Саша отвлекся от изучения страшной раны в животе и поинтересовался:
– А я тут при чем?
– Да ни при чем. Ошиблась я. Теперь вижу, ты не той кости. Другой. Глаза умные. Программист? Юрист? Проектант?
– Инженер-технолог.
– А почему тут жил?
– А сколько квартиры в других районах стоят, знаешь?
– Хм… извини. А лысый почему?
– Химиотерапия.
– Опухоль?
– Была начальная стадия. В семнадцать.
– А сейчас?
– Двадцать пять.
– Рано…
Помолчала, глядя в окно. Слабый дождь прошил вечерний воздух и лениво зашлепал по пыли.
– Ладно, поехали.
– Куда?
– В «Валгаллу»
– Я не хочу в ту «Валгаллу».
– Поздно. Ничего не изменишь.
Саша заорал:
– Слышишь, я не хочу к этим!
В машине гулко грохнуло, и во все стороны брызнул яркий свет. Там, где мгновением раньше сидела пошлая крашеная блондинка, сейчас источала сияние великолепная дева в зеркальных доспехах. Ледяные глаза, тонкое лицо.
– Ничего не изменишь, Александр. Ничего.
– Нет!
– Да. Время.
Взревел мотор, и черный металлический зверь унесся в небо, заглушая своим рычанием отчаянные крики и стук кулаков по стеклу. Дождь стал сильнее, старательно убирая следы и запахи того, кто уже не вернется.
Сон не шел. Настя ворочалась с боку на бок, уже несколько раз пыталась начать читать нудную книгу, чтобы сморить себя, и откладывала ее в сторону. Глаза слипаются, голова чугунная, но сна нет.
Как хочется есть. О господи, как хочется есть. Съесть хоть что-нибудь. Кусок хлеба. Сыр. Заварное. Корейской морковки. Хоть крошку. Присутствие холодильника в кухне ощущалось почти физически – всего пятнадцать шагов, пятнадцать шлепков мягкими тапочками по ламинату.
Настя повернулась (под тяжелым телом жалобно скрипнул диван) на другой бок и в мазохистском упоении стала вспоминать, что в холодильнике.
Баночка с тертым салом. Белые комки, присыпанные специями и травками – намазать бы на попку черного хлеба да впиться зубами. Куриные ножки в горчице, утром приготовила в духовке. С хрустящей корочкой, нежная плоть отслаивается от тонких косточек – нужно лишь чуть потянуть зубами, едва-едва потянуть. Соления – целая батарея банок и баночек с огурцами, помидорами, перцем – толкотня вкусов, каждый кусочек стремится устроиться поближе к стеклянной стенке – «вот он я, вот прямо здесь, вытащи меня». Наваристый, жирный суп – зачерпывать ложкой со дна и глотать, постанывая от удовольствия. А потом вымазывать дно тарелки куском хлеба и быстро, пока не пришло ощущение сытости, есть. Свернувшаяся змея домашней колбасы – злой, чесночной, жирной. Отрезать кусок и – без хлеба, торопясь, будто сейчас отберут. Господи, да там на каждой полке столько всего. Дура, дура. Зачем пошла? Зачем согласилась? Разве нельзя по-другому? Господи, как живот-то урчит.
Стала снова прокручивать ленту произошедшего сегодня. Тесная комната в Центре коррекции веса. Двадцать женщин, жаждущих похудеть. И откровенно тучные, и вообще-то нормальные аппетитные женщины с волнительными округлостями в нужных местах, поддавшиеся общему психозу. Настя пришла с подругой, скорее за компанию. Никогда с весом не боролась, давно махнув рукой на все. Кому надо – оценит.
Неприятный запах в комнате. Тонкая женщина с птичьим лицом, злые движения и острые глаза – убеждает, гипнотизирует, увещевает.
Методика была обманчиво простой – просто не есть. Не есть ничего. На протяжении долгого времени. Две женщины отказались и ушли. Оставшиеся восемнадцать и Настя (дура! дура!) в их числе подписали соглашение. Не есть в течение четырнадцати дней – правило, «соблюдение которого Центр обязуется обеспечить». Только питье и витамины. Только питье и витамины. Эта птичья женщина была настолько стремительной, настолько убедительной… сейчас все выглядело глупо, глупо.
Настя очнулась от воспоминаний. О господи. Погрузившись в воспоминания, она лунатично пришла в кухню. И открыла холодильник.
Еда манила. Немножко. Чуть-чуть. Кусочек. Маленький. Крохотный. Всего кусочек. «Кусочек», думала Настя, отламывая от сыра прямо в холодильнике. «Кусочек», подумала Настя,
рассматривая его – близко, прямо перед глазами.
– Один кусочек, – застонала она, медленно поднося сыр к губам.
Хлопнуло окно, и в комнату влился запах. Знакомый запах. Неприятный, гнилой, неописуемо чуждый. Мелькнуло, ударило по пальцам.
Та самая, из Центра. Стоит, дышит тощей грудью, в руках – пакет, набитый едой. Прячет Настин сыр в пакет. Быстро огляделась по сторонам и отрывисто, резко:
– Мы гарантируем соблюдение условий соглашения.
И прыгнула в окно.
Настя, скорее всхлипнув, чем вскрикнув, подбежала к окну и навалилась дрожащим животом на подоконник. Всего второй этаж, но все же. Разбилась?
На крыше киоска под окнами тощая женщина, присев на корточки, хватала руками еду из пакета и быстро глотала, время от времени мотая головой из стороны в сторону. Почувствовав Настин взгляд, подняла голову вверх и засмеялась с набитым ртом. Даже не засмеялась – заклекотала.
– Мы гарантируем соблюдение условий Соглашения, толстуха! Гарантируем! Тебе плохо? Ты страдаешь? Ты обязалась страдать две недели!
Потом вдруг подпрыгнула, по-птичьи взмахнула тонкими руками, и упала-присела на подоконник. Глаза в глаза. И снова клекот, зловонное дыхание:
– Или ты готова страдать больше? Хочешь стать мной?
– Карина?
– Сергей?
Мужчина в изящно небрежном костюме пожал руку белокурой красавице. На ее тонком запястье тихо звякнуло украшение, невесомая нить с капельками алмазов.
– Вы звонили в среду?
– Да, по поводу шелка.
– Идите за мной.
Мужчина пошел следом за холодной царицей. Полумрак салона, в темноте угадывается какая-то мебель, у дальней стены, на лакированной полке – отрезы ткани под яркой лампой.
Карина остановилась и протянула руку:
– Вы принесли фото супруги?
Сергей засуетился, роясь в кейсе:
– Да-да, принес.
Карина ждала, не опуская руки. В уголках губ мелькнула и исчезла едкая смешинка. Сергей наконец-то нашел фотографию и передал хозяйке салона. Карина вошла в пятно света и внимательно, ощупывая карим взглядом каждый миллиметр, изучила черно-белое изображение. Потом молча, не глядя, протянула руку с фотографией назад – возьмет, естественно. Схватит и вздрогнет, когда пальцы соприкоснутся. Схватил и вздрогнул. Готовься, пища, готовься. Его супруге – платье.
– Ваша супруга смелая?
– В смысле?
– У нее великолепное тело. Она любит свое тело? Стесняется его демонстрировать? Откровенную одежду носит?
Голос из-за спины:
– Да. У нее есть платье с таким декольте… австрийский посол, помню, даже…
– Понятно.
Обиженное хмыканье в спину. Сильную, загорелую спину. Он пялился, Карина это точно знала, что он пялился. Ласкал ее взглядом, осторожно пробуя на вкус мысль «а если, а вдруг».
– Красный газ как символ огня и счастья, серебряные птицы как символ свободы.
Быстро черкнула ручкой на бумажке:
– Вот стоимость.
Сергей удивился:
– Немало.
Карина приподняла одну бровь:
– Немало за что? За фабричные тряпки, которые ткут на станках безразличные рабы, или за тончайшую ткань ручной работы? Моя частота нитей в два раза превышает частоту нитей у китайских мастеров, Сергей. Я душой и телом творю, душой и телом. Если вам нужен ширпотреб – вперед, в «Дом тканей» у цирка. Двадцать минут на машине – и вы вписались в ваш скромный бюджет.
Сергей нахмурился:
– Карина, мой бюджет потянет и не такое. Я должен быть уверен, что качество…
– Кто вам дал мои координаты?
– Премьер.
– Он мой клиент уже пять лет. Вам нужны еще гарантии?
– Да, вы правы. Извините.
– И вы извините, Сергей.
Она протянула ему руку. Мир.
– Ступайте к супруге. Вот мой номер счета. Ткань будет готова через неделю после оплаты. Всего доброго.
И она снова повернулась к нему спиной. Почувствовала его недоумение на грани с оскорбленностью. Обиженное, неуверенное «до свидания». Аккуратно закрываемая дверь.
Хлопок в ладоши – стена отъехала в сторону. Сорок четыре ступени, сорок четыре осторожных шага,
сорок четыре тихих звука.
Карина вплотную подошла к тучному парню, замотанному в кокон паутины. Черная стена, на стене – белесые нити пут, сонное одутловатое лицо с полузакрытыми глазами. Тонкие пальцы Карины медленно прошлись по лбу, носу, подбородку:
– Здравствуй, мой сладенький. Здравствуй, мой сахарный. Ты ждал меня, мой медовый?
Парень не проснулся от ее ледяного касания. Не пришел в себя и от сочных, мясистых звуков – Карина превращалась в громадного красноглазого паука. Лишь едва вздрогнул во сне, когда жала голодного чудовища проткнули его кожу.
Глаза. Ее роскошные глубокие глаза. Изумрудные вспышки, веер ресниц – магнит убийственный.
