– Прекратите! Вон! Всех на губу! – Но его никто и слушать не желал.
Следом за почти вылечившимся от наркотической зависимости Сизовым вошел здоровый солдат, опустил поросей и вытащил из-за пазухи привязанную к двум палкам здоровую тряпку, которую развернул перед едоками. На ней можно было прочитать: «Не дадим жрать наших свинок!» Этот лозунг был написан не чем иным, как дерьмом Терминатора. По комнате разлетелся соответствующий запах.
Маленькие хрюшки, цокая копытцами по паркету, бродили по комнате. Один подошел к Верочке и стал чесать бок о ножку стула.
– Ой, какой хорошенький! – жена подполковника взяла свинку на руки.
Действительно, порося был чистенький. Животинка смотрела на женщину маленькими флегматичными глазками и, казалось, даже немножко улыбалась ей своим рыльцем.
– Это что?! – заорал Шпындрюк, глядя то на солдат, то на подполковника, ведь это были его подчиненные.
– Вы что, охренели? – повторился Стойлохряков. – Ну-ка вон!
– Есть, товарищ комбат! – выкрикнули четверо разом, развернулись на сто восемьдесят и быстро вышли, оставив Шпындрюка и его гостей наедине с восемью маленькими поросятами, один из которых успел выбраться из рук Верочки, подошел к стоящему на столе салатику оливье, сунул в него рыло и стал лопать, особо никого не стесняясь.
– Стой! Куда? – снова заорал Стойлохряков, обводя ошарашенными глазами гостиную. – Назад!
От этого крика два поросенка сразу обделались, запачкав дорогой персидский ковер. Жена Шпындрюка выла навзрыд.
– Какие сволочи! Кто их пропустил? – кричала она в нервной истерике. – Эти твари только что пустили по ветру пять тысяч долларов!
– Вы что, вы что устроили? – кричал комбат.
– Мы не знали, что вы здесь будете. Мы просто не хотим, чтобы свинок кушали. Видите, они какие маленькие? – ответил ему Валетов.
– Идиоты! – орал комбат. – Вы что, совсем потерялись? Одурели на этой стройке? Завтра же в часть. Все. Все до одного. Снова подъем-отбой, никаких поблажек. Распустились здесь.
Вбежала раскрасневшаяся Валя.
– Ой, – взвизгнула она, – это что же?
Жена комбата вышла из-за стола и, упав на диван, начала истерично хохотать.
– Вы, – выл Стойлохряков, – заберите этих парнокопытных отсюда! Уроды! Самих в стойла поставлю! Бегом!
– Есть, товарищ комбат! – выкрикнули солдаты и начали ловить разбежавшихся по комнате поросят.
Первым с заданием справился Резинкин, схватил свою пару и вышел из комнаты. За ним изловил двоих и Валетов и также отвалил. Остались только Простаков с Сизовым, которым никак не удавалось схватить хотя бы одного из четверых.
Животинки словно почувствовали, что сейчас экскурсия для них закончится, и пытались изо всех сил продлить себе удовольствие от пребывания в столь элегантно оформленной комнате.
В прыжке Простаков схватил одного за ногу, при этом врубился своим мощным плечом в ногу комбата, и последний, не удержавшись, растянулся поперек стола, едва не втыкаясь своей толстой мордой в острую крышечку ополовиненного графинчика с водочкой.
– Будем вылавливать по одному! – Кент бросил салфетку на стол, поднялся со своего места и загородил вход. – Я готов, – сообщил Абрам Иосифович. – Здесь буду стоять, как стена.
Шпындрюк также поднялся со своего места.
– Дорогая, – предложил он жене, – давай возьмем вон того, который спрятался в углу за тумбочкой.
И они вдвоем на цыпочках пошли к забившемуся в уголок поросенку.
Он не стал дожидаться, когда к нему приблизятся Шпындрюки, и сиганул в центр комнаты. Неудачно повернувшись, толстая жена сбила с ног Шпындрюка, который попал в объятия плохо соображающего Сизова. Так его пихали только в казарме, и, соответственно, сознание не совсем здорового солдата перенеслось в казарму.
– Ты, чувак, отвали!
От такого обращения Шпындрюк осел наземь, комбат забыл про всяких там свиней и уставился на солдата, который уже опомнился и, пожимая плечами, приносил извинения.
– Я хотел сказать это... того... этого, товарищ Архипович. Разрешите идти? – повернулся он к комбату.
– Нет уж! Какой там. Давай лови тех, кого сюда принес!
Повариха Валя, явившись на спектакль, сразу заняла местечко сбоку от двери и сейчас нервно теребила кухонное полотенце, наблюдая за происходящим.
«Понятное дело, ужин сорван и теперь, наверное, меня уволят», – так она думала, глядя на хрюшку, бегающую по столу и по непонятной причине до сих пор еще не схваченную и не вынесенную из комнаты.
К жене подполковника подбежал поросенок и стал обнюхивать ее ноги. Она хихикнула, нежно взяла животное на руки, потом подошла к столу, взяла оттуда второго и двоих передала стоящему столбняком Сизову, который не мог оторвать глаз от раскрасневшегося подполковника.
– Забирайте, – тихо сказала она, – и идите. Мы поняли все ваши требования. Правда, Петя?
Простаков, залезший к этому моменту под стол в процессе поимки очередного беглеца, застыл под ним.
«Петя? Ни фига себе, – размышлял он. – Оказывается, подполковник тоже человек, и его иногда жена по имени называет. Во дела! А может, и всегда по имени. Че он, скотина какая? Нет, явно клички у него не должно быть. А может, как-нибудь там Петушок, Петя-Петя-Петушок», – бормоча себе эти слова под нос, Простаков своей здоровой лапищей накрыл одного поросенка так, что тот аж взвизгнул. Последний поросенок бросился к выходу, где его уже поджидал, как оказалось, ловкий на руки Кент. Схватив хрюшку, Абрам Иосифович, вот уж чего от него никто не ожидал, задорно закричал:
– Поймал!
Всем как-то сразу стало весело: если человек, весящий около ста миллионов долларов, кричит «поймал», тут заулыбаешься перед ним.
После этого радостного крика дорогой костюм, может быть даже от Армани, оказался загажен свежим свиным пометом. После чего радость от трофея сразу исчезла с лица банкира.
Ну вот, вечер испорчен окончательно. Все обосрано. Шпындрюк оглядел в один миг разгромленную гостиную.
Простаков молча откланялся и стал выходить в коридор.
– Можно вас? – попросил он, проходя мимо остолбеневшей Вали.
Та последовала за ним. Уже в коридоре он отдал свиней, вернулся, забрал написанный говнястыми буквами лозунг, свернул его, извинился, повернулся, чтобы уходить, а затем развернулся снова и сказал:
– Люди, не ешьте маленьких свинок!
– Вон отсюда! – орал раскрасневшийся Стойлохряков. – Е-мое! Откуда вас таких понабрали?
– Из Сибири, – уже бурчал громогласный Простаков, топая по коридору. – Мы там все такие! Здоровые. Широкомордые. Руки у нас у всех тяжелые. Если кто-нибудь нам попадется – задавим.
Эти бормотания идущая впереди Валя, несущая поросят, слушала с каким-то наслаждением. Ей не нравились слова. Ей нравился голос.
Слепой стреляет лучше зрячего,
Все пули попадают в цель.
А удивляться тут и нечего,
Ведь генеральская мишень.
Проснувшись утром следующего дня в казарме, Валетов проклял себя за вчерашнее выступление. Снова видеть этот давно не беленный потолок, подниматься в шесть и идти топать-лопать в столовую кирзовую кашу. Как ему это все нравилось! Вот на гражданке он был человеком! Кушал лучше многих. А все за счет чего? За счет того, что торговал. Мог ли он себе когда-нибудь представить, что будет лопать кашу?
Сморщив нос, Фрол свесил ноги. Тут его за щиколотку схватила здоровая рука и потянула вниз.
– Ну че? Доигрался? – как-то очень не по-доброму справился Простаков.
– Эй-эй, – задергался Валетов, – отпусти, ты чего тянешь?
Гигант отпустил. Он был не меньше остальных недоволен, хотя все понимали, что свинарник им достроить в срок никак не успеть и вчерашнее представление – это всего-навсего демонстрация собственного бессилия. Теперь с них комбат с живых не слезет. Еще непонятно, как на губу не отправил. Скорее всего, потому, что выходка в гостиной Шпындрюка никак не подпадала под определение воинской провинности. Тем более они все трезвые были.
Построив взвод, лейтенант Мудрецкий раскрыл папочку с перечнем личного состава, поводил по ней своим пальцем, затем снова посмотрел на военнослужащих и с солидным видом, четко, с расстановкой сообщил следующее:
– Сегодня идем стрелять.
Валетов, Резинкин и Простаков, которым до этого еще ни разу не приходилось в армии брать оружие, а отслужили они больше четырех месяцев, в глубине себя воскликнули: «Ура!»
Резинкин поглядел на соседей, ожидая узреть удовольствие. Но скорее по взводу пробежала нервная дрожь, нежели радостная возня предвкушения незабываемых впечатлений. Для армии стрельбы – это действительно праздник. Только продолжение у этой поговорки не всегда вспоминали молодые. Солдату праздник что для лошади свадьба: рожа в цветах, а зад в мыле.
Об этом Резинкин вспомнил только на середине пути к стрельбищу, к которому приходилось бежать обвешанным химзащитой и с автоматом за спиной. Он проклинал все и вся. Уже почти восемь утра, а они все бегут и бегут. Бегут с самого завтрака. Сегодня поели пораньше (не в полвосьмого, а в семь) и сразу после этого бегом.
