Полог шатра отодвинулся на несколько миллиметров, и нос Агафона уткнулся прямо в нос их старого знакомого Керима.
– А подслушивать нехорошо, – не удержался от шпильки маг.
– Моя не подслушивать… – гордо выпрямился кочевник, расправил широкие плечи, и окружавшие его соплеменники отступили на шаг, не опуская, тем не менее, разнообразных колюще-режущих предметов.
– …моя подглядывать, – с достоинством закончил мысль начальник патруля.
– Ну так вот, – слегка сбитый признанием противника с мысли, всё же перехватил инициативу маг. – Кхм. Значит, так. Отойди отсюда подальше, и другим скажи. Ишь, выстроились, как в цирке!
– Твоя чего тут командовать! Двух волшебных слов связать не может, а туда же – командовать! Шаман-ага ненастоящий! – попер на чародея с недобрыми намерениями другой их старый знакомец – Мехмет, но не на робкого напал.[40]
– Это я-то ненастоящий?! Это я?!.. Да это ваш клоун старый – самозванец и обманщик! В нем волшебной силы отродясь не было и быть не может, как воды в решете!.. Фокусник! Шулер! Чудила! – чуть не выскочил весь наружу задетый за живое маг.
Но вовремя опомнился – герой в их отряде был один, и это точно не он – и поспешно втянулся внутрь шатра, как черепаха неизвестной породы.
Так им! Пусть узнают правду про своего волосатого предводителя! Это из-за него все их беды! Очковтиратель! Дурила! Болтун!
Ну, что? Молчат? Съели?!..
И торжествующий чародей, отмахнувшись от пытающихся урезонить его друзей, снова откинул полог, отважно высунул голову и мстительно выкрикнул:
– И книжка у него – никакая не волшебная, а азбука детская! «Мои первые буквы» называется! Таких в любой лавке в дюжине двенадцать! Вот!..
Кочевники охнули в один голос, услыхав такое богохульство в адрес их великого, единственного и неповторимого отца нации, всплеснули руками, в ужасе откачнулись…
И бросились на обидчика.
Человеческое цунами накрыло Керима, Агафона, шатер и всех, кто в этом шатре находился, и сомкнулось над ними, как очень разгневанные волны очень глубокого омута…
Чудом не придавленные в давке кочевники отделили своих помятых сородичей от остатков правительственной резиденции и не менее помятых святотатцев и благоговейно вынесли на белый свет пострадавшего едва ли не больше остальных[41] единственного и неповторимого.
Государственные преступники были снова связаны и брошены на землю. Овеваемый же свежим ветерком мурза скоро пришел в себя, моргнул, прищурился на подоспевший между делом восход, сел и повернул голову в сторону лежавших в куче пленников.
– Не выйти у ваша ничего, – злобно оскалился он. – Зато у наша выйти. Духи степей за свои дети смотреть, в обиду не дать!
– Что делать с чужаки будем, Бунчук-ага? – почтительно склонился над мурзой Рашид, временно исполняющий обязанности еще не пришедшего в себя Керима.
Мурза окинул начавших шевелиться пленников тяжелым взглядом и твердо выговорил:
– Секир-башка. Другой потом поймать. Этот – не жить.
И отвернулся. Отцу нации не стоит оскорблять свой возвышенный взор такой низменной процедурой, как казнь.
– Будет исполнить, Бунчук-ага, – кивнул почтительно Рашид и деловито достал из ножен саблю.
Чего тянуть? Стойбище еще разбирать, раненых на волокуши укладывать, шайтан бы этих чужаков забрал…
Хотя сейчас заберет.
Кочевники расступились перед ним, расчищая лобное место.
Иван приподнял гудящую и звенящую, как колокольня в большой праздник, голову, взглянул на приближающуюся к ним неспешным шагом судьбу и не выдержал – отвернулся.
Как всё глупо… Как нелепо… Как неправильно…
Толпа стояла молча, с интересом ожидая предстоящей экзекуции, и перед носом царевича сплошной вамаяссьской стеной простирались коричневые подолы длинных женских платьев из тонко выделанных конских шкур и порыжелые от конских боков сапоги батыров. Он почувствовал, как тень Рашида упала на него, как кочевник нагнулся над ним, и… снова выпрямился.
Рыже-коричневая стена раздвинулась, вернее, была расколота какой-то непреклонной силой, и в пробитую брешь устремилось что-то черное.
Иванушка вывернул шею, чтобы посмотреть, что происходит – хотя это его уже не должно было волновать – и чуть не подавился своим кляпом.
Ну, знаете ли… Это даже не смешно. Как будто одних кочевников им было мало!..
Вот уж верно говорят: беда не приходит одна…
Полтора десятка верзил в черном и с шестоперами наготове остановились над грудой пленников и пристально оглядели их. Иван кинул умоляющий взгляд на деда Зимаря, но тот лишь отчаянно хлюпал носом и яростно таращил слезящиеся очи.
Агафон лежал головой в другую сторону, и появление гвардии его дедушки еще только предстояло стать ему сюрпризом…
– Вы – местное население? – холодным безжизненным голосом заговорил один из умрунов с их палачом.
– Да, – несколько удивленно подтвердил Рашид. – Пока тут стойбище – местный населений. Уйдем – будем неместный. В другой мест местный.
– А сейчас – местное? – упорствовал умрун.
– Вот привязал себя, бестолковый, – плюнул батыр. – Местный, местный. И что?
– Мы на вопросы не отвечаем, – ровным голосом проговорил умрун.
– Рашид-батыр, что еще там? – донесся от костра скрипучий ворчливый голос мурзы, удивленного и раздосадованного непредвиденным перерывом.
– Чужак пришел, вопросы спрашивать, Бунчук-ага, – обернулся Рашид, словно исподволь вытягивая из ножен кинжал.
Мурза поднялся на ноги с помощью двух женщин и заковылял к месту отложенной казни.
– Чего им надо? – недовольно спросил он.
– Не говорить, однако, – пожал плечами Рашид.
– Мы ищем лукоморского царевича Ивана, – распознав в подошедшем старике местного старшего по званию, сообщил ему умрун.
– Кого-кого? – наморщил брови мурза. – Какой такой Ивана?…
И тут же просветлел лицом.
– А-а, Ивана!.. Вот ваша Ивана, – ткнул он тонким кривым пальцем в поверженного царевича. – Сейчас башка рубить будем. Очень нехороший человек, да?
Не говоря ни слова, умрун наклонился, достал из-за голенища сапога нож и одним взмахом разрезал веревки, стягивающие руки лукоморца.
Прежде, чем он успел перейти к ногам, Рашид сделал молниеносное движение рукой и вогнал кинжал в грудь наглеца почти по рукоятку.
Сказать, что на умруна это произвело какое-то впечатление, значит было покривить душой.
Не удостоив ошарашенного батыра даже взгляда, он продолжил свое дело – разрезал путы на Ивановых ногах и веревку, удерживающую на месте кляп. Окончив, он взял лукоморца за плечи, поставил на ноги и неумело отряхнул пыль с его одежды.
– Ты – Иван, сын лукоморского царя? – спросил он, не отрывая от лица спасенного пронзительного немигающего взгляда.
– Да! – выкрикнул Иван и схватился за рукоять торчащей из груди умруна кинжала.
Помирать – так с музыкой!..
Холодная рука перехватила его руку в запястье и, не прилагая ни малейшего усилия, опустила. Та же участь постигла и вторую руку, тоже метнувшуюся было к кинжалу.
– Иван, сын лукоморского царя, – спокойно глядя в глаза Иванушке, проговорил умрун. – Мы нашли тебя, чтобы тебя защищать и слушаться твоих приказаний. Приказывай. Наша жизнь – твоя жизнь.
Иван по инерции дернулся несколько раз и замер, переваривая услышанное.
– Защищать?… Меня?… Слушаться?… – не веря ни одному из известных науке чувств, переспросил он и заморгал, словно стараясь прогнать наваждение.
– Преступник на свобода!!! – воззвал тут к соплеменникам мурза, до которого сказанное умруном дошло на порядок быстрее, чем до царевича. – Хватать! Бить! Рубить!..
И, как марионетки,[42] все способные самостоятельно передвигаться кочевники – человек сорок, если быть точным – кинулись на беду.
На свою беду.
Что могло оставить инвалидом нормального человека, умруна не могло даже замедлить.
– Не убивать!!! – успел только выкрикнуть Иван. – Я приказываю – никого не убивать!..
И все закончилось.
Убитых не было – в этом Иван мог убедиться лично, обходя горы стонущих и жалующихся на жизнь тел после того, как развязал друзей.
– Агафон, что происходит? – тревожно, всё равно не до конца веря в происходящее, спросил царевич у мага, пока разрезал на нем веревки. – Ты понимаешь?
– Или я сошел с ума… – покачал головой чародей.
– Или?
– Или я сошел с ума, – беспомощно завершил тот. – Других вариантов у меня нет.
– Но они действительно слушаются меня! И не пытаются нас захватить!
– Дед Зимарь!.. – крутанулся вдруг на месте волшебник, но всё было спокойно: старик лежал на земле, пытаясь освободить заложенный нос от последствий простуды, но безуспешно. Похоже, что нос был заложен кирпичом и накрепко залит цементом.
– Нет запаха – нет превращения? – предположил Иван и поспешил развязать старика.
