— Внимание, — шипит голос НШ на всех ходовых участвующих в параде кораблей и катеров, в ушах оцепления и в голове Витьки-подрывника, — напоминаю, залп по команде: «Плюс»!
— Есть, есть, есть, есть — разносит эфир.
Ну, вот. Ну, сейчас… Второй Универсальный Солдат, флагманский «мускул», начальник физподготовки бригады, изображающий нарушителя границы на надувном «Зодиаке» с подвесным мотором, подлетает к точке «Т»: заложенному в неприметно плавающем топляке заряду, удерживаемому на месте сложной системой якорей-кошек на толстых лесках и проводами к подрывной машинке, или как там она правильно называется…
— Плюууус!!! — взрывается в эфире мегатонный приказ НШ.
Выстрела нет. Нет выстрела — нет взрыва, это ж коню понятно.
Коню понятно, а вот НШ — совсем нет. Он с резкого разворота впивается взглядом в меня, и мне плохо, и я начинаю понимать, что такое благородная ярость и почему от нее не спрячешься. Но я точно знаю, что связь работает, я уверен, я абсолютно уверен в том, что и корабль, и Витька ПОЛУЧИЛИ ПРИКАЗ!
— ПЛЮЮУУУСС!!! — вспышка сверхновой не способна на больший эффект.
И тишина.
Как там правильно начинать плакать? Рыдать? «Хлюп?»
Но шоу — оно, как известно, маст гоу он, в любых условиях обстановки.
Поэтому тут как будто доброе наследие Герберта Уэллса сработало над нашей, отдельно взятой пограничной сценой. Время, мягко и цепко схваченное дисковыми тормозами острейшего желания НШ: «Ну же!!! Ну же, кто-нибудь!!!!» послушно останавливается, корабли застывают в своей бешеной гонке, даже облака подвисают на месте и заинтересованно оборачивают взор на наше действо, а из-за частокола старых деревянных свай, что на островке напротив, взмывает в воздух невиданное диво в развевающихся лохмотьях маскировочной сети. С упорством и решимостью камикадзе диво, отталкиваясь от чего попало потрясающим числом конечностей, перелетает частокол свай, наклоняет нос и в крутом пике рушится прямо на пролетающий мимо задравший морду «Зодиак» с недоумевающим начфизом. Музыкальная фраза душераздирающего, как и положено в таких случаях, воя отвесно пикирующего физического объекта отчетливо делится на «врешь, не возьмешь», «твою» и «мать».
Бух! — раздается в мертвой тишине Вселенной, когда летающее диво, «Зодиак», начфиз и подвесной мотор сливаются в единое целое.
БУММ!! — звучит тут же выстрел бакового орудия ПСКРа.
БААХ!!! — лопается подводный взрывпакет и в условленном месте, но теперь уже точно под брюхом «Зодиака» вырастает белый столб воды.
Хррр, — проворачиваются шестеренки застывшего времени, и оно запускается по-новой, в свой привычный безостановочный бег и тут, как и следовало ожидать, в весенний воздух с ревом взлетает масса предметов туалета.
Толпа в экстазе.
НШ в глубоком ступоре.
Крылатое диво с начфизом Корнеичем, путаясь и громко матерясь, бьются насмерть в путах масксети под перевернутым «Зодиаком». С подлетевшего «Грифака» в воду прыгают бойцы в спасательных жилетах.
Цель достигнута.
Потому что все подумали, что так было задумано.
Вот она — сила спонтанного экспромта!
На корабле, оказывается, вышла из строя система подачи боезапаса — обычная болезнь артиллерийской установки АК-176. Флагманский артиллерист, находившийся на борту, лично произвел выстрел после ручной перезарядки (что строжайше запрещено!), но на это ушли драгоценные секунды. И пока они шли, Витька «Конь», наш Печальный Рыцарь Границы, неведомо как подбросив себя в воздух, пролетел, семеня всеми членами организма по пикам торчащих из воды свай, и точно шлепнувшись на «Зодиак», жестко заломал начфиза и крутанул лодку на обратный курс. Ну, а потом, естественно, Бум-Бах, все сработало и «Зодиак», вздыбившись, накрыл их сверху…
— Ты тоже виноват, — бубнил НШ весь следующий год, — не хер было буржуйской технике доверяться…
Ладно. Лейтенант виноват просто потому, что он — лейтенант.
А Витьке я восторженно выкатил фанфурик. В качестве авторского гонорара за постановку и исполнение сальто-мортале воспарив. Он, как истинно скромный герой нашего времени, потребовал еще — для начфиза. За здоровенный синяк на левой скуле, поразительно совпадающий по форме с изделием известной японской фирмы «Алинко».
Хэмингуэй сказал, что яхты — это жизнь. Гы-гы. Спецы утверждают, что лучше говорить не yacht, a sailboat. Ну да ладно. Служил на одном 205-м Высоцкой бригады мичман, старшина ЭМК,[22] по кличке Кибальчиш. Это был невысокий, но слегка возвышенный и утонченный организм, с какой-то неестественной удалью предающийся изобретательному разврату. Он дрючил всех замеченных теток так, что полгарнизона мечтала оторвать ему яйца, треть — втихаря дарила погоны царского поручика — с намеком на Ржевского, а остальные 16,7 %, в основном «прихожанки» со слабыми чувственными тормозами, готовили Мальчишу роскошные поляны. Единственным спасением городка от этого трахуна-перехватчика была граница, на которой Мальчиш делался молчаливым и сосредоточенным.
И вот однажды летом этот 205-й, тусуясь на дозорной позиции 3–4 районов Финнзала, загнал на кучу отмелей западнее Мощного здоровенный кэч (двухмачтовая яхта, у которой бизань-мачта сдвинута к носу, оставляя чистую корму для удобства управления и отдыха) под названием то ли «Мария», то ли «Магдалена», что-то такое, библейское. И эта стройная девушка, понукаемая совершенно глупым, не знающим района и, скорее всего, в хлам укутанным шкипером, добросовестно взгромоздилась на камушки в трех милях от западного берега Мощного, и сказала, что, мол, не виноватая я. Сказала на 16-м канале красивым контральто, негромко, немножко скрадывая гласные, что сразу выдает женщину с чувственными губами. Почуявший ситуацию головкой, Мальчиш как раз торчал за «Орионом» ГКП, все слышал и немедленно пришел в полную БГ: сердце колотилось в грудную клетку, ребра, пересыпаясь в паузах, тарахтели кастаньетами, копыта в дырявых тропичках нервно царапали палубу. Настроение передалось и другим — неторопливо собиравший осмотровую группу зам вдруг запах «Жилетом», а штурман пристально разглядывал яхту в БМТ:[23]
— Трое женщин. Мужиков не видно вообще.
— Не может быть. Дрыхнут, наверно, пьяные…
После этого обмена репликами командир вызвал яхту и сказал, чтобы не пугались и приготовили все документы, помещения и «все, что нужно показать», а заодно и объяснить командиру ОГ свое давешнее идиотское поведение на фарватере и позже. На это последовало заявление о каких-то проблемах с такелажем и просьба прислать знающего человека, перед которым можно было бы оправдаться.
Нужно ли говорить, что Кибальчиш, в последний раз бравшийся за парусину в школе мичманов (ублажал некую леди прямо в учебном яле-шестерке, и тут не вовремя пошел дождь), резко оказался чуть ли не яхтенным капитаном, близким приятелем Феди Конюхова и ба-а-альшим специалистом по фокам, гротам, триселям, стакселям (штормовым, товарищ командир, и генуэзским) и, естественно, спинакерам с кливерами.
— Ты там присматривай за ним, — сказал кэп заму. — Не хватало мне еще харррр… тфу, блин, порева без предварительного сговора при исполнении, ну ты понял.
Библейская красавица косо торчала на камнях почему-то с зарифленными парусами, и под прибытие «Чирка»,[24] видимо, дабы продемонстрировать проблемы с такелажем, решили поотвязывать зарифленные шкаторины от гиков, для чего перебросили их на задравшийся борт. Умысла, видимо, не было никакого, но и первокласснику понятно, что при толчке в борт или даже просто накате волны, незакрепленный гик под воздействием своего веса (никак не меньше 70 кг) будет переброшен на левый…
Кибальчиш на паруса не смотрел. Он смотрел на блондинку у румпеля, которая, классически рукой заслонившись от вечернего света, с любопытством глядела на подъезжающий «Чирок», на котором, естественно, никто не додумался погасить инерцию, и который, как положено по законам той же механики, довольно сильно тюкнулся в борт…
Когда Кибальчиша выловили из воды, то сначала испугались. Первой пришла в себя блондинка, немедленно начавшая делать незадачливому воину, которого зам уже мысленно перекрестил, дыхание рот в рот. Это помогло, или что-то другое (может, название), но когда Мальчиш открыл глаза, они посмотрели на мир и ситуацию совершенно необычным, светлым взором. Воистину, это было знамение.
Что там было с яхтой, история умалчивает. Известно, что через несколько лет эта же яхта, преследуемая в тумане новеньким, только что с завода 10410,[25] вывела его прямиком на гранитную баночку, сама оставаясь целой и невредимой.
А Кибальчиш, выйдя из госпиталя, сделал два дела — покрестился в Свято-Никольском и поступил на заочку во ВВМИУ им. Ленина, г. Пушкин. Более от него никто не слышал слова худого, ни единого мата, а единственное, что осталось от былых повадок — благородная аббатская улыбка Арамиса. И — ни-ни. Поразительно. Библию — назубок. Посты — свято. Отпуск — на несколько частей, чтоб размазать на все православные праздники. А когда начиналась обычная рутинная подготовка к немногочисленным военным праздникам, Мальчиш на полном серьезе предлагал бригадному заму вынос хоругвей вместе со знаменем.
