Николай Николаевич прошёл в комнату, плотно уселся на диван и многозначительно посмотрел в сторону шкафа.
— Доставай! — сказал твёрдо. — Или изнасилую.
— Попробуй только. Милицию вызову.
— Вызывай. Завтра весь город обхохочется. Я-то вывернусь, отопрусь, а каково тебе придётся?
— Это шантаж?
— Считай, как хочешь. Только я твёрдо намерен твою куклу трахнуть. Или мы не друзья?
— Боюсь, после этого уже не будем. — Пётр Петрович махнул рукой и направился к двери. — У тебя полчаса времени. Хватит?
— Хватит, — буркнул Николай Николаевич.
Пётр Петрович ушёл переживать в свой маленький лес, устроенный в дальнем уголке сада. Там росли несколько берёзок вокруг земляничной поляны, а прошлой осенью он посадил кусты папоротника в отчаянной надежде, что когда-нибудь в Купальскую ночь мистическое растение зацветёт и поможет вернуть мятежную супругу в лоно семьи.
Когда Пётр Петрович вернулся в дом, Николая Николаевича уже не было. На диване в нелепой позе валялась Снежана. Без трусов, нагло растерзанная грубым насильником. Пришлось затопить баньку, отнести туда свою безмолвную подругу и тщательно отмыть тёплой водой.
Ночью Пётр Петрович обнимал Снежану и горько жаловался на несчастную судьбу.
Потом они немного позанимались любовью. Главное не видеть при этом искусственного лица, мёртвых неподвижных глаз, тогда воображение обманывалось легче и, вздрагивающие в ладонях изящные ягодицы, создавали призрачную иллюзию живой женщины.
Соседу Снежана понравилась. И даже после того как он помирился со своей Тонькой, всё равно заходил время от времени и требовал соития с силиконовой куклой, реагируя на протесты однозначно: угрозой разоблачения.
Бывшие друзья не разговаривали. Хотя Николай Николаевич помириться старался. Сыпал шуточками, мол, не будь Пётр Петрович таким упрямцем, можно было бы устроить маленький бордель и неплохо на Снежане зарабатывать. Мол, он поведал на работе о существовании искусственных любовниц, и мужики проявили недюжинный интерес.
— Понимаешь, даже с точки зрения закона не подкопаешься. Разве что могут заставить зарегистрироваться частным предпринимателем, ха-ха. Спешить надо, пока какую-нибудь статью наши законники не сварганили.
Пётр Петрович не отвечал. Он так и не притронулся к бутылке дорогого рома, оставленного однажды на столе бывшим другом. Даже с места не сдвинул, подтверждая тем самым полный разрыв отношений. При появлении соседа сразу уходил, и если тот хотел что-то сказать, слова летели вдогонку.
Николай Николаевич намекал о борделе не напрасно. Как-то поздно вечером он заявился с двумя мужиками. Кинул на стол тысячную купюру.
— Твоя доля, — сказал веско. Что-то пошутил вслед выбежавшему в коридор Петру Петровичу, но тот не расслышал, вылетел во двор, схватил лопату. Сердце отчаянно стучало, в голове мутилось от возмущения и отвращения. Он подбежал к дому и остановился у двери.
«А если кого-нибудь убью? Нет, нельзя, это не выход». — Мысли безнадежно путались.
Пётр Петрович побрёл в сад, к берёзкам, сел на скамеечку. Постепенно бешеная злоба улеглась, уступив место беспросветной печали.
Тёплая летняя ночь была прекрасна, но не радовала. Вспомнилась Маша. Это она придумала устроить здесь земляничную поляну в окружении десяти берёз. Они тогда только поженились…
А потом вспомнилось их знакомство и то, что Маша фактически увела его у своей подруги. Смешно. Увела и через двадцать лет бросила…
И что теперь? Избавиться от Снежаны и снова зажить бобылём? Но раздосадованный сосед наверняка разнесёт сплетни. Ещё можно уехать из города. Или смириться. Или повеситься. Нет, последнее категорически не годилось, предыдущее тоже. Уехать? Это выход, но сколько проблем…
Пётр Петрович задрал голову и стал смотреть на звёздное небо. Оно завораживало, притягивало, пугало своей непостижимостью. Мистические мгновения наедине с бескрайней Вселенной, в которой мы — ничто.
Неожиданно изящную черноту неба прочертила падающая звезда. Потом вторая, третья. Волнуясь и с каким-то трепетным восторгом, Пётр Петрович загадал желание: «Пусть разрешится хотя бы одна из моих проблем. Жена, Николай, Снежана».
Прошла ночь, наступил день, незаметно подкрался вечер. Пётр Петрович уже собрался ложиться спать, когда в дверь загрохотали.
«Маша!» — мелькнула радостная мысль. Но это снова припёрся его ненавистный сосед. Какой-то пришибленный, помятый и как будто даже зарёванный.
— Тоня, — выдохнул он одно слово.
— Что?
— Тоня под машину попала. Поцапались мы с ней, она на улицу. А-а-а… — Николай Николаевич снова залился слезами. — Не могу, не могу! Как же это я… вот так! За всю жизнь ни одного ласкового слова не сказал…
Сосед ушёл. Пётр Петрович лёг на кровать, раскрыл книгу. Но не читалось. Снежана тихонько сидела в шкафу. Вымытая, чистенькая, готовая к употреблению. Но не хотелось.
Зазвонил телефон.
— Петя? — Сердце ёкнуло, но лишь на мгновение. Голос женский, но не Машин.
— Да.
— Это Катя. Помнишь такую?
— Помню. Как поживаешь?
— Потихоньку. Ты прости, что позвонила. Не думала и не собиралась, всё-таки двадцать лет не виделись…
— Хорошо, что позвонила.
— Правда? Вчера что-то нашло на меня. Так захотелось услышать твой голос.
— Мы так нескладно тогда расстались. Прости.
— Да, глупая была ссора. А ты взял и женился на Машке. Как она?
— Не знаю. Мы не живём вместе.
— Понятно. Я тоже одна.
— Почему?
— Так и не вышла замуж.
Они говорили долго. Пётр Петрович предложил встретиться. Катя согласилась и даже всплакнула на радостях.
Бессонная ночь казалась бесконечной, но принесла много хороших воспоминаний. Катя! Сколько лет Пётр Петрович не мог забыть это имя. Иногда произносил его во сне, после чего жена неделями с ним не разговаривала.
Катя, Маша. Они были такими разными, но обе любимыми. Маша никогда не вела себя в постели активно. Охотно подчинялась мужу, принимая игры, какие он придумывал. С годами интерес к экспериментам у Петра Петровича притупился. Он остановил свой выбор на удобном для обоих любовном ритуале и свыкся со своим постоянным доминированием. Более того, оно ему стало нравиться.
Другое дело — Катя. Она сама распоряжалась в постели, вертела им, как хотела, пуская в ход шутки, изящные пальчики и язычок. После любовной игры с Машей оставалось блаженное удовлетворение, с Катей — опустошённость, ошеломление и огромное шальное счастье.
На другой день пришел Николай Николаевич. С бутылкой виски.
— Ты прости меня, Петь, — сказал он. — Я был не прав. Но, понимаешь, полюбилась мне твоя кукла. Вот я и… Прости.
— Отлично. — Пётр Петрович направился в комнату, достал из шкафа Снежану.
— Ты что? — обеспокоился Николай Николаевич. — Я сейчас не могу. И не хочу.
— А я и не предлагаю сейчас.
Пётр Петрович завернул куклу в простыню.
— Дарю, — буркнул он опешившему соседу.
Катя приехала через два дня, утром. Пётр Петрович вертелся вокруг нее, словно петух, и только что не кукарекал от восторга.
— Какая ты… Совсем не изменилась! — воскликнул он, упоённо рассматривая свою первую юношескую любовь.
Они обнялись и долго-долго не хотели размыкать рук, пока не проголодались.
— А помнишь?..
— А помнишь?.. — Воспоминания, казалось, никогда не кончатся, но постепенно наступил вечер, они вдруг разом замолчали и посмотрели на кровать. Пётр Петрович покраснел, а Катя непринуждённо рассмеялась.
— Да, — сказала она, — я очень тебя хочу. И если ты не против…
— Я?! — Пётр Петрович подхватил Катю на руки и закружился с нею по комнате, с каждым пируэтом ловко приближаясь к кровати.
Они ласкали друг друга, как в юности — ненасытно, нежно, красиво. Казалось, что так было всегда, что не существовало двадцати лет разлуки, что не было в его жизни Маши, а в жизни Кати других мужчин. Он и она снова вместе, всё остальное не имело никакого значения.
Отдыхая, они лежали рядом, Пётр Петрович гладил её бёдра, плечи, грудь, с радостью впитывая ответную реакцию на каждое прикосновение.
Женщина! Настоящая, живая, милая. Всё, что делает мужчина в своей жизни, он делает ради женщины. Иногда абстрактной, чаще конкретной. И пусть силиконовый суррогат имеет более совершенные формы, всё равно, когда женщина любима, то даже маленькие недостатки её тела превращаются в трогательные достоинства.
— Спасибо тебе, — сказал он.
— За что?
— За то, что ты — такая живая.
Катя засмеялась. Она не поняла скрытого смысла, она вообще не поняла этих слов, но они были ей приятны.
На кухне зажёгся свет.
— Петя, ты дома?
