Конфуз тот перед очень представительной аудиторией имел для Акима Бублика роковые, надо отметить, последствия: с тех пор он, малый в общем-то пробивной и бойкий, становился до крайности застенчивым, когда попадал в общество интеллектуалов. Он терялся настолько, что производил впечатление человека весьма слабых умственных способностей. Шок, перенесенный в молодости, заказал нашему герою дорогу вверх по служебной лестнице. Головокружительной карьеры он, пожалуй, и не сделал бы, но в так называемое среднее звено руководителей мог пробиться наверняка, тут и гадать нечего. Что поделаешь: слабость есть слабость.
…Утром глава треста Феофан Иванович Быков вызвал к себе кадровика и осведомился, хмурясь:
— Молодой специалист Колобок где у нас работает? Кадровик, мужчина почтенного возраста с седыми мушкетерскими усами, стал, пришептывая, считать на потолке звезды. Посчитал и ответил:
— Такого у нас, извините, нет — ни в тресте, ни в управлениях.
— Как же это нет! А кто вчера «симпозиум» выговорить не мог?
Кадровик обрадовался и засмеялся дробным почтительным смешком, придерживая ладошкой нижнюю челюсть. На лбу управляющего пролегли, тяжелые морщины.
— Ну!?
— Так то — Бублик! Неприятность, конечно, я понимаю, но ведь и поразвлек высокое собрание.
— У нас не цирк! — отрезал Быков.
— Оно конечно… С одной стороны…
— А с другой?
— Что с другой, не понял?
— С другой стороны?
— А! Так волновался же. До того парнишонка волновался, что «скорая» откачивала его, как рассказывают. Сам-то я не был там.
— Откачивали… Так где он работает у нас?
— В техотдел прикреплен. Дальше — посмотрим. У него, между прочим, отец — почтенный человек. Знаменитость.
— Отец пока меня не интересует. Вы свободны. Когда кадровик, ступая по малиновой дорожке чуть ли не на цыпочках, подобно охотнику, выслеживающему дичь, покинул кабинет, прикрыв дверь в дерматине и медных гвоздях, похожую на крепостные ворота, Быков позвонил начальнику техотдела Самсонову и поинтересовался, как там проявляет себя молодой специалист по фамилии Колобок. Самсонов ответил львиным рыком, что у него есть Бублик, Колобка у него нет в наличии, но неплохо было бы не иметь ни того, ни другого.
— Что такое?
— Он сортир на полтора очка не нарисует, и чему в институтах нынче учат, непонятно? Он у меня тут как жернов на шее, и гнать не положено.
— Гнать не положено, — с лирической задумчивостью ответил управляющий. — Закону нет такого. Вот если бы он был, к примеру, морально неустойчив… Нельзя гнать. — Феофан Иванович поймал себя на мысли, что с этой минуты его интерес к трестовскому Цицерону потерян.
Мы несколько отвлеклись от канвы повествования, однако отвлеклись не без причины: надо же было показать, какие нестандартные отношения сложились между мелким трестовским чиновником и его управляющим, сидящим на острие пирамиды немалой высоты. Акиму Никифоровичу всякий раз приходилось задирать голову до ломоты в затылке, чтобы разглядеть Быкова в его кабинете за полированным столом размерами с хоккейное поле. Бублик-Колобок, понятно, очень дорожил редкой возможностью пообщаться с шефом накоротке, набраться некоего аристократического духа, витавшего вокруг управляющего, человека недюжинного, которому всё давалось с легкостью — награды, звания и, конечно, деньги. Аким Никифорович чувствовал перед начальником мальчишескую робость, но и гордился, что они знакомы домами.
В прихожей Быковых Шурочка, не успев снять пальто, облобызалась с Натальей Кирилловной, которая качнулась к гостье без подготовки и с азартом. На плече хозяйки висело кухонное полотенце, в левой руке она держала тарелку, разрисованную маками. Обе женщины стонали, терлись щеками и запаленно дышали. Наталья Кирилловна, небольшого роста блондинка, постриженная «под мальчика», смеялась, будто ее щекотали. Шурочка же тяжело топталась и била хозяйку меж лопаток ладонью. Аким сел в кресло и закурил — он положительно не представлял себе, что делать и как быть, поскольку здесь всегда смотрели сквозь него, как сквозь стекло, и замечали лишь тогда, когда он стоял на дороге или занимал за столом чужое место. В таких случаях его вежливо просили спятиться малость в сторонку или же передвинуться дальше — влево или вправо.
— Потрясающую новость принесла, Наталь Кирилловна! — зачастила Шурочка. — Ты про Мосолова слышала, про доктора наук?
— Нет, лапочка, а что такое?
— Весь город об этом говорит.
— А что такое?
Аким с тоской наблюдал, как из-под его ботинок натекает на паркет черная лужица, и прикидывал, сколько ему сидеть здесь, забытому и в неприюте?
Про Мосолова Шурочка ему рассказывала дома, но коротко, скупясь на краски, тут же она выложится — на рисует картину объемно, со всеми подробностями. Это уж как пить дать. Не для мужа берегла она такую шикарную историю. Помянутый Мосолов, холостяк и в возрасте чуть за шестьдесят (жена его скончалась, дети выросли и разъехались по белу свету), приударил за лаборанткой на своей кафедре. Муж лаборантки вечно в командировках, а профессор — тот рядом, ухаживает галантно: цветочки среди зимы дарит, колечки, ожерелья, на оперетту приглашает и на чай напрашивается. Да. Раз отказала, два, значит, отказала, но за подарки когда-то и расплачиваться надо, коли брала с благосклонностью! Куда деваться-то? Пригласила однажды. Попили чайку ну и — хе-хе! — у профессора-то возьми и случись инфаркт миокарда. Врачи категорически запретили шевелить больного. Лежит он таким образом у лаборанточки в однокомнатной квартире недвижно, а муж телеграммы стучит бесперечь такого содержания: «Люблю, незабвенная. Скучаю. Скоро буду».
Аким успел выкурить сигарету, а Шурочка лишь дотолкалась до того момента, когда профессор преподнес впервые своей молодой сотруднице букет гвоздик. Женщины только выяснили еще, что этот самый Мосолов работает не в том институте, где преподает Наталья Кирилловна. «Так и уйду не раздевшись!» — подумал Бублик и громко откашлялся, чтобы его имели в виду, но его не имели в виду, тогда он полез в карман за новой сигаретой.
Шурочка скинула пальто, бросила его на колени мужу, не оглянувшись, и приникла к зеркалу, не прекращая ни на минуту работать языком — она говорила про библиотеку Мосолова, одну из самых богатых в городе. Наталья Кирилловна стояла за спиной Шурочки, мимолетно заглядывая в зеркало, висевшее на стене, встряхивала волосами и без устали смеялась — звенела, будто колокольчик, в предчувствии интриги, потом она стала размахивать руками и ударила Акима тарелкой по носу. Хорошо, что удар получился вскользь, иначе бы пустила она ему юшку! Гость поспешно встал, потому что тарелка маячила близко, обдувая лицо холодком, повесил плащ на крючок и зычно спросил:
— Наталь Кирилловна, тряпочка у вас найдется? Следы я тут оставил, так неловко.
Шурочка как раз рисовала в подробностях квартиру профессора, четырехкомнатную и в персидских коврах. — Тряпочка-то найдется у вас?
Бесполезный был вопрос насчет тряпочки — стрельни сейчас из пушки, тут бы и выстрела не услышали. Шурочка выстраивала сюжет в детективной манере со словами «в один прекрасный день», «однажды туманным вечером» и «круг явно сужался». Наталья Кирилловна перестала дышать, губы ее были испуганно полуоткрыты. В кроличьих глазах Шурочки, чуть раскосых, бегали сухие огоньки, голос ее дрожал, повествуя о том, как Мосолов поднимался к лаборантке на двенадцатый этаж (лифт, как всегда, не работал!), как лицо его принимало синюшный оттенок, тем не менее он шутил, он будто бы даже сказал такие слова: «Вы, Леночка, живете под самым небом, и это справедливо: ангелы живут высоко и спускаются к нам не часто».
Аким нашел тряпку в ведре, стоявшем возле унитаза в уборной, вытер паркет, вытер свои туфли и по широкому коридору с застекленными дверьми по обе его стороны побрел в поисках кого-нибудь живого. Он не забыл прихватить сумочку жены, в которой лежал подарок Феофану Ивановичу Быкову — хрустальная пепельница, тяжелая, будто гиря.
Коридор был пуст; окрашенный белой краской, он напоминал приемную платного дантиста, где дерут зубы, не спрашивая фамилии. Аким безусловно уважал Феофана Ивановича Быкова, но считал его человеком непрактичным. «Не мог разве квартиру себе подобрать поинтересней! — рассуждал Бублик, ступая вежливо и неслышно. — Кому-кому, а уж ему-то любую дадут. И в любое время». Быков два года назад развелся с первой женой, поженился во второй раз и переехал на новое место жительства, свил себе, так сказать, гнездо опять, расплатившись выговорами и блестящими видами на будущее. «Решительный мужик! — подумал Бублик. — Не всякий на такое пойдет». Акиму очень хотелось, чтобы Быков стал заместителем министра или даже министром по линии строительства — вариант не исключался — тогда бы, смотришь, и другим повезло. Лично сам Аким Никифорович втайне хотел попасть в Москву. Желание это было смутным, но настойчивым и непроходящим. Откуда и когда оно прорезалось, это желание, непонятно, но сама мысль о переезде в столицу вызывала тревожную истому.
