— Что-то случилось? — спросила я няню.
— Да нет, все нормально, — пожала плечами она и ушла на кухню.
Позвонил муж.
— Как у вас дела? — спросил он.
— Нормально, — ответила я.
— А поподробнее?
— Ну какие у нас могут быть дела? Не могу же я придумывать каждый день, — буркнула я.
— Что случилось-то?
— Ничего. Вася сердитый пришел и не рассказывает. Знаешь, я тут по телевизору услышала совет психолога — нельзя спрашивать ребенка про школу в первые сорок минут после его возвращения из учебного заведения. Как ты считаешь, это осмысленно?
— А-а? Через сорок минут позвонить? — Муж пытался говорить и работать одновременно.
— Нет, не надо. Все в порядке. Пока, — сказала я.
Вася тем временем достал из шкафа пылесос и приделывал щетку к шлангу.
— Вась, ты чего? — спросила я.
— Я буду пылесосить, — ответил ребенок, — в своей комнате. Только ты дверь закрой. Не мешай.
— Какой ты у меня молодец, — сказала я, помогла ему прикрепить щетку и вышла, аккуратно прикрыв дверь.
Няня варила суп, я работала, мирно гудел пылесос.
— Что-то он долго возится, — сказала няня.
— Наверное, хочет, чтобы было чисто.
— Может, посмотреть? — предложила она.
Мы зашли в комнату. Вася сидел над разобранным до последней трубы пылесосом.
Пакет с мусором был вывален на ковер. Рядом аккуратной стопкой лежали тетради.
Вася внимательно разглядывал внутренности пылесоса.
— Вась, ты чего? — спросила я.
— Тетрадь не пролезает. По русскому, — ответил ребенок, — наверное, потому что пылесос маленький. А бывают большие?
— Бывают. А зачем ты тетрадь в пылесос запихнул? — ахнула я. Из одной трубы торчала скрученная в трубочку тетрадка.
— Она все равно дальше не проходит. Застряла, — объяснил ребенок.
— Зачем?
— Да надоели мне эти домашние задания. Пишешь, пишешь, а тетрадь не заканчивается.
— А ты думаешь, что если тетрадь закончится, то и домашние задания не надо будет делать?
— Ну да.
— Нет, Васенька. Когда одна тетрадь заканчивается, заводят новую.
— Правда?
— Правда.
— Какой ужас.
Так я обычно говорю: «Какой ужас». В устах ребенка это звучит действительно впечатляюще.
Тетрадь вытащили. Пылесос убрали. Вася сел за уроки. Зашла через некоторое время. Он сидел за столом, держал в руках фигурки рыцарей и долбил одного рыцаря другим.
— Почему ты уроки не делаешь? — спросила я.
— Ручка не пишет, — ответил он.
— Возьми другую.
Согласно требованиям учительницы, у Васи в пенале всегда лежат две ручки и на письменном столе еще три. Сын взял другую ручку и склонился над тетрадью. Я вышла. Захожу еще через пять минут. Рыцарь продолжает долбить копьем недруга.
— Вася, ну в чем дело?
— Опять не пишет, — ответил он.
— Не может быть. Что ты выдумываешь?
— Сама попробуй.
Я взяла ручку. Попробовала на листочке — правда, не пишет. Другая писала, но плохо.
— А эти?
— Тоже не пишут.
Ручки писали замечательно.
— Ничего подобного.
— Дай мне другую ручку. Папину.
Спорить мне не хотелось — проще было дать ручку.
— Она неудобная. Толстая, — сказал Вася.
Дала свою.
— А этой нельзя. Она как фломастер. Светлана Александровна не разрешает.
— И что ты предлагаешь?
— Ну, раз ручки не пишут, значит, я не могу сделать домашнее задание. Я же не виноват, что у нас в доме нет нормальной ручки. — Вася картинно показал на гору сваленных перед ним ручек, взял рыцарей и продолжил сражение.
— Они пишут, — сказала я, — делай уроки. Вот смотри, пишет, и эта тоже, и эта.
— Они на твоем листочке пишут, а в моей тетради не хотят. Вот, смотри.
Вася взял ручку и начал выводить букву «Ч». Ручка не писала. Наконец до меня дошло. Это же мой способ! Любимый! Кусочком мыла намылить тетрадь!
— Вася, признавайся, ты мылом намылил? — спросила строго я.
— Мылом? — искренне удивился сын. — Нет. Я руки мыл без тетради.
Еще через минуту меня осенило. От ладони, не отмытой после котлет, блинов или конфеты, тетрадь засалилась.
— Отступи и пиши рядом, — сказала я, — и подложи под руку другой листик. Тогда все будет писать.
Вася со стоном опять принялся за букву «Ч». Я вышла из комнаты.
— Вася, ты пишешь? — крикнула я из кухни, чтобы лишний раз не вставать.
— Нет, тетрадь мою, — ответил сын.
Вставать все-таки пришлось. Вася сидел и с усердием тер тетрадь мылом. До этого он ходил в ванную, но я не придала этому особого значения.
— Мама, ты правду сказала. От мыла ручка не пишет, — с восторгом доложил ребенок. — Я сначала не понял, почему ты про мыло спросила, а теперь понял.
— Хорошо, что хоть не доску в школе и не свечкой, — сказала я и прикусила язык. Но, по-моему, было уже поздно.
21 ноября Искали ботинок, нашли девочку
Пошла забирать сына из школы. Все вышли, а его нет.
— Можно, я зайду мальчика заберу? — попросила я охранника.
— Забирайте любого, — ответил он и показал на мальчишек, бегающих по вестибюлю.
Вася сидел на лавочке перед раздевалкой и никуда не спешил.
— Вася, я тебя уже полчаса жду. Почему ты не одеваешься? — спросила я.
— Я один ботинок потерял, — сказал он.
— А я юбку потеряла, — пожаловалась девочка в колготках, сидящая рядом на лавочке.
— Ладно, сейчас найдем.
Полезла под лавочку. Там было несколько ботинок без пары.
— Что вы тут ползаете? — спросила меня уборщица.
— Ботинок ищу, — ответила я ей, выглядывая из-под лавки.
— Что ж за люди пошли? — возмутилась уборщица. — То под лавками ползают, то в туалет школьный ходят. Как будто дома сходить не могут. Я же не хожу к ним в квартиры в туалет, а в школе, значит, можно.
— Я в туалет не ходила, — сказала я, вынырнув и ударившись головой.
— Вы не ходили, а другие — ходят.
В школе я всегда чувствую себя виноватой и из-за этого тупею и теряюсь. Под лавкой было много обуви, причем стоял или только правый, или левый сапог, ботинок или кроссовка. Все ботинки казались мне одинаковыми, и приходилось брать по одному, подносить к Васиной ноге и сравнивать.
— Это мой ботинок! — закричал на меня мальчик постарше.
— Ты уверен? — уточнила я. Уж очень он был похож на наш.
— Да, отдайте!
— Извини. Вася, где ты видел свой ботинок в последний раз? — выползла я из-под лавки.
— Не помню. Здесь, — ответил он.
— А моя юбка? — спросила девочка в колготках.
— Что твоя юбка?
— Вы ее не нашли?
— Нет, а ты где ее видела в последний раз?
— Не помню. Здесь.
— Ладно, сидите, пойду в раздевалке посмотрю.
Я зашла в раздевалку. Сверху на вешалке лежали утерянные вещи — одна синяя перчатка, серый шарфик, черная шапка и спортивные штаны. Ни юбки, ни ботинка.
— Нету, — сказала я, выходя.
— Конечно, нету, — хмыкнул сын, — это не наша раздевалка. Наша соседняя.
— А что ж ты раньше не сказал? — Мне уже было жарко и хотелось домой.
— Ты не спросила.
Зашла в соседнюю раздевалку. Получила сменкой по попе от мальчика. Хороший мальчик — натянул куртку на голову и, размахивая мешком, крутился на месте.
— Больно же, — обиделась я.
Он даже не остановился. Пришлось уворачиваться, чтобы не получить еще раз.
— Не знаю я, где ваши вещи, — вышла я из раздевалки. Вася с девочкой были заняты разговором.
— А я нашла юбку, — сказала девочка, — я на ней сидела.
— И на моем ботинке, — подхватил Вася, — ботинок в юбке оказался.
— И почему вы не одеваетесь?
— Мама, иди, не мешай. Видишь, мы разговариваем, — заявил сын. Правда, девочка стала послушно натягивать юбку.
— Давайте одевайтесь и пошли, — велела я.
— И я тоже? — спросила девочка.
— И ты тоже. Тебя уже заждались, наверное. Кто тебя забирает — мама, бабушка или няня?
— Бабушка.
— Пойдем найдем твою бабушку.
— Только мы сначала на кучу-малу пойдем, — заявил сын.
Куча-мала — это у них традиционное послешкольное развлечение. Маленькая ледяная горка во дворе, с которой они скатываются друг на друге.
— Ладно, только недолго, — разрешила я.
Мы оделись и вышли. Вася с девочкой — так я и не спросила, как ее зовут, побежали на горку и съехали в обнимку. Даже не в обнимку, а в обжимку.
— Где твоя бабушка?! — крикнула я вслед девочке. Но она меня не услышала. Я стояла с двумя портфелями и двумя сменками. Замерзла.
— Вася, пойдем домой! — позвала я через десять минут.
— Сейчас! Последний раз! — крикнул он и скатился, метясь ногами в голову новой подружке.
Они прибежали запыхавшиеся.
