— Нет, серьезно, — спросил Дик, нарушая свое молчание, — вероятно, как я предполагаю, случилось что-нибудь с печью, и тебе нужен печник?
Он отворил кухню и заглянул в нее.
— Вот тебе и на! Да здесь было землетрясение? — воскликнул он.
Я заглянул также через его плечо и заметил:
— Да как же могло быть землетрясение, чтоб мы не ощутили его?
— Конечно, не землетрясение, — объяснила Робина, — эта ваша меньшая дочь попыталась принести пользу.
Робина говорила строго. Я с минуту чувствовал, будто натворил все это сам. У меня был дядя, говоривший таким тоном. — «Твоя тетка, — заявлял он, смотря на меня с упреком, — твоя тетка может, когда ей вздумается, делаться самой несносной женщиной». Я по целым дням после того ходил как в воду опущенный. Я не знал, передавать ли это тетке, или я тем еще только больше напорчу.
— Но как же она сотворила это? — спросил я робко. — Невозможно, чтобы ребенок… Да где же она?
В гостиной оказалась одна Робина. Я поспешил к двери. Дик уже шагал по полю. Вероники не было видно.
— Мы спешим, — крикнул мне Дик, обернувшись, — на случай, если сегодня лавки запираются рано.
— Мне надо Веронику, — снова крикнул я.
— Что? — крикнул Дик.
— Веронику! — Я приложил руку в виде трубы к губам.
— Она здесь! Убежала вперед, — ответил Дик.
Надрываться дальше было бесполезно. Он взбирался по ступенькам на откос.
— Они всегда заодно, эти двое, — со вздохом заявила Робина.
— Да, впрочем, и ты не лучше, — сказал я. — Если не он покрывает ее, так ты. А когда ты бываешь виновата, они принимают твою сторону. Ты становишься на его сторону. Он же покрывает вас обеих. Оттого мне так и трудно воспитать вас. (И это правда!) Как это все случилось?
— Я все приготовила, — отвечала Робина, — утка и пирог были в духовом шкафу, горошек и картофель варились как следует. Мне стало жарко, и я подумала, что могу на минуту поручить Веронике присмотреть за плитой. Она обещала не играть в «короля Альфреда».
— Это что такое? — спросил я.
— Ну, помнишь историю короля Альфреда с пирогами. В прошедшем году, когда мы ездили по реке, я попросила ее как-то присмотреть за пышками. Вернувшись, я увидала, что она сидит перед огнем, закутавшись в скатерть, с мандолиной Дика на коленях и в картонной короне на голове. Пышки все превратились в золу. Когда я сказала ей, что знай я, какую вещь она затевает, я бы ей дала кусочков теста для ее игры, она, как бы вы думали, объявила, что этого ей вовсе не было нужно! Ей нужны были настоящие пышки, а я должна была настоящим образом выйти из себя: это-то и есть самое интересное в игре. Несносная девчонка!
— В чем же состояла игра на этот раз? — спросил я.
— Мне кажется, на этот раз игры не было, по крайней мере, сначала, — отвечала Робина. — Я пошла в лес нарвать цветов к обеду и уж возвращалась, как в некотором расстоянии от дома услыхала как будто выстрел. Я думала, что кто-нибудь выстрелил из ружья, только удивлялась, кто это стреляет в июле, но подумала: «Должно быть, по кроликам». Бедняжек кроликов никогда не оставляют совершенно в покое. Поэтому я и не спешила. Вероятно, прошло минут двадцать, пока я добралась домой. Вероника стояла в саду в оживленном разговоре с каким-то мальчишкой-оборванцем. Лицо его и руки были все черные. Ничего подобного нельзя себе представить. Оба казались очень взволнованными. Вероника пошла мне навстречу, и с таким же серьезным видом, как я рассказываю теперь, рассказала мне самую невозможную сказку.
Она сообщила, что через несколько минут после моего ухода из леса вышли разбойники, — по ее рассказу можно предположить, что их было до трехсот — и стали требовать с ужасными угрозами, чтоб она впустила их в дом. Почему они не отперли сами и не вошли, она не объяснила. Казалось, этот коттедж служил им местом свидания, где скрыты все их сокровища. Вероника не хотела их впустить и стала кричать; и вот появился этот мальчишка, которого она представила мне под именем в роде «сэра Роберта» — и тут произошло… Нет, у меня не хватит терпения пересказывать всю чепуху, которую она городила… В конце концов, разбойники, видя, что им нельзя пробраться в дом, подожгли какую-то потайную мину, которая взорвалась в кухне. «Если ты не веришь, — добавила Вероника, — тебе стоит только войти и взглянуть». Вот какую сказку они оба придумали. Целые четверть часа мне пришлось протолковать с Вероникой, объясняя ей, что тебе придется дать знать в полицию, а ей предстоит убедить судью и присяжных в истинности происшествия, пока, наконец, удалось добиться какого-нибудь толка.
— Какого же ты толка добилась? — спросил я.
— Да и теперь я еще не вполне уверена, что она сказала правду, — отвечала Робина, — у этой девочки, кажется, полное отсутствие так называемой совести. Что из нее выйдет впоследствии, если она не изменится, страшно подумать…
— Я не хочу торопить тебя, — перебил я ее, — и, может быть, даже ошибаюсь в определении времени, но мне кажется, что уж прошло больше часа, как я осведомился у тебя, каким образом в действительности произошла катастрофа.
— Да я уже сказала, — ответила Робина обиженным тоном. — Вероника была вчера в кухне, когда я в разговоре с поденщицей, помогавшей мне при уборке, упомянула, что кухонная труба дымит, и она сказала…
— Кто сказал? — спросил я.
— Ну конечно, она, — отвечала Робина, — то есть поденщица. Она сказала, что часто достаточно горсточки пороха…
— Ну наконец-то добрались! — обрадовался я. — Теперь, может быть, я в состоянии буду помочь тебе, и мы дойдем до конца.
При слове «порох» Вероника насторожила уши. Порох по своей природе привлекает симпатию Вероники. Она пошла спать, мечтая о порохе. Оставаясь одни перед огнем в кухонной печи, другие девушки видят, может быть, фантастические картины в тлеющих углях, принцев, кареты, балы… Вероника мечтала о порохе. Кто знает? Может быть, со временем она сама выдумает какой-нибудь порох. Она поднимает глаза — перед ней волшебница в наряде мальчика — ведь он был мальчик?
— Даже очень миленький; я его нашла оригинальным, — ответила Робина, — по моему, сын зажиточных родителей. Он был одет — или, скорее, прежде был одет — в костюмчик…
— Вероника знала, кто он, или, вообще, откуда он?
— Я не могла добиться от нее ничего, — отвечала Робина. — Тебе знакома ее манера, как она водит всех за нос. Я сказала ей, что, занимайся она своим делом и не смотри в окно, она бы не увидала его, как он шел в эту минуту полем.
— Очевидно, мальчуган, рожденный на несчастье, — заметил я. — Веронике, конечно, он показался ответом на ее молитву. Мальчику, само собой разумеется, должно быть известно, где достать пороха.
— Они, должно быть, раздобыли его целый фунт, судя по результатам, — высказала свое предположение Робина.
— Есть какие-нибудь сведения о том, откуда он у них взялся? — спросил я.
— Нет, — ответила Робина. — Вероника говорит только, что мальчик ей сказал, где его можно достать, ушел и вернулся минут через десять. Конечно, украл у кого-нибудь… По-видимому, и это не смущает ее.
— Она увидала в нем дар богов, Робина, — объяснил я. — Я помню, как сам лет в десять относился к таким вещам. Спрашивать дальше казалось ей святотатством. Как только их обоих не убило?
— Провидение! — высказала Робина свое соображение, казавшееся ей единственным возможным. — Они подняли одну из крышек конфорки и бросили туда порошок, к счастью, завернутый в пакет из толстой бумаги, что дало им обоим возможность выбежать в сад. По крайней мере, Вероника отделалась благополучно. Спотыкнулся на этот раз на коврик, для разнообразия, не она, а мальчуган.
Я снова заглянул в кухню, затем, вернувшись, положил руки на плечи Робины и сказал:
— Какая, оказывается, презабавная история.
— Которая могла бы кончиться очень серьезно, — добавила Робина.
— Конечно, могло бы случиться, что Вероника теперь бы лежала наверху, — согласился я.
— Бессердечная, злая девчонка, — решила Робина. — Она должна быть наказана.
— И будет, — сказал я. — Я придумаю что-нибудь.
— И меня следовало бы наказать, — заявила Робина. — Моя вина, что я ее оставила одну, зная, какова она. Я могла стать ее убийцей. А ей и горя мало. Она в эту минуту отъедается пирожками.
— От которых у нее, вероятно, расстроится желудок, — сказал я. — Надеюсь, что будет так.
— Отчего у тебя не лучшие дети? — со слезами спросила Робина. — Ни один из нас не приносит тебе утешения…
— Правда, вы не такие дети, каких я бы желал, — согласился я.
— Вот мило с твоей стороны говорить такие вещи! — ответила мне Робина с негодованием.
— Мне хотелось иметь прелестных детей, — объяснил я свою мысль, — таких, каких я создал в своем воображении. Уже малютками вы приводили меня в отчаяние.
