И тем не менее он предпочитал раскладывать пасьянсы за своим столом, причем, конечно, жульничал.
До того мистер Твист был поглощен этим дурацким развлечением, что не сразу услышал громкий стук в свою дверь. И только когда стучащий, потеряв терпение, принялся барабанить по филенке чем-то твердым, возможно ручкой дамского зонтика, он вздрогнул и поднял голову. Затем смел карты в ящик стола, одернул пиджак и вскочил. Такой стук мог означать клиента, а мистер Твист, который был не только Дж. Шерингемом Эдейром, упр., но также большим компетентным штатом, не принадлежал к тем, кто позволяет захватить себя врасплох.
— Войдите! — закричал он.
Легким движением кисти он разметал по столу солидного вида бумаги и склонился над ними, сосредоточенно хмурясь, когда дверь открылась.
И сразу же строгая деловитость его облика смягчилась. Вошедшая была девушка лет двадцати пяти — двадцати шести, отличающаяся смелой, но в данный момент несколько угрюмой красотой. Блестящие карие глаза, которые редко сопутствуют кротким совестливым сердцам. Цвет ее лица был ярким, а в свете, падавшем из окна, блики в ее волосах обрели металлический отлив.
— А, Долли, привет! — сказал Твист.
— Привет, — мрачно буркнула девушка.
— Я же тебя год не видел, Долли, и даже понятия не имел, что ты на этом берегу Атлантики. Садись же!
Посетительница села.
— За ради Бога, Шимп, — сказала она, оглядывая его с томным любопытством, — откуда у тебя эта щетка под носом?
Мистер Твист вращался в кругах, не склонных к экивокам, и прозвище Шимп — сокращение от «шимпанзе», под которым он был известен не только знавшим его близко, но и полицейским властям в Америке, которые были бы рады узнать его поближе, — было присвоено ему на начальных ступенях его карьеры в результате того, что взыскательные критики улавливали в чертах его лица нечто обезьянье.
— Отлично смотрятся, а? — сказал он, любовно поглаживая свои усы. В жизни он любил только их и деньги.
— Как скажешь. Ну и, думается, раз ты знаешь, что в любую минуту можешь угодить в курятник, то и спешишь обзавестись, пока можешь, всеми волосами, какие у тебя есть.
Мистер Твист был слегка задет. Ему не нравились прохаживания на тему его усов. Ему не нравились бестактные намеки на курятник. И его сбивала с толку непривычная резкость девушки. Дора Ганн, которую он знавал, была веселой душой нараспашку, совсем не похожей на эту мрачноглазую, с поджатыми губами особу перед ним. Девушка огляделась, и что-то ее озадачило.
— Это-то зачем? — спросила она, указывая зонтиком на письмена поперек окна.
Мистер Твист снисходительно улыбнулся, пряча гордость. Он льстил себя мыслью, что обладает редкой изобретательностью, и идея представиться миру частным сыщиком мнилась ему блестящим тому доказательством.
— Просто камуфляж, — объяснил он. — Чертовски полезно обзавестись ярлыком. Мешает людям задавать лишние вопросы.
— Мне не помешает. Я пришла сюда их задавать. Послушай, ты способен сказать правду, не вывихнув языка?
— Ты же меня знаешь, Долли!
— Потому и спрашиваю. Ну так я пришла, чтобы ты мне кое-что сказал. Никто не подслушивает?
— Никто.
— А рассыльный?
— У меня рассыльного нет. Кем ты меня считаешь? Рокфеллером?
Получив такие заверения, девушка извлекла изящный носовой платочек, в недавнем прошлом собственность универсального магазина, с которой магазин расстался без своего ведома.
— Шимп, — сказала она, смахивая слезу. — Я совсем извелась.
Шимп Твист был не из тех, кто равнодушно смотрит по сторонам, когда красавица в беде рыдает перед ним. Он плавно встал и нацелился обвить рукой ее плечи, но она нетерпеливо высвободилась.
— Э-эй! Лапы держи подальше, — произнесла она с глубоко женственным достоинством. — Я теперь замужем. Усек?
— Замужем?
— А то! С позавчерашнего дня. За Елеем Моллоем.
— За Елеем! — Мистер Твист подскочил. — С чего это ты выскочила за такой кусок брынзы?
— Попрошу тебя, будь любезен, — сказала девушка ледяным тоном, — больше не называть моего мужа кусками брынзы.
— Он и есть кусок брынзы.
— А вот и нет. То есть надеюсь, что нет. Я сюда для того и пришла, чтобы выяснить это.
Однако мысли мистера Твиста вернулись к загадке этого брака.
— Ничего не понимаю, — объявил он. — Я видел Елея недели две назад, и он не упомянул даже, что ты тут.
— А он этого тогда не знал. Мы встретились десять дней назад. Иду я по Хеймаркету и уголком глаза вижу позади себя типчика, ну и хлопнулась на него без чувств. Сечешь?
— Ты все еще работаешь по этой части?
— Так у меня ж это лучше всего получается, разве нет?
Шимп кивнул. Дора Моллой — Обморочная Дора для друзей, — бесспорно, была художницей высокого класса в своей отрасли ремесла. Она имела обыкновение падать в обморок на руки солидных прохожих на людных улицах и обчищать их карманы, пока они наклонялись, чтобы оказать ей помощь. Всемирный труд слагается из многих самых разных усилий.
— Ну, тут я вижу, что это Елей, и мы пошли перекусить, мило так поговорили, а мне этот мальчик всегда нравился, и обоим нам в Лондоне было вроде как одиноко', ну, мы и сочетались. А теперь я совсем извелась.
— Чего это ты? — осведомился мистер Твист.
— Ладно, слушай. Вот что случилось: вчера этот чертов Елей уходит после ужина и заявляется домой в четыре утра. В четыре утра, сечешь? А мы поженились всего два дня назад. Ну, если он думает, будто молодая новобрачная будет терпеть такие штучки в самый, можно сказать, разгар медового месяца, так он очень и очень ошибается.
— А ты что сделала? — осведомился мистер Твист сочувственно, но с легкими обертонами того праведного самодовольства, которое в подобные моменты охватывает холостяков.
— Много чего. А он все пытался себя алибировать и такое наплел… Эту историю сейчас разберет большое жюри, и разберет досконально… Шимп, ты когда-нибудь слышал про типа по фамилии Фингласс?
Теперь в мистере Твисте проскользнуло что-то от свидетеля, который предпочел бы не давать показаний, но после секундного колебания он ответил:
— Еще бы!
— Ах так! Так кем он был?
— Великим, — сказал Шимп, и в его голосе прозвучало благоговение. — Одним из самых великих, вот кем был старина Финки!
— А в чем великим? Чего он такого сделал?
— Ну, случилось это еще до твоего времени, да к тому же здесь, а не там, и потому ты об этом могла и не слышать, но он заграбастал парочку миллионов долларов из Ново-Азиатского банка.
На миссис Моллой это, бесспорно, произвело впечатление. Грозная суровость ее облика словно чуть поблекла.
— Вы с Елеем имели с ним дела?
— Еще бы! Мы были самыми его верными друзьями.
— Он жив?
— Нет. Недавно дал дуба в Буэнос-Айресе. Миссис Моллой задумчиво покусала нижнюю губу.
— Хм, выходит, что Елей не так уж и врал. Слушай, Шимп, пожалуй, будет лучше, если я все тебе выложу. Когда я устроила Елею головомойку, что он всю ночь где-то шлялся, он начал плести что-то про письмо от типа, с кем дружил прежде, по фамилии Фингласс, написанное на его смертном одре, и там говорилось, что этот тип Фингласс так и не попользовался деньгами, которые загреб из этого Ново-Азиатского банка, по той причине, что быки у него на хвосте сидели, и ему пришлось их так и оставить в каком-то доме в каком-то пригороде. И он сообщил Елею, где этот дом, и Елей божится, что он задержался, потому что обыскивал дом. Так вот: я хочу знать, правду он говорил или смылся в какой-нибудь из этих новых раззолоченных ночных клубов, развлекался с девочками, а меня обманывает?
Вновь мистера Твиста как будто удручила необходимость свидетельствовать в пользу человека, явно ему неприятного. И некоторое время он боролся со своими чувствами.
— Да, это правда, — сказал он наконец.
— Но ты послушай. Что-то тут не складывается. Если этот тип Фингласс хотел, чтобы Елей заполучил деньги, чего он столько времени тянул и не писал ему?
— Надеялся, что сумеет сам сюда пробраться и забрать деньги, а то почему же? Он только успел приехать в Аргентину, как и там вляпался, ну его и посадили прохладиться за решеткой. А когда он вышел, то еле успел написать это письмо — и амба.
— Ты-то откуда знаешь?
— Финки написал и мне.
— Да неужели? Ну и еще одно не складывается: раз он все-таки собрался сообщить Елею про деньги, почему не объяснил, где они? Ну, под половиком, или в трубе, или еще где-то, вместо того чтобы он по всему дому играл в «тепло — холодно» и всякое такое прочее?
— Потому что, — с горечью ответил мистер Твист, — Елей и я были оба его товарищами и он хотел, чтобы мы разделили деньги поровну. А чтобы мы обязательно объединились, Елею он написал, где дом, а мне — где в этом доме тайничок.
— Так, значит, вам надо только обменяться сведениями, и дело в шляпе?! — воскликнула Долли, широко раскрыв глаза.
