И вот они сидят в гримерной. Задумчивые, сосредоточенно о чем-то размышляющие. Тут же гример. Все молчат. Наконец Александр не выдерживает, тяжело вздыхает и с досадой бормочет:
– И почему мы взяли только по одному!.. Да и рубашки надо было брать по три, а не по две…
– Я говорил, – слабо оправдывается Михаил.
– Говорил…
Опять молчат.
– Ладно, Саша, – успокаивает товарища Михаил, – завтра поедем и еще возьмем.
– А вдруг уже не будет? – беспокоится Александр.
– Да нет, ты же видел – там было много.
Гример начинает волноваться.
– Вы о чем, ребята?
– Да ни о чем, просто так.
Но тот уже почувствовал, что это не «просто так», и начинает канючить:
– Ну что, жалко, что ли, сказать? Сами же говорите, что там много.
– Ладно, черт с тобой, – сдается наконец Александр и смотрит на друга. – Сказать, что ли?
– Да уж говори, – обреченно соглашается Михаил. – От него ведь не отвяжешься.
– Улица Чкалова, дом 4, – шепотом произносит Александр, оглядываясь на дверь.
– И что там? – гример тоже переходит на шепот.
– А там продают английские замшевые пиджаки по цене двух бутылок и рубашки любых расцветок. Сколько здесь три – в Москве одна стоит. Да и не найдешь таких в Москве.
– А что так дешево? – недоверчиво спрашивает гример.
– Наверняка контрабанда, – делает предположение Михаил. – Им, видно, нужно быстрее сплавить товар. Только ты – никому!
– Да вы что? Могила!
Гример несколько минут мнется, потом не выдерживает нервного напряжения и осторожно спрашивает:
– Ребята, я вам, наверное, уже не нужен?
– Конечно. Иди отдыхай.
Гример пулей выскакивает из комнаты и вот уже почти вся труппа мчится на такси, на частниках, на попутках на окраину города: на улицу Чкалова, дом 4, дом, который приметил Ширвиндт еще при въезде в Пермь. Приезжают и видят задрипанную керосиновую лавку. Но гример-то понимает, что все это камуфляж, и начинает давить на продавца.
– Чего вы боитесь? Мы московские артисты: сегодня здесь, завтра – там. Никто ничего не узнает. Все будет шито-крыто. А мы у вас весь товар заберем.
– Какой товар? – ничего не может понять продавец. – Вот мой товар – керосин. Хотите – берите, хоть весь! Какие замшевые пиджаки? Вы с ума сошли!
Какой дурак будет держать в керосиновой лавке замшевые пиджаки?
Все лезут в лавку, чтобы лично убедиться, что пиджаков действительно нет и, в конце концов, убеждаются.
Назад едут все вместе автобусом. Мрачные и с желанием мести. А кто виноват? Гример виноват.
Веселое время – гастроли! Праздник души и сердца. Это было, когда мы гастролировали в Узбекистане… Среди артистов пополз слушок, что Ширвиндта и Державина пригласили выступить на каком-то важном правительственном приеме. Кто, кроме них, еще будет участвовать в концерте – тайна. Наверное, государственная. И об этом опять же знают только Ширвиндт и Державин.
Прошелестел еще один слушок: платить артистам по этическим соображениям не будут. Но зато вручат дорогие – очень дорогие! – подарки. А кому не хочется получить восточный подарок! Наверняка что-нибудь бесценное.
Артист, назову его Сережей, недолго мучился гамлетовскими сомнениями: быть или не быть. Конечно, быть! И он направился к неразлучным друзьям.
– Ребята, – попросил он, – включите меня в свой список. Что вам стоит?
– Сложно, – задумался Ширвиндт. – Ты же сам понимаешь – это на правительственном уровне.
– Да я понимаю… И все же?
– Даже не знаю. Ладно, ничего не обещаю, но я поговорю.
– Я тебя прошу.
– Сделаю все, что могу.
Дня через два-три Ширвиндт подходит к Сереже и ласково улыбается.
– Ну, – говорит, – старик, поздравляю: тебя включили в концерт – будешь ведущим. Но текст придется заучить на узбекском языке. Как, справишься?
– Спрашиваешь!
Дал ему Ширвиндт текст на узбекском языке, написанный русскими буквами, и предупредил:
– Срок тебе – десять дней. Не тяни, сразу же начинай учить.
А жили они в соседних номерах, с хорошей слышимостью. И, попивая узбекское вино, Саша с Мишей от души веселились, слушая, как за стеной целыми днями Сережа бубнит:
– Дыр-быр-бур… Бур-дур-дыр…
Наконец проходит десять дней и довольный Сережа заходит к соседям.
– Я готов. Когда концерт?
– Какой концерт? – Ширвиндт явно не понимает, о чем идет речь.
– Как «какой»? – Сережа в растерянности. – Концерт, где подарки будут давать.
– Понятия не имею.
– Да ты же мне текст дал – на узбекском языке. Я его выучил наизусть!
– Старик, я же не знаю узбекский. Как я мог тебе дать?
– А сейчас посмотрим…
Сережа выбегает из номера и вскоре возвращается с узбеком.
– Вот, – дает он ему текст и тычет в него пальцем, – прочитай-ка, что здесь написано.
Тот долго рассматривает бумажку и с трудом начинает читать:
– Дыр-быр-бур… Ребята, это какая-то хреновина, извините меня. По-моему, такого языка вообще нет.
И тогда до Сережи доходит.
– Ну, паразиты, – грозит он, – я вам тоже сделаю! – И хлопает дверью.…
Они никого не хотели обидеть. Да разве ж и можно веселой шуткой обидеть кого-то?
Был у нас в труппе артист Гоша (царство ему небесное!). И вот прибегает он однажды ко мне в номер чуть не со слезами на глазах.
– Левочка! Левочка! Что мне делать? Пришла срочная телеграмма. Вот: «Прилетай зпт Миша проглотил шуруп тчк Целую бабушка». Что делать?..
– А что делать, – говорю, – вылетай! Я за тебя сыграю роль. И ни о чем не беспокойся.
– Спасибо! Ты настоящий друг! – И убегает.
Сажусь, начинаю учить роль – спектакль в тот же вечер. И тут опять прибегает Гоша, но на этот раз радостный.
– Левочка! Пришла еще одна телеграмма. Слушай: «Шуруп вышел зпт можешь не вылетать тчк Целую бабушка».
Шло очередное собрание в министерстве культуры, похожее на все другие, как капли воды из неисправного крана. Жара – дышать нечем, но все мужчины в темных костюмах, как на похоронах, и при галстуках так было положено, чтобы избежать вольнодумства, половина зала откровенно дремлет, думает свои думы. И тут маленький, лысый, взопревший докладчик из министерских чиновников, чтобы расшевелить аудиторию, берет на октаву выше:
– Я еще могу пережить, когда на сцену выходит Ромео-пенсионер – издалека не видно. Но когда вместо Джульетты на сцену выкатывается бочонок!.. – он делает многозначительную паузу, ожидая «смех в зале», но вместо этого в тишине раздается хриплый голос очнувшегося от спячки режиссера Бориса Равенских:
– Черт возьми!.. Я совсем забыл про бочонок! А ведь скоро капусту солить…
Докладчик был шокирован.
Рассказал мне как-то приятель одну историю, которая приключилась с нашим известным актером Николаем Афанасьевичем Крючковым. Когда он был в Индии на Международном кинофестивале, то, хорошо угостившись у гостеприимного Раджа Капура, вернулся в гостиницу с огромной гаванской сигарой в зубах, воображая себя Черчиллем. С этой сигарой лег в постель и уснул. А ночью стал тлеть: у них там матрацы набиты сухой пахучей травой. Первым запах почувствовал его сосед по номеру, с которым он жил, не менее известный артист (к/ф «Цирк») Сергей Столяров. Залили все водой из графина, и получилась совсем неприглядная картина: грязь и чад.
В общем, назревал международный скандал: отель-то был президентским! Наш посол в Индии, к которому обратились друзья, не знал, что делать, и решил переждать какое-то время, чтобы выяснить, какие дипломатические шаги предпримет индийская сторона.
А оказалось все проще простого. Когда убитые горем Крючков со Столяровым открыли дверь в номер, то поразились: будто ничего и не произошло: все чисто, прибрано и вместо паленой гари пахнет индийскими благовониями.
Это у них – в азиатской стране. А у нас, в полуевропейской, в наших гостиницах актеры горят постоянно, и никто о международных осложнениях даже не думает и ни о каких санкциях не помышляет. И не по причине деликатности жилищной администрации, а благодаря находчивости самих погорельцев.
Расскажу в связи с этим лишь о двух историях, которые мне запомнились.
Был у нас в Театре на Малой Бронной замечательный артист Саша Юдин по прозвищу Лемур, потому что он все делал как-то заторможенно, как лемур где-то на Мадагаскаре, который медленно лазит по деревьям и лениво срывает листочки. Между прочим, Саша был из какой-то старой аристократической семьи, и когда он называл фамилии тех, кто был близок с их семьей, можно было представить внушительный круг их знакомств.
У Саши почему-то никогда не было никаких денег, но при этом он умел сохранять аристократическую независимость. Он, например, переходил улицу там, где ему хотелось, не обращая внимания ни на светофоры, ни на постовых. Вот как-то они с Геннадием Сайфулиным переходят улицу где не положено, и раздается милицейская трель. Они подходят к милиционеру, и тот говорит:
