— А нафига тебе селедка?!
— Как?! Скоро же Новый год! Принесу домой жирненькую рыбешечку пряного посола, жена обрадуется и заварганит на праздничный стол «селедочку под шубой». Пальчики оближешь! Объеденье, особенно под «водовку»!
— У меня нет жены и «селедку под шубой» вряд ли кто сделает…
— Брось! «Шуба» для селедки совсем необязательна. Это же рыба из Норвегии! Не семга конечно, но тоже знатный продукт! А норвеги уж чего-чего, а толк в рыбе знают и готовят ее так, что язык проглотишь и пальчики оближешь. Точняк! Норвежцы — лучшие мореходы, непревзойденные рыбаки и прочее… Викинги одним словом. Короче, слушай сюда и запоминай. Почистить рыбу ты и сам сможешь, не велика проблема. Лучок репчатый купишь в «Овощном», почистишь от шелухи и нарежешь то-нень-ки-ми колечками. Красиво выложишь на дне узкого блюда разделанную селедочку, сверху щедро присыпешь колечками лука. Лучок не жалей, побольше нарежешь. Лука много не бывает, запомни! Сверху зальешь это чудо кулинарного искусства подсолнечным маслицем. Маслице, кстати, тоже не жалей. Полей от души, равномерно разбрызгивая по всему блюду, чтобы лучок хорошо пропитался и злость свою потерял — стал янтарно-золотистым. Картошку пожарить — это не глобальная проблема планетарного масштаба, справишься. В училище по ночам жарили, так ведь?!
— Ага, жарили, в наряде по столовой!
— Ну вот, все то же самое и в том же духе! Ну а потом, достанешь бутылочку «беленькой» из глубины морозильника. Да-да, именно из морозильника, а не из холодильника! Чтобы неторопливо тянулась водочка тоненькой и весьма густой струйкой из узкого горлышка, чистая как горный родник. Чтобы сама бутылочка была с толстым слоем инея, а еще лучше — с ледяной корочкой… Итак! Наливаешь себе рюмочку под самую рисочку и под бой Курантов накалываешь вилочкой кружочек лучка янтарного, маслицем подсолнечным щедро политого… Следом накалываешь кусочек селедочки ароматно-душистой пряного посола по-норвежски… и опять кружочек лучка. И макаешь все это великолепие многослойное в маслице подсолнечное, что на блюде лениво плещется, божественный вкус лука и рыбки в себе трепетно сохраняя…
Серега сделал короткую паузу и, закатив глаза, погрузился в творческий образ новогоднего разлива. Причмокивая губами и сладостно улыбаясь, он продолжил грезить наяву.
— Боооммм! Бооооммм — двенадцатый удар часов на Спасской башне! Новый 1989-й год стучится в двери! Встречайте, встречайте! А ты накатил рюмашечку с тягучей водочкой и сразу селедочку с вилочки прямо в рот, пока маслице с рыбки драгоценными каплями не стекло на рубашку или на скатерть… Ам! И кусочек черного хлебушка… Ам-мням-мням! Вкуснотища!
Ёлкин сделал непроизвольное глотательное движение. Его заостренный кадык резко дернувшись, метнулся высоко вверх под натянутой на шее коже, а затем нехотя вернулся в исходное положение.
— И сразу же без паузы вторую рюмашку ледяной водочки, пока вкус божественно-нежной рыбоньки на языке тающей и резкий вкус лу-чо-че-чка смягченного растительным маслицем, во рту твоем многократным эхом повторяется, черным хлебушком оттененный… Честно говоря, оливковое маслице лучше подошло бы, но где же его взять в стране победившего социализма…
Пока, упиваясь несуществующими яствами и смачно причмокивая, старлей Серега Ёлкин обстоятельно расписывал заманчивую процедуру встречи Нового года с применением такого замечательного продукта, как норвежская селедка, я чуть было не захлебнулся обильной слюной, которая буквально ведрами стекала из моего переполненного рта по стенкам пищевода прямо в изнемогающий желудок. При этом, катастрофически затапливая кишечник.
— Ёлкин, верни пакет!
— Фигу! Ты его мне добровольно отдал!
— Он мне самому нужен. Ты обманом выманил. Вертай пакет взад, маслопуп чумазый… (прозвище специалистов по СД — самолет-двигатель).
— Не отдам! За селедку, моя жена меня сегодня по-особенному полюбит…
— Если не отдашь, я тебя сейчас сам полюблю! Прямо здесь! И так… и сяк… и эдак …и еще по-особенному, только держись! Тебе так понравится, что потом за уши не оттянешь…
Шутливо поборовшись в комнате тех. домика и попрепиравшись больше для приличия, чем всерьез, мы вскоре пришли к единому знаменателю — главное успеть на борт 996-го к началу раздачи дефицитного продукта. А там возьмем две селедки, а потом уже как-нибудь разберемся, не проблема.
Прибежали на стоянку самолетов. Уф! Вовремя! Экипаж 996-го и толпа «тех, кто успел» кучковались в салоне лайнера вокруг стола, за которым восседал важный бортинженер — капитан Федя.
«Прихлебатели, им сочувствующие и просто халявщики» терпеливо ждали, трепетно отслеживая все вальяжные движения нашего благодетеля, который очень осторожно, словно хрустальное блюдо или китайскую вазу, держал в своих руках огромную блестящую банку, размером с противотанковую мину. Федя крутил банку с дефицитной рыбой и так и сяк и эдак, сосредоточенно разглядывая ее швы со всех сторон. Пауза явно затягивалась, народ начал проявлять первые признаки беспокойства.
— Не томи!
Федя внял «гласу народа» и вот банка торжественно уложена на стол. Бортач взял консервный нож, заботливо протянутый из «массовки» наземным техником 996-го, который влез с «последней» просьбой.
— Открывай осторожно, чтобы саму банку не повредить. Будем в нее краску наливать, когда валиком надо что-то покрасить, как раз влезет.
Снисходительно кивнув, бортинженер Федя под алчное свечение глаз всех присутствующих, мощным движением воткнул лезвие ножа в край крышки призывно блестящей банки.
ПССсссссссссссссссссс!!!!! Полностью открыть банку с селедкой капитан Федя так и не успел. Из отверстия в крышке, образованным узким ножом открывалки со страшным свистом вырвалось огромное облако ТАКОЙ вони (кубометр, не меньше), что вся толпа хаотично ломанулась к выходу из самолета просто наперегонки, расталкивая друг друга локтями и буквально «по головам». Паническая эвакуация личного состава за пределы салона 996-го была такой скоротечной, что были многократно перекрыты все нормативы спасения с терпящего бедствие самолета, не иначе.
Офицеры и прапорщики, с откровенно перекошенными физиономиями бледно-зеленого цвета, до посинения зажимая пальцами свои носы, разбегались от самолета с бортовым номером 996, как будто внутри его фюзеляжа тикал часовой механизм, подсоединенный к атомной бомбе.
Когда ребята оказались за пределами действия кошмарной вони от протухшей рыбы и немного провентилировали свои легкие, то стали осторожно возвращаться к покинутому самолету. Основная масса стремительных «бегунов» возвращалась с самых далеких окраин аэродрома. Отдышавшись и немного придя в себя, мы вернулись к «душегубке» под № 996 возле которой уже толпился экипаж этой «газовой камеры» с крыльями. …кое-кто из слабонервных, включая Серегу Ёлкина блевали за хвостом самолета, закопавшись по пояс в сугробе. Да уж, запах многократно протухшей рыбы, это НЕЧТО!!! Аж глаза повылазили!
Собравшись воедино члены «клуба любителей рыбы» с недоумением смотрели на самолет, из открытого люка которого сочилось ядовитое облако сногсшибательного зловония. Вытирая слезы удушья и брезгливо отплевываясь, штурман 996-го майор Петр Николаевич неожиданно выматерился, что было совсем нетипично для интеллигентного пожилого человека. Было отчетливо видно, что каждое слово дается седовласому штурману с колоссальным трудом, т. к. всегда предельно вежливый и образцово воспитанный майор еле-еле сдерживает рвотные позывы и кишечные спазмы.
— Бляха-муха, протухла вчистую?! Надо проклятую банку с борта выкинуть, а то весь салон провоняется, летать не сможем! Вот ведь суки норвежские, видят, что русские, тухлятину и впарили! Да еще и за наши же деньги! Всю валюту потратили, твою…дивизию! Ублюдки НАТОвские, то-то улыбались во весь хавальник когда банки нам упаковывали! Гут! Гут! Зеер гут! Капиталисты хреновы! Развели как кроликов вислоухих, суки! Наверное, специально решили бойцов Красной армии отравить. Ботулизм и все такое… Эту бы банку, да тому продавцу забить бы прямо в дупло, причем плашмя… Мде… Кто пойдет за проклятой селедкой, желающие есть? Свою долю рыбы отдаю… полностью!
Желающих не нашлось. Тогда сбегали в технический домик, принесли противогаз. Кинули жребий, выпало бортинженеру Феде. Ха-ха! Бортач скрипнул зубами и, напялив на морду лица резиновый гандон «с глазами», обреченно скрылся в дверном проеме фюзеляжа 996-го.
Банку с селедкой несчастный капитан вынес очень осторожно, как будто это была противотанковая мина во взведенном состоянии. Все парни шарахнулись в разные стороны. Оно и понятно! Во-первых — вонища от открытой банки была отвратно-противная, здравому уму просто непостижимая и никак непереносимая. Во-вторых — если хоть капля пряного рассола попадет на форму, пипец, ее можно брезгливо выбрасывать без малейшей надежды на благополучный исход многократной стирки. Не знаю что там за секретный рецепт фирменного норвежского рассола но, при его контакте с одежной, ткань катастрофически меняла свой состав буквально на молекулярном уровне и начинала самостоятельно источать такой запах, что проще было ходить по аэродрому голым. Или банально застрелиться.
