Только я собрался умножить 274 на 5, разделить затем на 9 и прибавить 32° к расстоянию от Кале до Парижа, как увидел автомобиль, несущийся прямо на меня, и вдруг сообразил, что, увлеченный своими расчетами, позабыл о существовании правостороннего движения. Я вовремя переехал на нужную сторону и затормозил, а летевший навстречу водитель, приостановившись на минуту, крикнул мне прямо в лицо:
— Ты что, спятил, что ли? Это тебе не ростбиф жевать!
Потом, заключив из моего молчания, что до меня не дошел смысл его слов, он, уже трогаясь в путь, еще раз взглянул на меня и постучал несколько раз указательным пальцем по лбу.
* * *
Этот жест, я скоро в этом удостоверился, — своеобразный ритуал.
С тех пор мне довольно часто приходилось ездить в машине с мсье Топеном или мсье Шарнеле, и я не раз наблюдал, как они, обгоняя другого автомобилиста, по не совсем понятным для меня причинам, глядя на него в упор, постукивали себя по лбу. В свою очередь отставший, из каких-то еще более таинственных побуждений, догоняя мсье Топена, обращался к нему также на языке жестов, но на этот раз он, словно отвертку, ввинчивал себе в висок указательный палец. В конце концов я пришел к выводу, что французы на дорогах постоянно задаются вопросом, уж не сошли ли они с ума, и тут же находят кого-нибудь, кто подтвердит, что они действительно не в своем уме.
Любопытно отметить, что те самые французы, которые охотно ведут лингвистические бои не иначе, как вооружившись словарем Литре, а составляя Большой академический словарь, продвигаются со средней скоростью семь слов в неделю, стоит им оказаться в автомобиле, сразу же забывают о всякой сдержанности в языке, о чистоте речи и даже простой осмотрительности[142]. Французы — прирожденные лингвисты, подобно тому как существуют нации прирожденных мореплавателей и меломанов, но за рулем они забывают обо всех правилах грамматики. Мсье Топен, который с особой жадностью проглатывает в своей газете рубрику, посвященную защите французского языка, и, не задумываясь, отчитает в письме журналиста, употребившего глагол «надеть» вместо «одеть», сам на дороге без конца изощряется во всяких «сивых меринах» и «сучьих детях».
В стране, где всегда во всем соблюдают меру, особенно удивляют люди, теряющие самообладание. Но тот факт, что они так легко теряют его за рулем, чреват неприятными последствиями. В одном им надо отдать справедливость: об их приближении узнаешь издалека. Золотое правило английских автомобилистов — проехать незамеченным. Француз же, напротив, стремится поразить воображение каждого, кто попадется на дороге. Потому-то он производит так много шума. Обычно автомобили работают на бензине. Французские же автомобили работают на гудках. Особенно когда они стоят[143].
* * *
Казалось бы, у француза страсть к быстрой езде должна была бы быть прямо пропорциональна мощности его машины. Какое заблуждение! Чем меньше автомобиль, тем большую скорость он хочет из него выжать. В этом царстве парадоксов наименьшую опасность представляют наиболее мощные машины. Лишь их пресыщенные жизнью водители позволяют себе роскошь ехать «медленнее своих возможностей», они и так без всяких усилий обгоняют остальных.
Что же касается француженок, надо отдать им должное, они ездят медленнее мужчин. Было бы естественно предположить, что англичанин должен себя чувствовать с ними спокойнее. Новое заблуждение. В стране, где все мчатся с головокружительной быстротой, такая медленная езда особенно опасна. Если к этому добавить несколько неуверенную манеру вести машину и очаровательную непоследовательность француженок, из-за чего включение левой фары наводит вас на мысль, что водительница хочет свернуть направо (да и то в этом нельзя быть полностью уверенным), то вы поймете, что нет ничего более рискованного, чем очутиться в машине, которую ведет женщина.
Но во Франции вас подстерегает еще и сверхопасность: в этой стране, где, как и во многих других, большинство женщин не водят машину и не курят, вы можете оказаться в машине, где за рулем сидит женщина с сигаретой в зубах.
Если, на вашу беду, судьба сведет вас на дороге с этим пленительно улыбающимся чудовищем, самое лучшее — остановить машину у первой же железнодорожной станции и пересесть на поезд.
Глава XIV
Эти прекрасные воскресенья
Если угодно, можете считать, что Англия лишь потому после 1066 года ни разу не подвергалась вторжению иноземцев, что их пугает возможность провести в этой стране хоть одно воскресенье.
Но позволено также будет спросить, сравнивая обрекающее вас на скуку английское воскресенье с французским, вынуждающим вас развлекаться: которое из них в конечном счете труднее вынести?
Немало французов всю неделю раздумывают над тем, как они проведут свой день отдыха, но обычно он наступает прежде, чем они примут какое-либо решение. Во всяком случае, так бывает и у Топенов и Робийаров, которые не раз мне признавались: «Обычная история, в воскресенье не знаешь, куда себя деть…»
Подобные вопросы, конечно, не мучали бы их в Англии, где по воскресеньям можно только размышлять над тем, чем заняться в будни.
По правде говоря, я не знаю никого, кто имел бы столь удрученный вид и действовал на меня так удручающе, как мсье Робийар, когда воскресным днем он толкает перед собой коляску с малышом на Елисейских полях, время от времени награждая подзатыльником старшего сына за то, что тот перебежал дорогу, распекая младшую дочь за то, что она заупрямилась и не хочет вообще переходить улицу, поторапливая жену, застывшую у витрины: «Ты еще долго?», и, наконец, среди мощного потока гуляющих, удивительно, я чуть было не сказал — возмутительно, на него похожих, добирается до Булонского леса. Вся эта движущаяся лавина докатывается до определенного места, останавливается, усаживается и начинает смотреть на тех, кто едет в машинах или идет в других направлениях, а те в свою очередь глазеют на них.
По воскресеньям одна половина французов разглядывает другую.
Парижане, одевшись попроще, едут в гости в деревню, где их встречают хозяева, одетые на городской лад. Первых удивляет обилие черного сукна и белых воротничков среди коров и люцерны, вторые недоверчиво поглядывают на этих лжеангличан без галстуков и в куртках из твида…
Те, кто в эти летние вечера возвращается с загородных прогулок в собственных автомобилях, с некоторым презрением взирают на пешеходов, которым пришлось довольствоваться воздухом Булонского леса, а те насмешливо поглядывают на вереницы сбившихся в кучу машин и недоумевают, как могут вполне нормальные люди часами выстаивать в автомобильных очередях на шоссе. Тем временем толпы «спортсменов» — завсегдатаи скачек, которые не в силах понять, как можно провести воскресенье, глядя на людей, гоняющих мяч, и завсегдатаи стадионов, которые недоумевают, как можно получать удовольствие от того, что доверяешь свои деньги лошадям, — на короткое мгновение объединяются, сообща обливая презрением своих соотечественников, теряющих драгоценное время на дорогах и шоссе.
А летом консьержки, сидя на своих плетеных стульях у подъездов, поджидают, комментируют и регистрируют возвращение своих жильцов.
Несколько ярых индивидуалистов, то ли из духа противоречия, то ли в силу своего характера, решают провести этот день дома, чтобы вбить несколько гвоздей, навести порядок, то есть привести все в беспорядок, или же отдаться любимому национальному спорту «сделай сам», который, в сущности, заключается в том, что вы мастерите из чего попало, затрачивая на это уйму сил и энергии, какие-то вещи, которые можно чуть ли не даром купить в любом магазине (страсть мастерить играет столь важную роль в жизни французов, что она, несомненно, заслуживает специального исследования, и я еще вернусь к этому вопросу). Эти приверженцы домашних воскресений в какой-то степени напоминают британских подданных, которые по воскресеньям обычно либо возделывают свои крошечные садики, либо с жадностью поглощают публикуемые в воскресных изданиях газет отчеты о бракоразводных процессах и съедают свой несколько более обильный, но такой же невкусный, как и в будни, обед.
Но во всем остальном какое огромное между ними различие!
* * *
Верный своему необъяснимому капризу, создатель до последней минуты седьмого дня стремился сделать так, чтобы мы ни в чем не походили на наших соседей.
У Франции, так же как и у Англии, два лица: лицо будничное и лицо воскресное; но, если Франция стремится это подчеркнуть, Англия это скрывает.
По воскресеньям французы уделяют особое внимание своему костюму. Англичане же, наоборот, этим явно пренебрегают; в то время как его ближайший сосед по планете одевается, англичанин скорее, если так можно выразиться, раздевается[144]. В этот день француз бреется необыкновенно тщательно, англичанин же… нет, конечно, англичанин, совершенно очевидно, не может бриться по-разному, хотя вообще-то у каждого англичанина своя особая манера бриться по воскресеньям[145].
