— Э-эй, что тут еще такое?
Не существует более действенного одергивания в схватке, нежели «что тут еще такое?» лондонского полицейского. Билл отказался от своего намерения растоптать поверженного, и тот сел, молча моргая.
— Что тут еще такое? — снова вопросил полицейский. Псмит, придав своему головному убору положенную позицию, взял объяснение на себя.
— Прискорбное происшествие, констебль, — сказал он. — Случай необузданного рукоприкладства, увы, слишком обычного для наших лондонских улиц. Эти двое, возможно до этой минуты закадычнейшие друзья, из-за чего-то ссорятся, вероятно, из-за сущего пустяка. И что далее? Они рукоприкладствуют, они…
— Он меня стукнул, — сказал долговязый отрок, утирая лицо носовым платком и тыча обличающим перстом в Псмита, каковой созерцал его сквозь монокль взглядом, тепло сочетавшим жалость и порицание.
Тем временем Билл, неустанно кружа в очевидном уповании обойти Блюстителя Закона и вновь схватиться с Майком, дал волю потоку красноречия, и шокированный констебль попрекнул его.
— Заткнись, — закончил человек в синей форме. — Заткнись, слышишь.
— Рекомендую поступить именно так, — сказал Псмит доброжелательно. — Констебль советует это в ваших лучших интересах. Как человек тонкого вкуса и большого опыта, он знает, что лучше. Его совет хорош, и ему надо последовать.
Констебль словно только теперь обратил внимание на Псмита. Он обернулся и уставился на него. Хвалы Псмита его не смягчили. Взгляд его был подозрительным.
— А вы-то тут причем? — холодно осведомился он. — Этот тут говорит, что вы его ударили.
Псмит небрежно махнул рукой.
— Исключительно в целях самозащиты, — сказал он. — Исключительно в целях самозащиты. Что еще мог бы сделать человек не трусливого десятка? Всего лишь поглаживание, чтобы предупредить агрессивный выпад.
Полицейский помолчал, взвешивая «за» и «против». Он достал блокнот и пососал свой карандаш. Затем призвал кондуктора трамвая в свидетели.
— Мозговитый и достойный восхищения шаг, — одобрительно сказал Псмит. — Этот закаленный честный человек, чуждый словесным хитросплетениям, изложит нам попросту, что произошло. После чего, полагаю, сей трамвай, — как ни мало мне известно о повадках трамваев — должен будет отбыть сегодня куда-то там. Я бы порекомендовал нам всем разделиться и разойтись.
Он вынул из кармана две полукроны и принялся задумчиво ими позвякивать. В ледяной манере констебля наметилась легкая трещинка. Обращенные на Псмита глаза чуть смягчились.
И кондуктор также не остался совсем уж равнодушным к указанному позвякиванию.
Кондуктор на характерном наречии показал, что уже собирался вернуться в трамвай, он и так уж затянул время, и тут увидел этих двух джентльменов, длинного со стеклышком в глазу (Псмит поклонился) и этого вот, наддающих к нему по дороге, и остальных парней, наддающих за ними. Он добавил, что эти два джентльмена, чуть добрались до трамвая, хотели в него сесть, и тут парни взялись за них. А затем, завершил он, ну, была драчка, вот как это было.
— Ясное и превосходное изложение, — сказал Псмит. — Именно так оно и было. Товарищ Джексон, полагаю, мы покинем суд без единого пятнышка на нашей репутации. Победа за нами. Э… констебль, мы доставили вам столько хлопот. Так может быть?
— Спасибо, сэр. — Послышалось музыкальное звяканье. — А теперь валите отседова все вы. Хватит совать носы, куда не след. Валите отседова. Кондуктор, отправляй трамвай.
Псмит и Майк заняли сиденья на крыше. Когда кондуктор подошел к ним, Псмит дал ему полкроны и осведомился о здоровье его супруги и деток. Кондуктор выразил благодарность Богу, что он холостяк, прокомпостировал их билеты и удалился.
— Сюжет для исторического полотна, — сказал Псмит. — Раненые покидают поле боя после битвы на Клапамском Выгоне. Как ваши раны, товарищ Джексон?
— Спина болит, как черт знает что, — сказал Майк. — И ухо горит, где этот типчик мне вмазал. А с тобой что-нибудь не так?
— Физически, — ответил Псмит, — нет. Духовно очень и очень. Вы осознаете, товарищ Джексон, что произошло? Я еду в трамвае. Я, Псмит, уплатил пенни за трамвайный билет. Что если об этом проведают в клубах? Говорю вам, товарищ Джексон, подобного кризиса на протяжении моей карьеры еще не бывало.
— Но ты можешь слезть с него в любую минуту, знаешь ли, — сообщил Майк.
— Он думает обо всем, — сказал Псмит с восхищением. — Ты безошибочно ткнул пальцем в требуемое место. Давай-ка сойдем. Я замечаю в отдалении такси. На мой взгляд, что-то подобное нам и требуется. Пошли для переговоров с шофером.
Такси доставило их назад на квартиру за немалую плату, и Псмит попросил Майка заварить чай — последовательность действий, которая интересовала его исключительно как зрителя. У него имелись четкие взгляды на заваривание чая, и он любил развивать их из глубины кресла или с дивана, но сам никогда палец о палец не ударял. Майк, чья спина тупо ныла от полученного удара, а все тело испытывало разные степени боли, вскипятил воду, достал молоко и, наконец, сотворил требуемое.
Псмит задумчиво прихлебывал чай.
— Сколь приятен, — сказал он, — отдых после схватки. Мы не оценили бы эту скромную чашку чая, если бы в течение дня наши чувства оставались не взбудораженными. Сейчас мы можем раскинуться на покое, подобно воинам после сечи, пока не настанет время вновь отправиться к товарищу Уоллеру.
Майк уставился на него.
— Что-о! Неужто ты собираешься снова тащиться в Клапам?
— К несчастью, товарищ Уоллер ждет нас на ужин.
— Чушь какая! Мы не можем опять туда ехать.
— Ноблес оближ. Клич облетел Уоллеровскую обитель: «Джексон и Псмит грядут на ужин», и мы не можем их разочаровать. Уже заколото откормленное бланманже, и стол поскрипывает под остатками дневной говядины. Мы должны быть там. Кроме того, разве ты не хочешь посмотреть, в каком состоянии бедняга? Не исключено, что мы застанем его в процессе испускания последнего вздоха. Полагаю, восторженная толпа его линчевала.
— Навряд ли, — ухмыльнулся Майк. — Они были слишком заняты нами. Ладно, я с тобой, если я тебе действительно нужен, но это чушь собачья.
Среди многого того, что оставалось Майку непонятным в Псмите, была его склонность приобщаться к атмосферам ему чуждым, что требовало от него некоторых усилий. Майк, подобно большинству своих ровесников, чувствовал себя хорошо и свободно только среди сверстников одного с ним сословия. Псмита же, напротив, они, казалось, ввергали в скуку, и он, вне всякого сомнения, предпочитал разговаривать с обитателями совсем иного мира. Майк не был снобом. Просто он не умел чувствовать себя непринужденно с людьми других сословий. Он не знал, о чем с ними разговаривать, если только они не были профессиональными крикетистами. Вот с этими он никогда не терялся.
А Псмит был не таким. Он умел поладить с кем угодно. Казалось, он обладал даром проникать в их сознание и видеть то, другое и третье с их точки зрения.
Ну, а к мистеру Уоллеру Майк питал искреннюю симпатию и был готов, как мы только что видели, подвергнуться большому риску, защищая его.
Тем не менее, он всем сердцем и душой восставал против омерзительной идеи поужинать у него дома. Он понимал, что не будет знать, о чем говорить. Однако ему казалось, что Псмит предвкушает этот визит, как особое удовольствие.
Дом, в котором жил мистер Уоллер, занимал место в ряду полуотдельных вилл на северной стороне Выгона. Дверь им открыл сам гостеприимный хозяин. Он выглядел не только не избитым и испускающим последние вздохи, но, наоборот, особенно подтянутым. Он только что вернулся из церкви и был еще в перчатках и цилиндре. Он пискнул от удивления, увидев, кто стоит на половичке перед дверью.
— Ах, Господи, Господи, — сказал он. — Это вы! Я все гадал, что с вами произошло. Боялся, что вы могли серьезно пострадать. Боялся, что эти негодяи вас покалечили. Когда я последний раз вас видел, вас…
— Нещадно преследовали, — перебил Псмит с исполненной достоинства меланхолией. — Не будем облекать этот факт в приятные слова. Нас нещадно преследовали. Мы давали деру от разъяренной черни, следовавшей за нами по пятам. Прискорбное положение для шропширского Псмита, но, в конце-то концов, удирать приходилось и Наполеону.
— Так что произошло? Мне не было видно, знаю только, что внезапно люди словно бы перестали меня слушать и столпились вокруг вас и Джексона. А затем я увидел, что Джексон дерется с каким-то молодым человеком.
— Товарищ Джексон, думается мне, много наслышавшись о том, что все люди равны, жаждал проверить эту теорию на практике и узнать, действительно ли товарищ Билл столь же хорош, как он. Эксперимент прервался преждевременно, но лично я склонен сказать, что в этом сопоставлении товарищ Джексон был чуточку получше.
