— Обеспечили? — взвился Терентий, которому мимоходом наступили на больную мозоль. — Ты, Михалыч, случайно не забыл, кто их обеспечил? Не слушай батю, Олеська. Пустой народ. Только знай себе грабют. Вот меня взять. Первого дня, как пришли — ящик гвоздей им отдал, стекло оконное…
Олеся не обратила на слова старика никакого внимания.
— Папка, но это же супер! Крутой экстрим! У нас по телевизору народ выбрасывают на необитаемый остров без ничего. Так люди чего только не делают, чтобы их туда взяли! А тут — на халяву! Отпад! — История о «партизанах» так раззадорила Олесю, что импульсивная девушка решила немедленно завязать с ними знакомство. — Ты говоришь, заброшенный городок? Папка, я сейчас туда смотаюсь.
— Ты что? И думать забудь! — запротестовал Бодун.
Но справиться с дочкой ему было не по силам.
— Папка! Я же заснуть не смогу, пока сама все не увижу! Я быстро, — девушка пулей выскочила из-за стола.
— Олеся! — крикнул ей вслед Бодун, но поздно.
— Я скоро вернусь! — с улицы донесся удаляющийся треск мотоцикла.
Бодун посмотрел на Терентия и беспомощно развел руками.
— Видел, Терентий? Никакого сладу нет. — Он с досадой махнул рукой. — Давай-ка мы с тобой выпьем, что ли.
Оба опрокинули по стаканчику. Хитрый Терентий моментально придумал новый план по привлечению фермера на свою сторону. Он украдкой посмотрел на ушедшего в свои думы Бодуна и осторожно сказал:
— Михалыч, что я тебе скажу… Только не серчай, а пропала девка.
— Ты что несешь, старый? — вытаращился тот. — Из ума выжил?
— С ума — не с ума, а дело говорю. Сам прикинь. Коли уж Никаноровна не устояла, куды твоей молодой? Там народ видный. Один этот ученый чего стоит. Как глянет на бабу, у той сразу титьки торчком. Или энтого взять, актера. Давеча рассказывал, в театре играет. Какого-то Зайцева. Главная роль. Куды ж твоей устоять? Молодая, глупая. Окрутят в момент.
— Да перестань, — произнес Бодун, но уже с явным беспокойством. — Там цивилизованный народ, — довольно неуверенно добавил он.
Терентий притворно вздохнул.
— Мое дело — сказать, а там уже сам решай. Вон, Алена, на что боевая баба, а и та… — ввернул он.
Бодун помолчал.
— Я ее завтра домой отправлю.
— Это Олесю-то? А кто говорил: стучи — не стучи?
— Тут ты прав, — согласился фермер.
— То-то и оно, что прав. — Терентий придвинулся к Бодуну. — Михалыч, послушай старика. Пока не поздно — бумагу писать надо.
— Бумагу? — внутренне фермер уже решился под влиянием новых обстоятельств поддержать план Терентия, но, поскольку инстинктивно чувствовал, что дело то — нехорошее, лишь сказал: — А кто ее отправит, бумагу-то?
Терентий тут же воспрял духом.
— Михалыч, ты только напиши, а я ради такого дела самолично в райцентр наведаюсь. — Он с надеждой посмотрел на Бодуна. — Только тянуть бы не надо. А то, пока суд да дело…
— Ладно, старый черт, — сдался фермер. — Уговорил. — Он подошел к шкафу, достал бумагу и авторучку. — Куда писать-то будем?
— Известно куда. В Кривохуково. Ихнему начальнику воинскому.
Бодун покачал головой:
— Бесполезно. Эти все на тормозах спустят. Или других пришлют. Шило на мыло выйдет. В газету писать надо. В Питер. Тут уж без скандала точно не обойдется.
— Правда твоя! — согласился Терентий. — Вишь, как ты сразу ловко рассудил. Правда твоя. В газету!
— Пиши, — фермер в последний момент решил снять с себя долю ответственности и придвинул бумагу с ручкой старику.
— Я? — растерялся тот, явно рассчитывая на противоположное.
— А как же. Раз ты повезешь, тебе и писать надо.
— Так я не шибко грамотный, — приврал Терентий, надеясь все же отвертеться.
— Терентий, ты мне мозги не крути, — прикрикнул Бодун. — Я тебе не Семеновна. Сам придумал, сам и пиши.
— Ладно, твоя взяла, — дед взял ручку. — А как писать-то?
— Пиши так… — Бодун немного задумался. — Главному редактору газеты… Теперь пропусти. Газету мы потом напишем, тут хорошо подумать надо. Дальше пиши так: «Глубокоуважаемый господин редактор…»
— Господин? — удивился Терентий.
— Господин, господин… Они теперь там все господа.
Терентий заводил пером по бумаге.
— Написал. Дальше как?
— Глубокоуважаемый господин редактор, — принялся диктовать Бодун. — Позвольте довести до вашего сведения факты вопиющих нарушений… — Он поморщился. — Черт, паскудное дело мы с тобой затеяли. Может, все-таки…
Терентий поспешно схватил фермера за руку.
— Михалыч, ты о дочке вспомни. О дочке! Уже, поди, в логове у них.
— Ладно, пиши дальше, — вздохнул Бодун. — Глубокоуважаемый господин редактор…
Олеся подняла голову на шум. Над лесом, чуть в стороне от нее, шел вертолет.
«Надо же, сколько здесь военных стало, — удивилась девушка. — И сухопутные, и авиация вот. Наверное, учения какие-нибудь. Не иначе».
От вертолета отделилась черная точка, над которой вскоре раскрылся белый купол парашюта. Точка медленно и плавно принялась опускаться вниз.
— Возвращайся на заданный маршрут, — распорядился майор, вернувшись в кабину.
— Команда принята, — подтвердил Быков, с облегчением включая автопилот. Помимо естественного беспокойства, его мучили угрызения совести. В конце концов, груз явно кому-то предназначался.
«Может, они все-таки его найдут? — утешал себя старший лейтенант. — Может, это близко?»
Константин Сергеевич, главный режиссер и художественный руководитель театра, в котором перед внезапным призывом служил искусству Алексей Бревнов, был раздражен до необычайности. До заявленной в афишах премьеры «Винни-Пуха» оставалось всего ничего, а репетиции шли трудно. Необычайно трудно.
— Лука Силыч, — умолял Константин Сергеевич заслуженного ветерана сцены, — что недостойного для себя вы находите в роли Иа-Иа? Ума не приложу! Философ, циник, сыплет афоризмами, безусловный авторитет для остальной четвероногой братии.
— Вот именно, — холодно заметил ветеран. — Четвероногой! Я, батенька, коли помните, Паратова играл в «Бесприданнице». Да так, что Михалкову и не снилось. Дон Гуана в «Каменном госте» игрывал… «О, тяжело пожатье каменной его десницы!» — неожиданно возопил Лука Силыч, заставив режиссера вздрогнуть. — Каково? А тут — четвероногая братия. Лука Силыч Парфенов с молодости на четырех ногах не хаживал. Не приходилось! Даже, помнится, как премьеру «Чайки» отмечали, Треплев-то к третьему часу — в зюзю. До положения риз, как говаривали. А я — ни-ни. Спина прямая, глаз остер. Помню, Табаков мне признавался: «Вы, Лука Силыч, должны играть офицеров. Стать, выправка — все при вас. Куда там Лановому…»
— Лука Силыч! — прервал режиссер поток стариковских воспоминаний. — Я ж вам который раз толкую: не надо на четырех ногах. Ходите на двух. Мы именно так и решаем этот образ. Ваш Иа — осел с гордо поднятой головой. «То есть, практически ты и есть», — мстительно подумал Константин Сергеевич.
— Ну ежели так… — милостиво согласился ветеран.
— Именно так! Именно. Пожалуйте на сцену.
Лука Силыч размеренной поступью звезды отправился на сцену, где, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, ожидала его появления маленькая чернявая актриса, исполнительница роли Совы.
— Горшок Сове! — торопливо крикнул Константин Сергеевич, искренне надеясь, что по пути к Луке Силычу не вернется строптивость.
Выскочивший на сцену ассистент пихнул актрисе в руки огромный цветочный горшок.
— Вы что, поменьше не нашли? — недовольно сказал режиссер. — Если бы Винни ел столько меда, его бы давно сразил диабет.
— Константин Сергеевич, так надпись иначе не помещалась, — оправдался ассистент.
— Надпись? — режиссер присмотрелся. Буквы, которые удалось увидеть из зала, привели его в недоумение. Константин Сергеевич сбросил очки со лба на нос, но после этого недоумение только возросло. — А ну-ка, принесите мне сюда этот горшок, — потребовал он.
Ассистент с горшком в руках спустился в зал. Константин Сергеевич взял сосуд в руки и вытаращился. Надпись на горшке гласила: «Про зря вля бля сдине мраш деня про зря бля бля вля».
— Это что за похабщину вы здесь вывели?! — возмутился режиссер. — Я-то думал сначала, мне издали померещилось.
Ассистент вздрогнул.
— Где?
Палец режиссера немедленно уткнулся в концовку фразы.
— Вот здесь. И не только.
Ассистент добросовестно перечитал написанное.
— Константин Сергеевич, в книге именно так, — уверил он.
— В детской книге?!
— Я переписал точь-в-точь. Перевод Бориса Заходера, — на всякий случай уточнил ассистент.
— Книгу сюда, — потребовал режиссер. — Немедленно.
Через минуту книга была у него в руках. Константин Сергеевич с нескрываемым изумлением разглядывал печатные страницы.
