Реджи ван Тайл уже снова задремал. Арчи потрогал своего шурина за плечо.
— Пожалуй, можно и ускакать, а?
Печально бок о бок они пробрались через толпу, вышли на Пятую авеню, не нарушив молчания.
— Препаршиво, — сказал наконец Арчи.
— Хуже некуда.
— И что это был за типус, хотел бы я знать?
— Какой-нибудь коллекционер.
— Ну, ничего не поделаешь, — сказал Арчи.
Брат Билл ухватил Арчи за локоть в порыве откровенности.
— Не хотел говорить при ван Тайле, — сказал он. — Он же такой балаболка, что еще до обеда весь Нью-Йорк про это узнал бы. Но ты член семьи и умеешь хранить секреты.
— Абсолютно! Немая могила и все такое прочее.
— Эта чертова штука была мне нужна потому, что я как раз обручился с девушкой в Англии и подумал, что все сойдет отлично, если я одной рукой смогу вручить отцу эту фарфоровую фигурку — чтоб ее! — а другой сообщить ему мою новость. Она просто самая замечательная девушка!
— Само собой, — сказал Арчи сердечно.
— Беда в том, что она выступает в хоре одного лондонского ревю и отец очень даже может взбрыкнуть. Вот я и подумал… ну, что же, жалеть смысла нет. Давай найдем тихое местечко, и я тебе все про нее расскажу.
— Милое дело, — сказал Арчи.
Глава 11
Сальваторе выбирает не тот момент
На следующее утро Арчи забрал фамильные драгоценности из их временного приюта, а затем неторопливо вернулся в «Космополис». Войдя в вестибюль, он, к своему изумлению, столкнулся с мистером Брустером. И еще больше изумился тому, что мистер Брустер, вне всяких сомнений, пребывал в настроении солнечного благодушия. Арчи не поверил своим глазам, когда мистер Брустер весело помахал ему, а секунду спустя — и своим ушам, когда мистер Брустер, назвав его «мой мальчик», осведомился о его здоровье и упомянул, что день выдался теплый.
Безусловно, такое благоволение ко всему и вся требовалось использовать, и Арчи тотчас подумал о попираемом Сальваторе, чью скорбную повесть он с таким сочувствием выслушал накануне. Бесспорно, настала минута для официанта изложить свои жалобы, прежде чем по той или иной причине начнется отлив и любовь ко всему сущему отхлынет от сердца Дэниела Брустера. С торопливым «приветик» в сторону тестя Арчи прогалопировал в гриль-бар. Сальваторе, поскольку час второго завтрака приближался, но еще не настал, прислонялся к дальней стене в задумчивой позе.
— Малыш! — вскричал Арчи.
— Сейр?
— Случилось нечто невероятное. Добрый старый Брустер внезапно выскочил из люка и сейчас в вестибюле. И что еще более сногсшибательно, он как будто подперчен.
— Сейр?
— Подхлестнут, знаете ли. На эмпиреях. Чем-то очень доволен. Если вы сейчас явитесь к нему с вашей историей, то это верняк. Он расцелует вас в обе щеки, вручит вам всю свою наличность и запонку от воротничка. Вперед! И отпроситесь у метрдотеля на десять минут.
Сальваторе исчез на поиски вышеупомянутой августейшей особы, а Арчи вернулся в вестибюль купаться в нежданных солнечных лучах.
— Ну-ну-ну-ну, а? — сказал он. — Я думал вы в Брукпорте.
— Я приехал утром, чтобы встретиться с моим другом, — благодушно ответил мистер Брустер. — С профессором Бинстедом.
— По-моему, я с ним не знаком.
— Очень интересный человек, — продолжал мистер Брустер все с тем же непостижимым дружелюбием. — Великий знаток во многих областях — точные науки, френология, антиквариат. Я просил его приобрести для меня кое-что на вчерашнем аукционе. Маленькую фарфоровую статуэтку…
У Арчи отвалилась челюсть.
— Статуэтку? — повторил он, заикаясь.
— Да. Пара к той, которую ты, возможно, заметил у меня на каминной полке. Я много лет искал к ней пару. А про эту и не услышал бы, если бы не Паркер, мой камердинер. Очень мило с его стороны сообщить мне о ней, учитывая, что я его рассчитал. А, вот и Бинстед! — Он пошел навстречу щуплому пожилому мужчине в очках, щеголяющих черепаховой оправой, который быстро семенил через вестибюль. — Ну как, Бинстед, значит, вы ее купили?
— Да.
— Полагаю, цена была не слишком высокая?
— Двадцать три сотни.
— Двадцать три СОТНИ! — Мистер Брустер слегка пошатнулся. — Двадцать три СОТНИ!
— Вы дали мне карт-бланш.
— Да, но двадцать три сотни!
— Я мог бы приобрести ее за несколько долларов, но, к несчастью, слегка опоздал, а когда вошел в зал, какой-то глупый юнец взвинтил цену до тысячи и все повышал и повышал, пока я наконец не избавился от него на двадцати трех сотнях… Так вот же он! Ваш знакомый?
Арчи кашлянул:
— Ближе к родственнику, чем к знакомому, а? Зять, знаете ли.
Благодушие мистера Брустера как рукой смело.
— Какую еще чертову глупость вы затеяли на сей раз? — грозно вопросил он. — Неужели я шага ступить не могу, чтобы не ушибить о вас палец? Какого дьявола вы торговались?
— Мы думали, это отличный планчик. Обсудили хорошенько и пришли к выводу, что он — конфетка. Хотели приобрести эту штукенцию, знаете ли, и устроить вам сюрприз.
— Кто это «мы»?
— Люсиль и я.
— Но как вы вообще узнали про аукцион?
— Паркер, типус-камердиниус, знаете ли, написал мне письмо про него.
— Паркер? Разве он не сказал вам, что сообщил мне о продаже статуэтки?
— Абсолютно нет! — Арчи обожгло внезапное подозрение. Вообще-то он был крайне бесхитростным молодым человеком, но даже ему стала ясна крайняя двусмысленность роли Герберта Паркера в этом деле. — Послушайте, знаете ли, сдается мне, что друг Паркер столкнул нас всех, а? Я хочу сказать, что это милый старина Герберт посоветовал вашему сыну — Биллу, знаете ли, — побывать на аукционе и поторговаться за штукенцию.
— Билл! Билл был там?
— Абсолютно, собственной особой! Мы задирали и задирали цену, торгуясь друг с другом, пока не встретились лицом к лицу и не познакомились. И тут этот типус… этот джентльмен — входит и обходит нас.
Профессор Бинстед весело усмехнулся — беззаботным смешком человека, который видит, что у всех вокруг него кошельки похудели, а у него — нет.
— Весьма находчивый плут, этот ваш Паркер, Брустер. Его метод выглядит простым, но мастерским. Не сомневаюсь, либо он сам раздобыл статуэтку и выставил ее на аукцион, либо его сообщник, а затем он обеспечивает ей хорошую цену, стравив нас всех между собой. Очень изобретательно.
Мистер Брустер боролся со своими чувствами, но затем, видимо, одолел их и заставил себя взглянуть на светлую сторону случившегося.
— Ну, в любом случае, — сказал он, — теперь у меня их пара, чего я и желал. Она в этом пакете?
— Совершенно верно. Я не вверил ее экспресс-почте. Не подняться ли нам к вам и не посмотреть, как они выглядят рядом?
Они прошли через вестибюль к лифту. Туча еще омрачала чело мистера Брустера, когда они вышли и направились к его апартаментам. Подобно большинству тех, кто, начав бедняком, достиг богатства, мистер Брустер не любил расставаться с деньгами без необходимости, и было заметно, что двадцать три сотни долларов все еще язвят его душу.
Мистер Брустер отпер дверь и направился к камину. Внезапно он остановился, поглядел на каминную полку и снова поглядел. Потом прыгнул к звонку, нажал кнопку и застыл, таращась и булькая.
— Что-нибудь не так, старый стручок? — заботливо осведомился Арчи.
— Не так? Не так? Она исчезла.
— Исчезла?
— Статуэтка.
В ответ на звонок безмолвно возник коридорный и остановился в дверях.
— Симонс! — яростно обернулся к нему мистер Брустер. — Кто-нибудь входил сюда во время моего отъезда?
— Нет, сэр.
— Никто?
— Никто, кроме вашего камердинера, сэр, — Паркера. Он сказал, что приехал кое за чем. Я решил, что он приехал с поручением от вас, сэр.
— Убирайся!
Профессор Бинстед развернул пакет и поставил Понго на стол. Воцарилось тяжелое молчание. Арчи взял фарфоровую фигурку и покачал ее на ладони. Такая маленькая безделушка, философски подумал он, а сколько из-за нее шума.
Некоторое время мистер Брустер кипел молча.
— Значит, — сказал он наконец голосом, дрожащим от жалости к себе, — такие хлопоты…
— И расходы, — мягко вставил профессор Бинстед.
— Для того лишь, чтобы выкупить то, что было у меня украдено! И из-за ваших чертовых глупостей, — вскричал он, оборачиваясь к Арчи, — я уплатил двадцать три сотни долларов! Не понимаю, почему все так носятся с Иовом. Иову не приходилось терпеть чего-либо вроде вас!
— Однако, — возразил Арчи, — у него была пара-другая болячек.
— Болячки! Что такое какие-то болячки?
— Жутко сожалею, — пробормотал Арчи. — Хотел как лучше. Наилучшие намерения и вся прочая идиотская чушь!
Мысли профессора Бинстеда, казалось, были заняты исключительно изобретательностью отсутствующего Паркера. Остальные аспекты дела он игнорировал.
