Лес неуловимо изменился. Кажется, деревья стали немного ниже, а кроны — более ажурными. Света стало больше, хотя день давно перешагнул середину. Духота и влажность, душившие в низине, ушли. Мы поднялись достаточно, чтобы климат из тропического стал терпимым. Слепни пропали совсем. Остались только изнуряющие мелкие москиты, но и их поголовье уменьшилось. Эндрю признал, что это место для стоянки гораздо приятнее, чем то, где мы перекусывали фруктами. Тут все вспомнили про гринадилью, и съели те, которые были предназначены для перекуса по дороге. И занялись обустройством на ночлег.
Келли, вернувшись из похода за дровами без дров, но c черной кривой штуковиной, радостно заявила, что это дикий кешью.
— Он же не съедобный, — просветил нас колумбиец на предмет местной флоры.
— Сырой несъедобный, — поправила его француженка. — А если на костре запечь, то очень съедобный. И скорлупа будет легче колоться, — поделилась она неизвестно где и когда полученным опытом.
В итоге ее отправили в экспедицию по сбору орехов. За дровами, кстати, ее не посылали. Думаю, это был такой эвфемизм к выражению «сходить в кустики».
Мы с Эндрю натянули веревки над разгоревшимся костром и развесили сушиться одежду. Я зарядил ружье и прислушивался к лесу, настраиваясь на охоту.
Было тихо.
Слишком тихо.
И Келли с Отавиу ушли довольно давно.
Колючее щупальце дурного предчувствия коснулось сердца.
— Я пойду посмотрю, как там, — неопределенно сказал я американцу.
— Да. Мне тоже что-то не нравится, — неожиданно поддержал меня он.
Я шел скорее наугад, лишь в целом придерживаясь направления, куда изначально направилась Келли.
Услышав впереди треск веток, я обрадовался. Понапридумывал себе черт те что. Но следом послышался сдавленный стон, и я перешел на бег.
Ворвавшись на небольшую полянку, я опешил. Блондинка стояла лицом в дерево со спущенными штанами. Отавиу придавил ее к стволу, зажимая рот рукой. На мгновение, всего на мгновение, мне показалось, что она стонет от удовольствия. Трудно описать, что я испытал в эту секунду. Но в следующую она изловчилась и ударила колумбийца локтем. Тот рыкнул и рукой, которой сжимал ее лицо, впечатал девчонку в колючую кору.
Красное марево залило мне глаза.
Я не помню, как оказался рядом с ними. Как отодрал эту тварь за шкирку от Келли. Как врезал в первый раз, испытывая почти оргазм от того, как кулак впечатывается в податливый хрящ носа.
— Я, когда… — воспользовавшись растерянностью Феррана, врезал ему коленом под дых, — … неловкий, — и вонзил локоть в район почек, — … такой, мать твою, — и снова с ноги сбил колумбийца на землю, — …травмоопасный!
Рядом всхлипывала девчонка.
— Уходи в лагерь! — гаркнул я на нее.
Мне еще предстоял серьезный разговор.
— Очки… — всхлипнула блондинка, одной рукой утирая слезы с зареванного, расцарапанного лица, другой придерживая штаны.
Б-блин!
Колумбиец, стирая кровь от разбитого носа, поднимался, зло глядя на меня. Его ширинка была расстегнута, но членом он не светил, не то, честное слово, я вырвал бы его под корень.
Быстро, не выпуская противника из поля зрения, оглядел площадку, поднял чуть отсверкивающие оправой очки и отдал их девчонке. Потом протянул ружье с плеча. Сейчас оно будет только мешать.
— Осторожно, оно заряжено, — предупредил Келли.
Она шмыгнула носои и кивнула.
— Иди туда, — я ткнул пальцем в сторону, откуда пришел. — Крикнешь. Эндрю отзовется, — напомнил я.
Кто знает, насколько она сейчас соображает. Занесет куда-нибудь, где ее искать в этих дебрях.
Она снова кивнула.
— Орехи, — всхлипнула девчонка снова, показывая на землю.
— Он соберет, — успокоил ее я.
Она снова кивнула.
— Спасибо, — тихо выдохнула она и посеменила к костру.
Я закатал рукава. Душа требовала продолжения банкета.
28. Келли
— Келли, вам нужна помощь? — Эндрю вскочил с кучи валежника, накрытого самодельным рюкзаком.
На душе было пусто и холодно, как во льдах Антарктиды: до самого горизонта. Пока я шла к костру, успокоилась, и голос прозвучал ровно:
— Нет, спасибо. Я, с вашего позволения, переоденусь.
Американец испуганно переводил взгляд с руки, удерживающей спереди порванные штаны, на ружье и лицо. Физиономия должна была выглядеть эпично: зареванная и расцарапанная, судя по ощущениям. Страшно представить, что он подумал.
— Это… Брайан? — набрался храбрости американец.
— Нет, Эндрю, это я, — со злостью выдавила я, пытаясь одной рукой добраться в рюкзаке до пакета с джинсами.
— Давайте, я подержу, — потянулся он ко мне.
В следующий момент я обнаружила себя в нескольких шагах от Додсона. В моих руках было ружье. И направлено оно было на американца. Штаны, правда, поехали вниз, но я поймала их прежде, чем они сползли ниже уровня выпростанной блузки.
Эндрю поднял руки и отступил.
Я вдруг подумала о том, что могло бы случиться, если бы со мной оказался нож пилота. Я оставила его Брайану и Эндрю для обустройства лагеря. Успела ли бы я его выхватить, чтобы защититься? Или, скорее, им воспользовался бы Ферран, и сейчас неизвестно, было ли бы мне чем придерживать штаны. И имело ли бы это какой-то смысл? Трупу-то всё равно, в штанах он или уже без.
— Что с Уэйдом? — ровным голосом спросил американец. — Он жив?
— Несколько минут назад был, — кивнула я.
— Что с ним?
Я пожала плечами.
— Когда я уходила, бил морду Феррану.
По понятной причине я болела за британца. Но если бы прямо сейчас все мужики провалились сквозь землю, я бы не расстроилась.
— Я отвернусь. Переодевайтесь. Я не причиню вам вреда.
Эндрю действительно отвернулся. Но я захватила пакет с джинсами и скрылась за ближайшим крупным деревом. Вместе со своим лучшим другом ружьем.
Подумав, я достала и кардиган, прихваченный для высокогорий. Не потому что вокруг похолодало. Просто Антарктида внутри не давала воздуху тропиков меня согреть.
Я села по другую сторону от костра, хрустнув валежником.
— Можно поворачиваться? — уточнил американец, явно ориентируясь по звукам.
Я кивнула. Потом до меня дошло, что он не видит, и сказала вслух:
— Да, — и закуталась потеплее.
Он окинул меня взглядом.
— Хотите горячего? — предложил американец, протягивая кружку с земли. Быстро они первую партии воды вскипятили.
Я снова кивнула. Он поставил кружку недалеко от меня. Я подняла.
— Вам нужно обработать ссадины на лице. Я бы помог, если бы вы позволили, — Эндрю медленно сел напротив.
Я вцепилась руками в кружку. Он прав. В раны любая гадость могла попасть. Особенно здесь. Но никаких решений принимать не хотелось. Делать ничего не хотелось. Разрешать к себе прикасаться — не хотелось вдвойне. Я смотрела на пламя. Единственное, чего хотелось: вернуться в злополучный день моего прилета в Колумбию и сдать билет на этот рейс. И в этом Эндрю был не помощник.
— Вы сильно пострадали? Может, вам нужно… еще воды? — неловко спросил Додсон.
Я удивленно подняла на него взгляд. Но потом до меня дошло, о какой воде идет речь. Точнее, для чего. Я помотала головой.
— Нет, спасибо. Брайан успел вовремя.
— Слава богу, — выдохнул американец.
— Тут я с вами согласна.
И замолчала, вернув внимание костру.
Додсон тоже молчал.
— Вы очень красиво рисуете, — не к месту сказал он.
Я снова подняла взгляд.
Он пытается перевести тему. Отвлечь.
— Спасибо.
— Вы давно интересуетесь культурой коренных народов Америки? — толерантно продолжил тему он.
Я хмыкнула:
— Вообще, с детства.
— Как интересно. Необычное увлечение для европейской девочки.
Я пожала плечами:
— Так сложились обстоятельства. Иногда не мы выбираем, чем увлекаться.
— Пути Господни неисповедимы, — согласился Эндрю. — Вы много знаете о них. И рисунки ваши наполнены… любовью. Как вы придумываете сюжеты?
