— Никак. Я их не придумываю, — призналась я. — Они рождаются сами. Я только их зарисовываю.
— Необычно, — Эндрю мягко улыбнулся. Он тоже смотрел на огонь. Наверное, чтобы не смущать меня взглядом. — Мне это сложно понять. Я — человек, далекий от творчества.
Со стороны леса послышались шаги. Я схватилась одной рукой за оружие. Но из-за деревьев появился Брайан.
Судя по тому, что он был жив и пришел, в схватке с подонком он не проиграл. Но под глазом у него наливался синяк, а рукав лонгслива был порван.
— Где Ферран? — ровно спросил Эндрю.
— Собирает орехи, — ответил британец. — Ты как? — обратился он ко мне.
— Нормально. — Я отпила из кружки.
Травки бы туда какой-нибудь. Пассифлоры той же. Жаль, я никогда не интересовалась, какая ее часть действует как успокоительное.
— Тебе нужно обработать раны, — твердо заявил Уэйд. — Сама сможешь?
Внутри полыхнуло возмущение. Но, подумав, я согласилась. Придвинула к себе рюкзак и вынула оттуда полевую аптечку. Додсон добавил недавно выданный ему крем. Сперва я протерла лицо салфеткой, смоченной водой из кружки. Затем попросила американца промыть раны струйкой из бутылька.
Брайан в это время сидел, глядя куда-то в сторону. Потом обратился ко мне и Эндрю.
— Оружие Отавиу не давать ни при каких обстоятельствах. Келли не должна оставаться один на один с Ферраном, — сказал он американцу. — Келли, ты не отходишь от лагеря, если Ферран не сидит возле костра.
В этот момент из леса вывалился колумбиец. Да, Брайан в схватке победил. Отавиу выглядел очковым медведем. Лицо и одежда были в потеках крови. Одежда — еще и в грязи. Руки — в ссадинах. Но здесь и я поработала.
— Значит, вам можно. Нельзя только мне, — зло заявил он, высыпая к костру орехи.
Орехов, между прочим, было больше.
— Хорошо, — поправился Брайан. — Келли, ты отходишь в лес только тогда, когда все мы сидим у костра. Возражения есть?
Колумбиец недовольно промолчал.
А ведь если бы нож был при мне, и бы успела им воспользоваться, он, скорее всего, был мертв. Или не мертв, но ранен. Это было бы уже серьезно. И ведь с ним сейчас действительно ничего не сделаешь. Убить его нельзя. Не важно, что колумбиец — скотина, за его убийство отвечать придется, как за человека. Бросить его нельзя. Неизвестно, что он придумает, если его выпустить из поля зрения. Мозгов у него мало, зато подлость натуры компенсирует их недостаток с лихвой. Придется идти вместе.
Меня передернуло от мысли, что он снова может оказаться рядом.
29. Брайан
Ужин никто не отменял. Фрукты — фруктами, а организм требовал полноценной еды, даже несмотря на искреннее сочувствие к девчонке. И, — самое, что самое гадкое, — чувство вины. По сути, именно я своим откровенным вниманием к Келли спровоцировал колумбийца. Возможно, его бы в любом случае накрыло. Но я выступил катализатором. И вина капала, капала на совесть, а совесть пилила, пилила… Хотя теперь уже ничего невозможно было изменить.
Я полез в рюкзак за сменой верха — последнего, между прочим. С этим колумбийцем никакой одежды не напасешься. Зашить рукав было несложно. Можно было и француженку попросить. Но Ферран мог усмотреть в этом ущемление его прав и подсунуть потом девчонке штопать свои вонючие носки, например. Пока я переодевался, Келли натягивала под полог свой замысловатый гамак с вышивкой, пимпочками и разноцветными висюльками. Я предложил помощь, но она буркнула, что спасибо, ей сегодня уже так помогли, что она не знает, как теперь себе распомочь. Забралась в подвесное ложе с подскоку, — высоко получилось, — и повернулась к нам спиной.
Вот зря она так. Возможно, девчонка хотела так показать, что видеть нас не желает. Или демонстрировала обиду. Но обтянутая гамаком попа была офигеть какая аппетитная. Если меня так торкает, что же говорить о колумбийце с примитивной цепью управления. Выключатель (точнее, включатель) замкнуло — шлея под хвостом задымилась.
— Келли, я ухожу, — сказал я громко.
Она зашевелила в сетке и повернулась.
Ферран и американец сидели у костра. Покидать лагерь было боязно. Девчонка забрала свой нож. Но я не был уверен, что она, даже вооруженная, справится с Отавиу. А вот у вооруженного Эндрю шанс был. Поэтому свой охотничий нож я отдал ему. Вместе с ножнами. Чтобы по рассеянности не оставил его на виду.
Додсон невозмутимо поблагодарил и сказал, что, действительно, может, у костра пригодится. Будто не понял, что к чему. Или щадил чувства Феррана. Хотя что у него щадить? У него же, кроме чувства голода, других чувств нет.
Я пошел в сторону, противоположную памятной полянке. Нечего травить душу. Склон шел вверх. Кое-где появлялись каменистые обнажения. Возможно, среди них есть солончаки. Тогда мне повезло. Животные любят такие места. Как назло, здесь было полно колючего кустарника. Или это трава такая. Жаль, что я не ботаник. Впереди появился просвет в кронах. Беглый осмотр показал, в чем дело: через пару метров кустарник заканчивался. Заканчивалось всё. Частокол стволов начинался метров через десять-пятнадцать. Мне стало любопытно, что там, и я полез вперед через шипы, стебли и корни. Видимо корни были последним оплотом, на котором держался подмытый почвенный слой. Под моим весом пятачок, выглядевший сверху вполне крепким, просел, и я полетел вниз, в расщелину. Точнее, покатился, наращивая слой грязи на заднице.
Мое торможение было встречено триумфальным визгом. Прямо у меня из-под ног, вернее, из кустов, в которые я въехал, вереща спросонья, выскочили две довольно крупные темно-серые свиньи, в холке выше моего колена. С боков взяли старт еще четыре возмущенно похрюкивающие шерстистые хавроньи. Похоже, я поднял их с дневного сна. Из-за спины потянуло вонью, будто по дороге вниз я вляпался в чьи-то экскременты вместе с догнивающим трупом «экскрементатора». Я обернулся, чтобы взглянуть на многострадальную пятую точку, и понял две вещи.
Первое: это было не дерьмо. Позади стоял раздраженный хряк-пекари. Я слышал, что их называют «мускусными свиньями», потому что на спине у них есть вонючие железы. И, признаться, мне было интересно, чем они пахнут. Могу сказать одно: не всегда стоит удовлетворять свое любопытство. Щетина на спине секача стояла дыбом. От вони слезились глаза. Однако пекари смотрел не на меня. И когда я взглянул в ту же сторону, то понял второе: я всё же вляпался!
Пекари смотрел на крупную, под два метра, змею. Светло-коричневый бушмейстер с черными ромбами по спине, метра два длиной, свернулся кольцами и злобно разевал пасть в сторону хряка. Мамочка всегда говорила, что я заслуживаю самого лучшего. Если змея — то самая ядовитая и агрессивная. Бушмейстер, похоже, мирно дремал на камушках, когда я проезжал мимо. Наверное, это меня и спасло.
Я подобрался.
Радовало одно: метилась змея не в меня, а в ни в чем не повинного вонючего хряка.
А между ним и свободой стоял я. Даже не знаю, хорошо это для меня или плохо.
Оказалось, что для меня (и для него) это некритично. Свин подпрыгнул, развернувшись в воздухе на сто восемьдесят градусов, и лягнул змею задними копытами так, что она улетела прямо в подмытый склон, по которому, как по горке, я только что спустился вниз. Кабанчик резво проскакал мимо — догонять своих подружек. А змея бросилась на меня. Что за несправедливость: врагов стало в два раза меньше, а опасности в два раза больше. Я еле разминулся с ее зубами и сбросил с плеча ружье. Для биты недешево, но жизнь дороже. Я отбил гадину прикладом, а потом даже сумел выстрелить. И несмотря то что руки у меня тряслись, мне удалось ее подстрелить с первого раза.
В лагерь я возвращался по своим следами. За мной тащился труп бушмейстера, пристегнутый к ремню Может, не самое деликатесное блюдо, но есть можно.
Когда я вернулся, Эндрю и Отавиу всё так же сидели у костра, а Келли лежала в гамаке. При виде меня она села.
— Только не говори, что тебя тоже… — она «в ужасе» закрыла рот.
