— О, привет! — сердечно откликнулся он. — Выпейте, мой старик. Постав, поднесите месье!
От подобного радушия Слаттери слегка смягчился. Чуть просветлев, он заказал сухой мартини и осведомился:
— Послушайте, а кем это вы нарядились?
— Ящуром.
— Да-а? — ничего не понял Суп. — Ну что ж, рад знакомству.
Он вынул визитную карточку, а виконт, глуповато на нее поглядев, сунул ее под ближайшую чешуйку и, пошарив как следует, выудил кошелечек.
— Возьмите также мою.
— Спасибо.
— A-а! Берите две!
— Хорошо.
— О, чего там! Забирайте все! — Виконта захлестывала щедрость. — Мы, де Блиссаки, не мелочные никогда!
Слаттери тупо вперился в коллекцию взглядом, как бы прикидывая, сколько еще ему надо набрать, чтобы получить приз, хрустальную табакерку, и вздрогнул. Имя произвело на него впечатление.
— Слушайте-ка! Так вы виконт де Блиссак?
Сосед задумался со всей серьезностью. Не брякнешь же с ходу ответ на такой вопрос. Вглядевшись в карточку, потом в другую, он наконец произнес:
— Да.
— Из этого самого Шати?
— Это правильно.
Всю угрюмость старого Супа как рукой сняло. Если он кого и желал встретить, так это человека, знавшего шато изнутри, который выложит ему всю подноготную о его обитателях. Больше всего ему желалось бы прояснить, как там оно с собаками. Однажды продуманный до мелочей план был сорван из-за абсолютно непредвиденного пекинеса.
И он прилип к виконту, зайдя так далеко, что даже дружески приобнял того за плечи. Так и увидел их Пэки, войдя в бар с последним ударом часов.
К этому моменту взгляды Супа на праздник переменились кардинально. Совсем другая личность стояла тут, абсолютно непохожая на угрюмца, ввалившегося в бар как в убежище, — теперь он горячо одобрял праздник. Несмотря на всю свою демократичность, Пэки был несколько шокирован, узнав, что этот на редкость свирепого вида субъект будет с ними обедать, а после обеда они втроем отправятся на танцы в парк. На миг перед ним встало видение Беатрисы, и в ее глазах он не разглядел даже слабого проблеска одобрения.
Но тут же утешился тем, что Беатриса далеко. Настроение его мигом подскочило. В подобное расположение духа влюбленного жениха способно привести лишь соображение о том, насколько же широкое и вольное водное пространство отделяет его от любимой невесты. Обмениваясь рукопожатиями со Слаттери, Пэки вполне был готов стать пусть не сердцем и душой пирушки (на эту роль явно претендовал виконт), но во всяком случае развеселым ее участником.
Вид у него был таким же довольным, как и у двух других, когда маленькая компания из трех родственных душ вдруг несколько разрослась. В дверь вкатился коротышка-толстячок в псевдовосточном наряде. Он приостановился в дверях, словно бы смакуя ждущие его удовольствия, и обошел вокруг стойки: так голубь облетает родной насест.
При виде Слаттери безграничная радость озарила его лицо, и он по-любительски отбил чечетку, выкрикивая:
— Эй-а! Эй-а! Эй-а-а-а!
В дни, прошедшие после отплытия жены в Англию, Дж. Веллингтон Гедж ничуть не поколебался в своем решении поучаствовать, воспользовавшись ее отсутствием, в празднике Святого Рока. С течением времени решимость его не ослабла, а только укрепилась. Явное недружелюбие сенатора Опэла с первой же минуты его приезда в шато показывало, что волноваться насчет назначения послом явно не стоит. Всякий раз, взглянув на него, сенатор фыркал точно буйвол, и Гедж считал это неоспоримым доказательством того, что тот не намерен поддерживать его кандидатуру. С души свалилось огромное бремя, а брешь заполнилась бурным желанием отпраздновать избавление. Знать не зная о роковом письме (миссис Гедж никогда не торопилась делиться с ним тайнами), Гедж пребывал в самом беззаботном, ликующем настроении.
Будущее рисовалось ему светлым, и он понимал, что просто обязан сделать настоящее еще светлее. Пока он спускался по холму, кровь его от воспоминаний о прежних собраниях воспламенилась огнем, и, входя в коктейль-бар, он жалел только о том, что не с кем разделить эти золотые минуты.
И надо же! В одну из таких золотых минут кого же он видит? Доброго приятеля, милейшего из всех знакомых ему грабителей. Встреча эта показалась ему добрым предзнаменованием развлечений грядущей ночи.
— Эй-а! Эй-а! Эй-а-а-а! — бодро подскакивая, выкрикивал он.
Слаттери откликнулся с неменьшей сердечностью. Он уже выпил три сухих мартини, апельсиновый ликер и напиток, название которому бармен дал в честь самого себя, и теперь чувствовал себя братом всему человечеству.
— У-ух! Будь я проклят! — вскричал Суп.
— Эй-а! — вопил Гедж.
— Эй-а! — ответствовал Суп.
— Хоп! — закричал Гедж.
— Уп-па! — заорал Суп.
— Ну, ну, ну! — выкрикивал Гедж.
— Мы здесь, Лафайет! — откликнулся Слаттери.
И повернулся к другим, чтобы известить, что развлечений стало больше.
— Познакомьтесь с моим другом, мистером Геджем, — сказал он.
Виконт испустил легкий вскрик, похожий на завывание обрадованной гиены.
— Не мистер Скелетон Гедж, случайно?
— Да-с, сэр!
— Ну и ну! Ну и ну! — Виконт душевно огрел Геджа по спине и потыкал в собственную грудь указательным пальцем. — А я виконт де Блиссак!
— Не может быть!
— Я — он сам.
— Ну и ну! Ну и ну!
При этой неожиданной встрече с его молодым гостем изумлению и восторгу Геджа не было границ. Понукав еще, он схватил виконта за руку и долго тряс ее. Потом — отпустил, потом — схватил снова. Сразу было видно, что настал великий момент его жизни.
— А это мой друг, — указал виконт на Пэки, — месье Франклин.
— Ну и ну! Ну и ну! Ну и ну! А что с ним такое? — задушевно вопросил Гедж. — Он в порядке?
— Кто в порядке? — заинтересовался Суп.
— Франклин.
— Эй-а, Франклин! — воскликнул Суп.
— Эй-а, Франклин! — бодро подхватил Гедж.
Отпустив наконец руку виконта, он вцепился в руку этого Франклина и тепло пожал ее, но с теплотой рукопожатия Франклина ему было не сравниться. Пэки показалось, что свершилось чудо, о котором он взывал. Весь день он ломал голову, изобретая способ, каким бы манером проникнуть в шато «Блиссак», и надо же — вот тебе и арендатор собственной персоной! Осталось только снискать его расположение, и на тебя прольется дождь приглашений. А это, конечно же, проще простого. Начиная обхаживания, Пэки потрепал Геджа по плечу и сообщил ему, что выглядит он отлично.
— Нравится мой наряд?
— Блеск!
— Сам соорудил.
— Не может быть!
— Да-с, сэр. Все сам придумал.
— Да вы просто гений! — восхитился Пэки.
Гедж, захватив маленький столик, ритмично барабанил им по стойке.
— Требуется выпить, сэр. Отметить, — авторитетно заявил он. — Так мы и поступим. Да-с, сэр! Сегодня вечером, ребята, я развлекаюсь на всю катушку!
— Отведайте гюставской, — подал совет Слаттери. — Прекрасное средство от простуды.
— Да, это так, — подтвердил виконт. — Неплохое питье.
— Правда?
— Без сомнений.
Гедж проверил, убедился и в восторге заорал:
— Троекратное «ура»! В честь Постава!
Виконт пошел дальше.
— Четыре «ура»!
Но Слаттери переплюнул и его.
— Пять «ура»!
— Шесть «ура»!
— Семь!
— Восемь!
— Девять!
— Де-е-сять! — заголосил Гедж и выиграл аукцион. — А теперь, ребята, все вместе! Десять «ура» в честь Постава!
Пэки становилось все яснее, что вечерок удастся на славу!
Китайские фонарики с помощью осколка луны освещали Парк Развлечений, о котором с полной уверенностью можно было сказать одно — сейчас и лучший друг его не узнал бы! Обычно парк отличали спокойствие и чинность, даже скучноватость. Там гуляли няньки с детьми. Шептались осторожные влюбленные. Посиживали пожилые джентльмены читая «Фигаро». Вся атмосфера источала вязкое спокойствие, а узнав название парка, сторонний наблюдатель приходил к неизбежному выводу: развлечь местных жителей — пара пустяков.
Но нынешним вечером все переменилось. Повсюду высыпали как сыпь столы, официанты и бутылки. На маленькой эстраде наяривал духовой оркестр, и никаким шумом гулянья его было не заглушить. Вокруг эстрады, нередко — в опасной близости к ней, выделывали антраша веселящиеся жители Сен-Рока. Праздник гремел вовсю!
В разгаре было веселье и у Супа с виконтом. Суп в тесном союзе со случайной дамой откалывал свои замысловатые па, сделавшие его имя знаменитым на вечеринках иллинойсских бутлегеров, виконт же, предпочитавший свободу, вытанцовывал в одиночку, причиняя немалые неудобства всем и каждому.
Пэки не танцевал, и Гедж тоже. Он станцевал, правда, раза два в начале вечера, но, споткнувшись нечаянно о собственные ноги и довольно чувствительно ударившись об эстраду, удалился за столик и теперь, темно насупившись, поглядывал на веселящихся с неодобрением и неприязнью. Его томило глубокое отвращение ко всем собратьям. Душой он низринулся в бездны.
