Гораздо раньше, моя дорогая, — сказал Остап. — По сути, первая встреча человека с обманом происходит, когда ему в грудном возрасте дают пустышку.
Дойдя до дверей подъезда, Вика взяла Остапа за воротник пальто и притянула к себе. Некоторое время они смотрели друг другу в глаза. Затем Вика поднялась на цыпочки и поцеловала его в губы. Остап ответил ей более долгим поцелуем. Вика всем своим женским существом ощутила волнение, вошедшее в тело Крымова. Настойчиво пахла сирень, напоминающая, что весна еще не кончилась. В воздухе висел отдаленный, еле слышимый гул большого города. Окна дома вглядывались в темноту мягкими желтоватыми глазами. От Вики пахло душистым мылом и тонкими духами. Она отстранилась и посмотрела прямо в глубь Остаповых глаз.
Если я тебя приглашу к себе, ты не будешь безобразничать?
Безобразничать — нет, но могу начать соблазнять.
А если у тебя не получится сегодня, ты не обидишься?
Конечно, обижусь, но вида не подам.
А ты пьешь кофе перед сном?
А ты ешь борщ с чесноком?
А ты?
Я — нет. Я люблю ложиться на голодный желудок.
Это из какого-то пошлого анекдота, да?
Нет более смешного и пошлого анекдота, чем сама жизнь.
Но мы ведь тоже часть жизни?
Будем считать, что мы из смешной ее половины.
Ты бы смог меня полюбить?
Если это не потребует сложных акробатических упражнений, то вполне.
Нет, ты все-таки — пошляк!
Иногда так веселей и легче жить. Если бы я не мог смеяться, когда надо плакать, я бы не выжил. Это уже вошло в привычку.
Ты врун!
Это неправда.
Ты подлый, расчетливый соблазнитель!
Ну, это уж совсем неправда!
Серьезное выражение не сходило с лица Вики, в то время как Остап выглядел легковесным и беспечным.
Скажи, — спросила Вика, — ты обо всем и всех думаешь так цинично?
Конечно, нет. Но, даже наблюдая за собой, трудно заставить себя хорошо думать о человеке.
Ты веришь в Бога?
Глупо спрашивать, верю ли я в Бога. А в кого же еще верить? — не задумываясь, ответил Остап. — Хотя Господь — самый большой бюрократ, потому что столько жалоб оставил без ответа, я в него все же верю.
Зачем?
Во-первых, чтобы оправдать свою лень и глупость. Во-вторых, я верю в бессмертие.
Ты любил когда-нибудь? — продолжала Вика задавать вопросы.
В молодости мне казалось, что Амур палил в меня из пулемета длинными очередями.
Что же было потом?
Потом я понял, что если любим и любишь, то это, как правило, разные люди. Дальше меня начали преследовать и преследуют до сих пор неудачи: когда я встречался с хорошей женщиной, то она оказывалась замужем, то я был женат.
А может, тебе просто не везло в любви? — серьезно спросила Вика.
На мой взгляд, человек, которому повезло в любви, называется холостяком. Я — человек, свободно движущийся в системе четырех, а иногда и пяти координат. Свобода — единственное мое достояние. Главная сила человека — в умении терять. Деньги и любовь неминуемо ведут к несвободе. Поэтому их не жалко потерять.
Ты серьезно так думаешь?
Это слишком серьезная тема, чтобы говорить о ней серьезно.
А я раньше мечтала, чтобы отношения с моим мужчиной были один раз и на всю жизнь. Как у Адама и Евы.
У Адама не было выбора.
Неважно. Пусть будет хотя бы одна пара людей, которых нельзя обвинить в измене.
Может быть. Но почему тогда говорят, что люди произошли от обезьян?
Ты невыносим. Слушая тебя, хочется стать простым полевым цветком, чтобы не знать никого и ничего.
Это бесполезно. Прилетят шмели и начнут опылять тебя, — был неумолим Остап.
Если бы ты помолчал, то выглядел бы намного умнее, — обиделась Вика.
Молчание — признак ума только тогда, когда нет других признаков.
Ты — жуткий циник. Ну, что я могу о тебе подумать?
Не будь подозрительной — не ищи во всем, что слышишь, смысл. Никогда не торопись делать выводы о человеке. Вот лично во мне сидят три сущности — практически три разных человека. Первый — тот, которого видят все. Его функция — борьба за существование и охрана двух других сущностей. Вторая — это то, что я есть с самыми близкими и сам с собой. Это более ранимый, простой и веселый человек. И третья — это подсознание. Это то, что вмещает нераскрывшиеся таланты и подавленные пороки. Эту сущность может изредка увидеть только сам ее носитель или врач-психиатр. А в целом мы все — едины в трех своих ипостасях, как Боги. Да мы и созданы по образу и подобию Богов. Языческих, конечно. Страшно порочные были существа. Завистники, садисты и дураки. Если наследственность людей — от греческих Богов, то тогда неудивительно, что все мы такие козлы.
Как же подобраться к твоей хотя бы второй сущности? Мне очень интересно.
Записывайся в категорию близких. Многие женщины узнают мужчин только после брака. Вообще брак — это когда постепенно узнаешь, кто был идеалом твоей жены до свадьбы.
Ну уж нет, после твоих комментариев ни в какой брак меня силой не затащишь. А на брак с детектором лжи — тем более. Ладно, идем, а то еще пару твоих перлов, и мне ничего не останется, как прогнать тебя.
В этот вечер…
Огненно-рыжий каталонский закат лениво сполз с картины Сальвадора Дали и замел украинское небо затухающим багрянцем, разбросав до горизонта красно-коричневые пятна обезвоженных облаков, сухих и тонких, как египетский пергамент. Медная боевая труба пропела раскаленным горном усталый и тягучий сигнал отбоя. Эта мелодия, теплая и уютная, как улыбка еще молодой матери, принесла мир и покой в душу, заставляя замереть все чувства, кроме одного — неугасимого пламени жажды познания чужого тела. В этот застывший миг заката, когда умирающий свет покорно уносит с собой все твои дневные грехи, замедлившиеся жизненные соки пульсируют в синих трепещущих венах и томят тело ощущением невосполнимого недостатка любви, такого же смертельно удушающего, как недостаток кислорода. Загадочная сила жизни, еще не остывшая настолько, чтобы снизойти до сна, находит свое родство с пылающим небом и вибрирующим солнцем, погружающимся сладко и неотвратимо в недра горизонта. Эта сила жаждет последнего вздоха дня как начала перехода души в другое измерение, исполненное любви и вожделения обнаженной плоти. И утомленная природа готова всех нас — от одноклеточных до «гомосапиенс» — одинаково любить, ставя на один уровень деление клетки и деление человеческих полов, как единый основной принцип продолжения жизни. Как мотылька свет, влекут человека темнота, и это тепло тела в темноте, и эти едва различимые губы, и эта вечная тяга преодоления сладкой пытки, коей есть любовь… Боль — и ничего, кроме боли… Каждый шаг приближающейся и уходящей любви — это сменяющаяся череда различных оттенков боли, от первой пытки страха возможной потери до сладкой боли оргазма, вырывающей крик из конвульсирующего горячего тела. Ни одна боль, кроме боли, причиненной любовью, не заставляет нас так покорно и ежедневно идти на казнь и возрождение, на муку и парение над ней…
Мягко тонущее в земле солнце длинными языками пламени слизывает с неба остатки голубых пятен, оставляя на их месте зияющие черные звездные дыры, сквозь которые на остывающие траву и песок готова уже обрушиться ночь, призванная на землю только затем, чтобы венчать неповторимую секунду человеческого погружения друг в друга.
Если у вас все есть, и вас куда-то тянет, то это или женщина, или политика.
Остап Крымов (В кулуарах Государственной Думы)
Если раньше, до Перестройки, политики не было вообще — вместо нее была прямая красная, жирная линия партии, — то в девяностых политики было столько, что для другого уже не хватало места, времени и денег.
Бросив в массы красивое слово «перестройка», Михаил Горбачев, великий реформатор современности, не подумал, что она может оказаться подобна девке, брошенной в полк. Одним махом к политике были приобщены массы людей, не знающих, что она вообще есть на свете, начиная от киргизских пастухов и кончая московскими ворами в законе. Озверевший от давки у водочных магазинов, озлобленный от блата и пустых прилавков, народ лихо вкусил смысл сладкого слова «свобода». И когда упустившие момент коммунисты попытались в 1991-м, как всегда, просто нажать на кнопку, то их танки были остановлены всего лишь голыми кулаками и тухлыми яйцами. Начиная с этого момента, политика стала нахально и беспрепятственно разгуливать по необъятным просторам бывшей империи. Вместо того, чтобы сеять хлеб, варить сталь, с умом торговать и просто думать, все поголовно занялись политикой.
Еще в институте Остап понял самый главный жизненный постулат — в этой стране идет великий эксперимент, лишенный логики образ жизни — смесь лжи и величия, — цель которой заключается в том, чтобы наклепать как можно больше бездумно работающих человеческих механизмов.
