Стою, балдею.
Вдруг сзади на ухо: «А-Э-А-У-ААА!!!» Медвежий рев! Реакция сработала как надо. Брюс Ли плачет от зависти. Когда сообразил, что делаю, я уже давно бежал к зимовью мелкими, но необычайно скоростными шажками, так как штаны болтались где-то внизу и не позволяли увеличить шаг. «Ё…ный Маленький Мук!!!» — завыл я громче медведя и попытался на ходу освободиться от лишней одежды. Медведь, наверно, немного прибалдел, глядя на этот стриптиз в минус сорок градусов. Такого он не видел, наверное, с момента расформирования метеостанции, которая была в восемнадцати километрах. Восточнее.
Но мне было глубоко наплевать на медвежьи переживания. Я сам переживал не по-деццки.
При очередной попытке увеличить скорость я со всей дури навернулся на наст и, перевернувшись пару раз через голову, встал на колени. «Вот тот самый писец и медведи, про которых говорили якуты!!!» — понял я. Сообразив, что если немедленно не предпринять каких-либо действий, то грязного разврата с медведем не избежать, я как стоял раком, так и рванул к зимовью. Судя по тому, что меня еще не поужинали, медведь вторично прибалдел. Естественно, пожрать то худо-бедно всегда можно найти, а вот посмотреть на цирк-стриптиз с голым нечто, передвигающимся ракообразно по его родине, такого тут еще не видали!
На удивление, бежать на четвереньках со спущенными штанами оказалось намного легче, чем на двух ногах. Воодушевленный этим открытием, я дикой иноходью кинулся к двери. На тот момент мою дурную голову терзала всего одна мысль, а именно: что нехорошо врываться голым к спящим товарищам. Люди серьезные, могут не так понять.
Доскакав таким макаром до двери, я трусливо оглянулся через плечо. Медведя не было! Ага, зассал вонючка! От радости я за доли секунды натянул портки и радостно ввалился в зимовье. И заснул.
А на утро я узнал от местных, что медведь орал далеко от жилья, но так как по тундре зимней ночью звуки разносятся ого-го как, то кажется, что он стоит у тебя за спиной.
P.S. А мож, он все-таки был, а?
На том же побережье моря Лаптевых.
Жили мы в деревянном зимовье на пять человек. Зимовье было построено в эпоху Колумба, но несмотря на это, стояло крепко. Стены были выложены из немереной толщины бревен, крыша (уголком) и потолок из чего-то, очень похожего на шпалы.
Нар было всего четверо, так что я и еще один товарищ спали валетом. Не очень эстетично, но все же лучше, чем на покрытом инеем полу. А еще была там печка. Ну печка как печка, только размера была такого, что в нее вагон дров можно было загрузить.
После трудного дня все, как водится, приняли немного охлажденной при минус сорок градусов водки и разлеглись по полатям. Неспешный разговор постепенно перешел в разномастный храп. Заснул и я. Часа в три ночи проснулся от нестерпимого желания сходить в тундру. Лежу, собираю в кулак силу воли.
— Серега, — раздался голос соседа по нарам. — Глянь, какое северное сияние!
«Совсем, что ли, допился, — подумал я. — Как это он сияние, блин, с нар увидел?»
— Да вон, посмотри туда, где труба от печки в потолок упирается. Как красиво переливается там все!
Пока я наводил фокус на указанную точку, сосед сдавленным голосом завопил:
— Серега! Горим!!!
Пля, пронеслось в мозгу, пришли песцы стадом. Это при такой морозяке без жилья остаться?
В зимовье постепенно нарастала паника. Народ хлопал глазами со своих лежбищ и лениво вопрошал, что происходит.
— Да вот, горим на хрен, — меланхолично донеслось из одного угла.
— И давно горим? — поинтересовались из другого угла.
— А кто его знает, по-моему, пора дергать отсюда, — донеслось откуда-то с середины.
В рядах отдыхающих наступило оживление, и через минуту все стояли одетые. На мороз никто выходить не хотел.
— Ну давай, глянем, что там горит, — поступило предложение.
С помощью лома отковыряли одну балку с потолка. Горело красиво. Огнем был охвачен весь чердак.
— Бляааааа! — осознание грядущего геморроя проникло в сознание людей. Я ломанулся на выход, чтоб завести заглохший бензогенератор, так как в дыму и без света чувствовал себя как-то неуютно. Остальные, с энтузиазмом искателей кладов в старинных домах, рвали потолок ломами. Напомню — потолок был сложен из тяжеленного бруса, и поэтому отрыв и падение каждой деревяхи сопровождалось затейливым матом того, на кого она падала.
С третьей попытки запустив генератор, я кинулся в дом. Там в дыму недавно мирно спящие люди с остервенением обкурившихся шаманов тыкали ломами в потолок. Завершала сюрреалистичную картину тусклая лампочка и отодранные с потолка брусья, висящие на одном гвозде. Меж них сновали люди и отчаянно матерились. «Ну, пля, форд Байярд какой-то», — подумал я, шагая вовнутрь и намереваясь принять участие в вакханалии.
— Иопт, Серега-а-ааа, — раздалось из дыма, и я увидел летящий на меня брус, который будучи оторванным с одного конца, как маятник летел мне в лоб. Реакция у меня хорошая, и брус прошел в пяти сантиметрах от головы.
— Аааааа! — раздался вопль пожарника-самоучки, который шел позади, и брус, пролетевший мимо меня с потрясающей точностью, зарядил ему в дышло. Растопырив глаза, как будто увидев водку по два двадцать, этот борец с огнем, горестно всхлипнув, покинул помещение задом наперед и с глухим стуком прикорнул за порогом.
Борьба со стихией продолжалась. Я понял это, когда, пробившись к столу, заметил одного огнеборца, сосредоточенно наливающего водку в пять стаканов.
— Один не наливай, — сказал я. — Леха не будет.
Я имел в виду товарища, который после контакта с деревяхой все еще пучил глаза за порогом. Издалека казалось, что он борется с запором.
Нет ничего прекрасней, чем в горящем помещении пить водку. В дыму и копоти, с играющим над головой племенем вокруг стола стояли люди и ждали, кто скажет тост. Тостом послужил самостоятельно отвалившийся с потолка брус, который зарядил по хребту предполагаемого тамады. Несостоявшийся тамада сдавленно хрюкнул и без слов опрокинул стакан. Вслед за ним и мы повторили молчаливый тост.
Через час зимовье было потушено. Посреди тундры стояли пять негров и чесали репы. Хотелось спать. На пятерых еще оставалась половина зимовья, и, наскоро заколотив дыры, мы завалились по нарам.
Эта, есть такая штука, марку не знаю, в простонародье танкетка. Или танк. На таких геологи романтично рассекают по говнам России. Оно на гусеницах. В кабине разговаривать невозможно — лязг и грохот. Кузов тентованный. В Ём люди сидят. Лежат. Пиют.
Рыбалка, охота… Много времени я провел там… Даже иногда охотился и рыбачил.
На рыбалку пешком? Та не смешите мои иаицы! Ежели недалеко, то на танкетке. Ну а ежели далече, то на вертухе. В этот раз было рядом, верст двести, поэтому, подшаманив накануне танкетку, в шесть нуль-нуль загрохотали в сторону севера. Пока водитель с нереального бодуна остервенело дергал рычаги в кабине, мы уютно устроившись в кузове и под лязг траков приступили к рыбалке. Рыбачилось хорошо, и поэтому через пару часов мы уже были готовы наступить на ногу бенгальскому тигру, а дернув за вторую, разорвать его.
В семь нуль-нуль, съехав с дороги и проехав пару километров, водитель решил, что он в пустыне, и ессно сразу булькнул в небольшую, но глубокую лужу.
«Етить его налево», — решил водила и, заглушив танк, проорал нам, что все (дальше нецензурно!!!)…
— Серег, ты у нас самый младой, — послышалось из глубины кузова, — сходи, выясни, че этот танкист так разорался.
Утром на Севере романтично… Градусов пять плюса и тума-а-а-а-н.
Кто-то услужливо откинул задний полог.
Кто-то налил стопарик.
Почему орал этот «танкист», я понял сразу, как-только выпрыгнул с заднего борта. Воды было как раз до него. До борта.
Собсно это я успел заметить еще в полете.
— Них… себе!!! — растопырив руки, заорал я, когда понял, что сейчас предстоит. А предстояло окунуться в романтику.
Вот в эту романтику я и окунулся по самые ухи. В прямом смысле. Когда я погружался в воду, перед глазами отчетливо предстали все родственники водителя, аж до седьмого колена. Особенно их матери и матери матерей.
Мой радостный вопль разбудил стаю куропаток и озадачил сидящих в кузове. То, что они еще не просекли ситуацию, я понял тогда, когда очередной гонец, посланный узнать, «что эти два м…ка раскричались», аккуратно опустился рядом со мной на дно.
Из воды мы вылезли.
Потом вынимали оттуда танк.
Потом пили и сушились. Зубы стучали, водка не брала.
Просохнув и подкрепившись, мы мчались на всех порах вдоль кромки воды какой-то речки. Народ продолжал обедать в кузове, а я сидел наверху.
