Или — другая завизжала.
— Да что такое? — кинутся ей на помощь.
— Ой, да тараканище чуть на голову не прыгнул! Страшно! — ну успокоят ее кое-как, а тараканищу кулаком погрозят.
Конечно, страшно, когда таракан на голову прыгнет. Он может и за пазуху запрыгнуть или еще куда-нибудь… под резинку и натворит там дел, всю малину испортит.
Так что некоторые девушки, особенно — возвышенные, побаивались тараканов. А ребята не очень побаивались тараканов, а уж про зверушек и говорить нечего. Ну, у нас такие ребята учились, что их ничем не испугаешь, даже летающими коровами.
А некоторые с тараканами и дружбу водили. Вячеслав Ананьев, например, так вообще к ним с уважением относился, считал, что они наши меньшие братья. Он, когда по коридору шел матросской походкой, никогда на них не наступал, не давил, чтоб они жили и род свой продолжали. А он хоть и был членом всероссийского общества слепых, а все равно все очень хорошо и зорко видел, что под ногами творится. А ростом он был как дядя Степа и все со своей верхотуры мог увидеть и разглядеть. Допустим, лежит где-нибудь копеечка, кто-то полоротый обронил, а он идет и уже за десять метров ее видит, хоть сам и слепой.
— Моя копеечка! — кричит. — Я нашел! Никому ее не отдам, — и к ней устремляется…
Он и в общественном транспорте бесплатно ездил. Сядет на переднее виденье и едет спокойно, спит… И никто его не имел права поднять. У него от общества слепых специальные корочки были — удостоверение. Он и в такси несколько раз совался, чтоб бесплатно, по корочкам, проехать. Да таксисты не согласны были. Ну, не драться же с ним? У них же — монтировки. Но он все равно шумел:
— Нет такого закона, чтоб слепые в такси бесплатно не ездили!
А некоторые студенты у нас в общежитии не бегали. В другом месте предпочитали бегать. У себя дома. Потому что — москвичи были. Конечно, нечего им в общежитии бегать.
И вот, училась у нас на курсе одна хорошая девушка, москвичка. И бегать, топтаться предпочитала дома, за пять лет ни разу в общежитии не появилась. Была она достаточно взрослая, пожалуй, даже и постарше некоторых, жизнь повидавших пареньков. А училась на прозе у самого Михаила Синельникова. Первой ученицей у него была. И всегда на первой парте сидела. Чтоб если он что умное скажет — не проворонить. И на творческих обсуждениях тоже первая предпочитала отчитываться. Все романы и повести ему бухала на стол… Кто дохлым рассказом не может отчитаться, не сподобился за полгода написать, а она опять с новым хорошим романом успела. Синельников только за голову хватался: опять счастье подвалило!
И ведь по другим предметам она успевала! Тоже первой из первых была. Даже — и по марксистско-ленинским. Ни разу в дремучем лесу не заблудилась. Тут уж я искренне удивлялся. Все не мог понять: как так можно? Я-то по наивности считал, что уж если ты что хорошее пишешь, то уж по марксистско-ленинским делам-то, как минимум, должен не очень успевать. Оказывается — нет. Оказывается, можно и успевать, на одни пятерки учиться.
И на лекциях она никогда как сонная муха не сидела. Все с вопросами обращалась. Даже сам марксистско-ленинский преподаватель от нее уставал. Только он лекцию читать начнет, разгонится… А она опять с каким-нибудь умным вопросом лезет:
— Владимир Васильевич, а как вы считаете, коммунизм сегодня победит или завтра? — все хотела показать, что она его предмет без памяти любит и обожает.
Даже он за голову хватался.
— Хватит, — говорит, — Инесса, ахинею нести! Подходите вон после лекции, спрашивайте.
Звали ее Инесса. И была она… из Испании. Часто об этом говорила и упоминала. Не знаю, какое отношение она имела к Испании, ну, может, жила там в позапрошлом веке? Неизвестно. Но — возможно. Все может быть. «Всякие чудеса и юдеса», как говорил знаменитый Иван Гребенкин. Все знали, что в ее жилах течет горячая испанская кровь, и ей завидовали. Конечно, если ты, допустим, из Сибири и кровь у тебя не такая горячая — так весь обзавидуешься. И главный марксист-ленинец Мальков об этом знал. Может, она шепнула ему, что ближайшие ее предки из Испании выехали, когда от фашистов спасались. Хотела лишний раз показать, что она тоже — из коммунистов-интернационалистов. Чтоб — не забыл. Вдруг да потом она в аспирантуру соберется поступать? И как раз — по научному коммунизму. Будет и хорошие романы писать, и еще коммунизм с точки зрения науки мерять и изучать.
Так что была Инесса девушка необычная, даже, может быть, и странная. Ну, испанка, что поделаешь. Много мы испанок-то видели? Нет. То-то и оно. Странных видели, конечно… Много у нас девушек — и странных, и возвышенных было, а она еще и ото всех странных отличалась. В испанскую сторону.
И одевалась, опять же, по-другому, никак другие, свои наряды носила и наряжалась по-своему. Не бегала, не скакала там в джинсиках каких-нибудь. Сдались они ей сто лет. Предпочитала носить юбки длинные и кофты цветные, а сверху — балахоны и береты. На ноги — высокие ботинки со шнуровкой. От бабушки, что ли, достались? Утром слышишь — цок-цок-цок в коридоре. Знакомые каблуки на занятия спешат. Ну все, значит, Инесса пришла, опять умными вопросами всех преподавателей в тупик поставит, скучать некогда будет. И то гирлянду бус на шею навертит, то бант громадный на голову прицепит, а на груди — брошь огромную, жука какого-нибудь, скарабея… И все время еще, зимой и летом, в больших темных очках ходила, типа пляжных. У меня брат, когда стилягой был, в таких ходил.
Так что Инесса всем давала прикурить! И поэтессам, и поэтам, и прозаикам, и даже драматургам. Ну, ни дать, ни взять — испанка!
И вот пришла она однажды с опухшим, зареванным напрочь лицом. Даже под темными очками заметно. Видно, что человек не один час рыдал. Села на первую парту, давай лекцию слушать, а сама все шмыгает и шмыгает носом… Слезы все текут и текут… А она их платочком аккуратно подбирает. Ну, наверное, горе какое-то у человека? Я, по крайней мере, так подумал: ишь, слезами вся изошла.
Уж и сам Мальков ей говорит:
— Шли бы вы, Инесса, домой, что ли… — видно, и ему уже на нее глядеть не очень приятно. А он слабых людей не любил, только стойких любил, особенно — ленинцев.
А она — ему:
— Нет, Владимир Васильевич, большое спасибо, я лучше у вас посижу, ну ее тоже можно понять, не хочет умные лекции пропустить, несмотря на горе.
А на большой перемене я спросил у девушек, не выдержал:
— Горе, что ли, у Инессы какое? Плачет и плачет… Обрыдалась вся.
А мне ответили весело:
— Да таракан у нее дома сдох, вьетнамский.
— Так это все из-за таракана?! — я даже присел от изумления. — Я-то думал, по человеку убивалась.
— Куда там! Из-за таракана все. Здоровый такой, с крыльями… Летал, летал по комнате, долбанулся в стену и сдох. Видно, разогнался хорошо, хотел к себе во Вьетнам улететь… Вот она и переживает.
Так что пришлось мне очередной раз в жизни сильно удивиться: оказалось, что море слез-то по таракану пролито. Потом кто-то и в подробности посвятил… Действительно, жил у нее дома вьетнамский таракан… Подарили на день рождения. А она его без памяти любила, возилась с ним, как с кошкой или с собакой, по спине его гладила… Он — жирный был, красивый. И вот — несчастье, в стену долбанулся. Наверное, точно хотел во Вьетнам улететь, раз так разогнался. Вот она и проплакала все глаза и прорыдала.
Так что — век живи, век учись, разные привязанности у людей бывают. Можно и к тараканам привязаться. Все правильно. Надо нашим-то подсказать в общежитии, пусть каждый возьмет себе по дружку на воспитание. А то они бездомные бегают, глядеть жалко.
На следующий день Инесса появилась бодрая, деловитая, больше не плакала, платок не комкала. Наверное, вчера все слезы по таракану и выплакала. Немного странная была… Ну, как всегда. Не более того. Все ее узнавали. И она всех узнавала. И любимых преподавателей — тоже. Пошла-поехала дальше учиться… Да так, что все от зависти треснули. Особенно — по марксистско-ленинским предметам. Такой круглой отличницей стала, что круглее — некуда. Другой бы человек запил с горя из-за гибели любимого дружка. А она — нет. Не из таких. Не повлияла на ее учебу смерть таракана. Есть привязанности и посильнее.
И институт в итоге с красным дипломом закончила. Азартная была на учебу. И на прозу — тоже. Помногу писала. Все романы с повестями, как квашню, затевала. А главной героиней у нее везде маленькая девочка выступает — смышленая и непосредственная в то же время. Ну, наверное, такая же непоседа и затейница, как и она сама в детстве была. Если чего взрослые не знают, так она им подсказывает. Еще — доброте учит, чтоб над детьми не издевались. И еще — о любви к братьям нашим меньшим. А то, бывает, они под ногами бегают, а их не замечают.
А уж после института и печататься начала. Потому что — с красным дипломом закончила. А тому, кто с красным дипломом закончил, сразу зеленый свет в издательствах. То одну книжку издаст, а то сразу — и две. Смотря, на сколько квашни затеяла.
