.
– Во, тут врач сидит. Посвети.
Луч света пробежал по шкафчикам с лекарствами, по столу с какими-то бумажками, перепрыгнул на пустую кушетку для осмотра больных. Никого. Следующая комната: кладовка. Стопки чистого белья, какие-то коробки. Идут дальше. Дальше процедурный кабинет. Здесь когда-то побывал Забейко, когда они нажрались недозрелых арбузов. С ними тогда такое творилось! Петро поморщился от нахлынувших воспоминаний.
– Ну, посвети.
Простаков поднял над головой фонарь, и луч света сразу же выхватил из темноты две толстые голяшки.
– Они ее замочили! – Забейко отшатнулся и как-то даже подогнул колени с перепугу.
Последовала обычная трехэтажная брань, затем парочка разведчиков отвалила в кусты к остальным. Известие о том, что толстожопая Лиза лежит на полу и не шевелится, а разглядеть они могли только ноги, всех потрясло.
– Надо внутрь лезть, – басил Простаков, – может быть, она живая еще.
– Точно, здесь наркоты были. Пойдем, еще раз посмотрим через окно.
Забейко с гулливером вернулись на прежнюю позицию.
– Давай, длинный, гляди, чего там творится, – приказным тоном Петро заставил «телебашню» разглядеть ситуацию в комнате.
Прильнув к окну и задрав выше головы фонарь, Простаков стал осматривать процедурный кабинет. Он не мог видеть полностью лежащую на полу медсестру, потому что она находилась где-то слева, в углу, почти у самой несущей стены. Напрямую его отделяло от нее меньше одного метра. Простаков медленно стал осматривать комнату. В середине стоит высокий лежак, покрытый белой простыней и затянутый полиэтиленовой пленкой. Справа ящик с какими-то бутылками. Большой стол, предназначенный для проведения медицинских манипуляций, сейчас лежал на полу, и, видимо, находившиеся на нем банки с какой-то жидкостью упали и разбились, в результате на сером линолеуме оказалось много стекла. Кроме того, он видел использованные иголки, разбросанные в беспорядке, большой кусок ваты.
Перестав разглядывать помещение, он повернулся.
– Видать, она сопротивлялась. Стол перевернули.
– Е-мое. – Забейко бросился опять в кусты, Простаков за ним.
– Ашот, уходим. Ну ее на фиг. Здесь мокруха, жопа, короче. Е-мое, в такое дерьмо вдрязгаться.
Два деда сунули руки в ноги и сиганули прочь, не говоря ни слова молодым.
– Да, пацаны, бросать своих – это в падлу, – произнес Валетов, после того как «старых» не стало. – А сами взяли и сиганули.
– Перессали, – согласился Резинкин. – Ну че, мы лезем?
Простаков вздохнул:
– Может быть, они ее только оглушили? Неужели мы оставим ее здесь? Может быть, она еще жива.
– Через дверь войдем? – спросил Валетов, поглядывая на широкие плечи Простакова.
– Нет, дверь освещена. Сейчас кто по части пройдет, увидит взлом – все, нам кобздец. Давай в окно.
Они обошли медицинский блок и стали проверять прочность рам. Ни одна не поддалась, и пришлось решать, какое же стекло выносить. Не мудрствуя лукаво, решили забираться непосредственно в кабинет, где лежала медсестра.
Простаков попросил у Валетова носовой платок. Он точно знал, что у Фрола таковой имеется. Все ж как-никак интеллигент, полкурса института. Приложив ткань к форточке, Простаков невидимым усилием выдавил стекло внутрь. Стеклышки звякнули. То же самое он проделал и со вторым стеклом. Выбрал осколки.
– Ты че делаешь? Ты че делаешь? – тараторил Резинкин каждый раз, когда Алексей применял силу.
– Не мешай, – бурчал гулливер.
Когда форточки были удалены, здоровяк кивнул головой на проделанное отверстие, собрал из своих здоровых ладоней одну небольшую ступенечку, присел и, глядя на Валетова, предложил ему пролезть в форточку, для того чтобы открыть раму изнутри, а если удастся, то и входную дверь, чтобы они по-быстренькому прошмыгнули внутрь и после этого сориентировались в ситуации.
– Слушай, – шептал Резинкин, – а если она мертвая, мы залезем, и нас застукают, мы же не отмоемся.
– А если она живая? Дело пяти минут. Если с ней все, то мы просто уходим.
На том и договорились. Валетов ужом юркнул в кабинет вперед ногами. Он даже и не пытался открывать окно, а тут же скрылся из глаз, склонившись, видимо, над медсестрой.
Очутившись внутри, Фрол увидел Елизавету Дмитриевну, лежащую без чувств рядом с батареей отопления. Склонившись над ней, он пощупал пульс на запястье. Ничего. Тогда он начал искать сонную артерию на шее. Ему показалось, что кожа у медсестры холодная, и он отдернул руку.
Вытерев со лба пот, Валетов снова склонился над женщиной и уже более уверенно пытался прощупать живительные толчки. Вроде есть, а вроде и нет. Какая она здоровая. Он ее один ворочать не сможет. Надо бы положить поудобнее. Или все-таки вначале убедиться, что с ней все в порядке? Вдохнув и выдохнув, Фрол расстегнул халат и полез, надеясь нащупать пульс непосредственно на самом сердце.
Только он запустил свою ладонь под левую грудь и стал пытаться услышать что-нибудь, размышляя над тем, что, очень может быть, он лапает труп, отчего просто тянуло блевать, неожиданный удар по голове отбросил его в сторону. Он взвыл в полете.
– Ах вы, сволочи! – разъяренная мадам вскочила на ноги.
Фрол пятился назад.
– Э-э-э, – кричал он, – остановитесь, вы что?
Она стояла, лупая глазами и одновременно застегивая на себе халат.
– Я думал, вы того-этого, померли тут. – Фрол тряс головою.
– Ой, прости, пожалуйста, прости, пожалуйста. – Елизавета Дмитриевна поняла, что переборщила с гостеприимством. С другой стороны, не могла же она знать, кто это сейчас ее тискает и с какими целями.
– Я просто пульс хотел нащупать.
Не глядя и не слушая солдата, она подошла и опустилась на твердый металлический стул, закрыла лицо руками и зарыдала.
Решив, что товарищу прапорщику надо дать время на то, чтобы она пришла в себя, Валетов побежал к входной двери.
Простаков и Резинкин ввалились в процедурный кабинет. Фрол нащупал выключатель. Теперь в комнате стало светло. Елизавета Дмитриевна уже справилась с волнением и поднялась, глядя на солдат. Потом остановилась взглядом на Валетове.
