— Привели… Какой леший вас сюда привел!.. Небось сами сюда пришли, подлецы! — орал начальник участка.
Юсси вспылил и сказал ему:
— Вот и врешь, что мы сами пришли. Это он нас привел.
— Кто он?
— Полицейский. Спроси у него, и он подтвердит, что вас привели сюда насильно, — сказал Юсси.
Все более раздражаясь, полицейский чиновник спросил:
— А что вы опять натворили?
— Ничего.
— Ничего, ничего, — передразнил чиновник. Юсси повторил:
— Ничего не сделали мы такого. Только лишь сидели в телеге и ехали.
— Ехали, ехали… Нечистая ваша сила!.. А куда вы ехали?
— Ехали в Кийхтелюс… И были совсем трезвые, — бойко ответил Юсси, так как он был уверен в правоте своего дела.
Некоторое время начальник участка молча шагал, заложив за спину руки, потом вдруг гаркнул опять:
— А вы знали, чья это была лошадь?
— Нет, — ответил Юсси. И Антти добавил:
— От какого лешего мы могли бы знать, чья она?
— А вот я вам покажу, от какого лешего знать… Да врете вы, знали…
— Не знали, говорят вам! — ответил Антти. А Юсси с твердостью сказал:
— Посудите сами, откуда мы могли знать? Или, по-вашему, у лошади это написано на морде или под ее хвостом?
— Ну, значит, вы украли эту лошадь!
— Это ложь! — вскипел Антти. И Юсси добавил:
— Это грязная ложь, как хвост у коровы! В моем собственном хлеве день и ночь ревут у меня пятнадцать дойных коров! И молока у меня столько, что я согласен даже и тебя молоком поить. Мне не требуется красть чужих лошадей.
Начальник полицейского участка скрипел зубами от злости, но сдерживал себя Некоторое время помолчав, он высморкался и стал продолжать допрос:
— А вы куда ехали на этой лошади?
— В Кийхтелюс.
— В Кийхтелюс… Врут и не краснеют… А что за дело у вас там, если вы сами из Липери?
— Мы ехали в Кийхтелюс. А если не веришь, так спроси у Ихалайнена, — упрямо ответил Юсси.
Полицейский чиновник пришел к мысли, что эти липерцы — крупные жулики. Он опять задал вопрос:
— Что за дело у вас было в Кийхтелюсе?
— Так ведь кобыла ушла туда! — нетерпеливо крикнул Антти. А Юсси поспешно добавил:
— Та самая, которую я у Кеттунена выменял.
Нет, полицейский не мог разобраться в этом сложном деле. Уже измучившись, он спросил:
— А за каким чертом ваша кобыла ушла в Кийхтелюс?
— Так ведь мальчишки ударили ее хлыстом, и она тогда побежала туда, — ответил Юсси.
Полицейский терял остатки своего терпения. А тут еще поросенок опять завизжал в мешке. Полицейский чиновник рявкнул:
— Это что у тебя там в мешке?
— Поросенок.
— Поросенок… Откуда у тебя этот чертов поросенок?
— От свиньи… поросенок… Начальник полицейского участка спросил:
— А что, он тоже ворованный? Юсси с достоинством ответил:
— Да нет, что вы? Вдова Макконена знает, что это наш собственный поросенок. Иди спроси ее, если нам не веришь. Кайса сама кормила его простоквашей. И может подтвердить это.
После продолжительного допроса начальник участка Тахванайнен смог выяснить лишь одно обстоятельство — что вдова Макконена хорошо знает этих двух липерцев. И по этой причине Тахванайнен приказал назавтра вызвать на допрос Кайсу в качестве свидетельницы. Ихалайнена же и Ватанена он велел отвести в камеру.
Юсси было запротестовал и сказал, 'Что он в камеру не пойдет.
— Ах, не пойдешь! — рявкнул Тахванайнен. — Почему же ты не пойдешь?
— Да мне некогда.
— Ах, вон что! Тебе некогда! Некогда отдыхать от своих злодеяний? — насмехался начальник участка.
Тут Юсси снова вскипел. Он замахнулся своим мешком и закричал на начальника:
— Попробуй тут поори на меня! Я тоже рявкну в ответ, да так, что весь город Йоки разлетится на куски.
— Отведите его в камеру! — гордо приказал начальник участка, показывая рукой на дверь.
— И тут шестеро дюжих полицейских, схватив наших липерцев, втолкнули их в камеру, уже знакомую им.
Вилле Хуттунен был тот человек, которому Антти и Юсси крикнули, будто они уезжают в Америку, когда встретили его на дороге.
В Липери все признавали, что слова этого человека заслуживают полного доверия. И, действительно, это был достойный человек. Любое дело он всегда излагал основательно. И уж если он начинал что-нибудь говорить, то говорил, не умолкая и не делая никаких пауз. Без всякой передышки он вел свою речь, не давая никому произнести хотя бы даже одно слово.
Было еще одно обстоятельство, которое позволяло доверчиво отнестись к его речам. Сам старик Хювяринен однажды сказал про него:
— Словам Вилле Хуттунена можно вполне доверять, потому что у него много земли и более десятка коров.
И если кто-нибудь недоверчиво относился к сказанному Вилле, такому человеку всегда напоминали о мнении старика Хювяринена:
— Ведь даже Хювяринен верит тому, что говорит Вилле.
Но была и еще одна значительная причина, благодаря которой Вилле Хуттувена не считали беззастенчивым вруном.
О Вилле было принято говорить:
— Уж если он врет, так он врет разумно и в меру. А такое вранье можно всегда через решето просеять: и увидеть, в какой куче правда и в какой куче ложь.
Некто Микко Кутвонен однажды сказал, имея в виду Вилле Хуттунена:
— Надо принять во внимание, что честный врун никогда не утаит правды, он всегда перемешивает ее с собственной ложью.
Этот Вилле Хуттунен всякий раз, когда возвращался домой, неизменно заезжал к старику Хювяринену. Он и на этот раз сделал то же.
Всю, дорогу Вилле обдумывал вопрос — почему Ихалайнен и Юсси Ватанен бросили свое хозяйство и почему Антти оставил свою жену. С этими мыслями он и подъехал к тому проулку, где находился дом Хювяринена. Но, подъехав к проулку, подумал: «Надо бы зайти к старику, да уж больно дорога нехороша — кругом грязь и ямы. Конечно, если б у женки Хювяринена кофе было наготове, вот тогда недурно было бы проглотить чашечку натощак». Вилле остановил свою лошадь и, лежа в телеге, стал обдумывать, как ему поступить. Уж очень ему не хотелось подъезжать к дому через этот грязный проулок. Ведь особой нужды не было заезжать. Тем более, и лошадь его пить не хотела, поскольку он недавно попоил ее, когда заезжал к старику Варису. Тут Вилле прямо рассердился иа Хювяринена за то, что тот не засыпал песком свой проулок.
— Ведь телега потонет в такой грязи, — сердился он. — Да еще он на самой горе построил свой дом, как будто ему у дороги не хватило места.
Однако желание выпить кофе пересилило эти мысли. И он подумал уверенно: «Хозяйка сварит кофейку, если нет у нее готового».
И тогда он повернул свою лошадь в проулок, и вскоре его телега остановилась у самого дома.
В доме была горячка — готовились к свадьбе. Хозяйка говорила Анне-Кайсе:
— Я так думаю, что они уже сегодня к вечеру вернутся из Йоки… Уж будь уверена, привезет тебе Ватанен всякие подарки.
— Старик Хювяринен добавил к этому:
— Нет, Юсси не станет там зря задерживаться. Он всю свою жизнь смирно прожил, так что и теперь он не будет болтаться в городе. Он справится со своими делами и тотчас поедет обратно.
Старик только что высказал это свое соображение, как вдруг в дом вошел Вилле Хуттунен. Он сел на лавку и стал выколачивать свою трубку о каблук сапога.
Хозяйка оказала, увидев его:
— А-а, это вы, Вилле Хуттунен! Вилле ответил:
— Заехал к вам, потому что у старика Вариса не оказалось ведра, чтоб напоить мою лошадь. Вот я и подумал — дай, думаю, заеду к Хювяринену, напою там мою лошадь. Пришлось-таки хлестать моего мерина для того, чтобы он сдвинул телегу в вашем проулке. Он так поднатужился, что оглобли затрещали и из дуги пыль посыпалась, а уж на что крепкая у меня дуга. Будь дуга похуже, так она бы треснула пополам. Вот мой сосед Янне нахваливает свою дугу, а она нипочем бы не выдержала, если б мой мерин рванул так со всей своей силы. А ведь он так рванул, что спина у него вытянулась в стрелку. Нет ли у тебя, Хювяринен, спичек?
— Спички есть, — ответил хозяин.
— Ну-ка дай мне спичку, чтоб разжечь мою трубку. Не знаю, как у вас, а в нашем доме столько спичек уходит, что только знай — покупай. Без конца все чиркают и чиркают, кругом шипенье раздается. Конечно, мой дом стоит на большой улице, и каждый, кто мимо едет, непременно заходит в наш дом. И если нет огня в очаге, то каждый пользуется спичками, которые всегда у меня лежат на столе. Да и пусть их на здоровье пользуются…
Вилле закашлялся, и благодаря этому Хювяринен успел сказать одну фразу:
— В твоем доме хватает проезжих, которые хотят покормить или попоить своих лошадей.
Откашлявшись, Вилле сказал:
— Много проезжих на дорогах. Иной раз тащится целый обоз и такой, что конца его не видно. И откуда столько бывает мужчин и лошадей? Ведь как будто их кто-то нарочно рассыпает по дорогам. А уж если такая толпа влезет в дом, так только подавай им спички и табак.
