Александр Коммари - Русский, красный, человек опасный.

Ждали они недолго – из дверей появилась женщина, профессия которой – врач, была понятна несмотря на отсутствие белого халата и стетоскопа на груди. Женщина пригласила мужчин в комнату.

На пороге Косыгин поправил галстук, ладонью уложил свои недлинные, ежиком волосы. Волнение офицера ВВС проявилось только в том, что он поправил и без того элегантно сидевшую на голове фуражку.

Старик сидел на кровати – одетый в толстовку и мятые просторные брюки. На ногах были только толстые шерстяные носки. Рядом с ним сидела другая женщина, не очень молодая. Косыгин представил ее офицеру, он поздоровался с ней за руку.

Старик махнул рукой как старому знакомому Косыгину и затем с интересом посмотрел на молодого офицера.

Тот вытянулся по стойке смирно:

– Товарищ председатель Совета Народных Комиссаров. Майор Военно-воздушных сил Гагарин задание выполнил – советские люди первыми высадились на Луну.

Затем добавил зачем-то, очевидно, от волнения:

– На светлую сторону Луны.

Старик – поддерживаемый женщиной, встал. Сделал два нетвердых шага к офицеру. Долго и внимательно смотрел на него. Обнял.

– Молодец. Какой молодец. Как тебя по имени-отчеству?

– Юрий Алексеевич.

Гагарин бережно, держа словно фарфоровую вазу, вместе с женщиной усадил старика обратно в постель. Тот сделал знак рукой – офицер сел по правую руку. Косыгин остался стоять.

– Трудно было, Юра? – спросил старик.

– Нормально, – ответил Гагарин. – Техника сработала на отлично. Советская ведь техника. Экипаж – лучшие краслёты ВВС. Коммунисты и комсомольцы. Народ проверенный.

– Молодцы, – повторил старик. Дотронулся сухонькой рукой до формы Гагарина. – Форма красивая. Все-таки Сталин был прав, когда предложил вернуть звания и погоны. Это уже другая армия, и другое поколение.

Гагарин кивнул.

– А сейчас у меня были товарищи с Кубы. Тоже военные. Какие славные… Горячие, открытые, умные. Красавцы. Фидель и… как того звали, доктора?

– Эрнесто, – подсказала женщина.

– Да, Эрнесто. Ах, какие люди. Герои, партизаны! Я вспомнил, как мы бились в 19-м. Деникин рвался к Москве, я сказал Льву Давыдычу – может, раздать членам Политбюро яд на случай падения Советской власти – мы все равно не смогли бы уйти на нелегальное положение, нас бы убили, а он ответил: Нет, лучше я раздам нам винтовки – и будем биться с рабочими на баррикадах до конца – как парижские коммунары. А вот – победили.

Старик замолчал, вспоминая что-то. Все тоже молчали, не смея нарушать ход его мыслей.

– Как было трудно, – вдруг сказал старик. – Гражданская, НЭП, два острейших внутрипартийных кризиса – в двадцатых и сороковых, война с Новой Антантой. А какие мучительные поиски социалистической модели экономики, какие споры. Но мы все-таки удержались и от раскола и не сделали ошибку французских буржуазных революционеров – избежали внутреннего самоистребления. Хотя действовать иногда приходилось архижестко. Но удержались.

Старик снова посмотрел на Гагарина.

– А вот теперь красный флаг Советов на Луне, а советские республики появились даже в Западном полушарии. Боливия, теперь Куба…

– Бразилия, – поправила старика женщина.

– Ах, да, – старик шутливо-виновато схватился за голову. – Старость, просто старость! Товарищ Мао из Китая присылает мне особый китайский зеленый чай – говорит, очень помогает быть работоспособным. Но с временем воевать труднее, чем с белыми и с империалистами.

Тут его взгляд упал на скромно стоявшего Косыгина.

– О, как же я вас, батенька не заметил. У меня к вам дело, Алексей Николаевич.

– Слушаю вас, Владимир Ильич.

– Не хочу при нашем госте, но передайте Кирову, что у меня серьезный нагоняй ЦК. Поступают письма от рабочих – что наши менеджеры не всегда согласовывают решения с завкомами. Эффективность эффективностью, а принципы мы нарушать не будем. Наша власть – власть трудящихся, если не можете пройти между Сциллой эффективности и Харибдой социалистического самоуправления – трудящиеся вас быстро поправят, а то и попросят. Если вы там засиделись.

– Владимир Ильич, мы тоже имеем письма от заводских парторганизаций, сейчас готовим расширенный Пленум – с участием представителей завкомов, парторгов крупнейших заводов и экономистов Академии наук. Материалы Сергей Миронович обещал завтра прислать.

– Вот и я вам материалы пришлю, у секретаря уже пакет лежит, наброски сырые, но не обессудьте – лошадь я уже поизносившаяся.

– Да что вы, Владимир Ильич! – сказал Гагарин и улыбнулся.

Старик посмотрел на него.

– Ах, какие люди выросли. У нас с Надей детей не было, – старик тяжело вздохнул, – но если бы был сын, как я хотел бы, чтобы он был похож на тебя, Юрий Алексеевич.

И он хитро посмотрел на сидевшую рядом племянницу, как бы показывая, что запомнил с первого раза имя-отчество гостя.

А Гагарин смотрел на старика, и почти видел, как его улыбка приводила в движение миллионы людей от Хуанхэ до Амазонки, как поднимались заводы и города, наброски которых рождались вот в этой, нынче покрытой редкими седыми прядями голове, как уходили в небо ракеты и неслись в космосе орбитальные станции, о которых старик, наверное, и не подозревал, когда много лет назад – в кепке и с перевязанной щекой – чтобы не быть узнанным и не попасться юнкерам Керенского – шел по холодному октябрьскому Петрограду к Смольному, шел возглавить величайшую в истории Революцию.

Необходимое послесловие.

Председатель КНР Мао Цзэдун прожил 83 года.

Лидер кубинской революции Фидель Кастро Рус жив и сейчас, в 2009 году, в августе 2008 ему исполнился 81 год.

Владимир Ульянов родился в 1870 году. Он никогда не курил, в молодости пил только разве что пиво, много занимался спортом. Хотя в его семье не было долгожителей, допущение, что, если бы не покушение Каплан, он мог бы прожить до 90 лет, не слишком, на мой взгляд, фантастическое. Все остальное – исключительно на совести автора.

***

– Что дети делают? – спросил Ковальчук у супруги, закончив ужинать.

– В кои веки ты детьми заинтересовался, – с иронией заметила та.

– Ты же знаешь – в последнее время куча работы, так что не трынди.

– Играют у себя в детской.

Ковальчук пошел в детскую. Близняшки сидели на полу и строили что-то из импортного конструктора. И оба пели:

Ах ты милая картошка, тошка-тошка,

Пионеров идеал, дал-дал,

Тот не знает наслажденья, денья-денья,

Кто картошки не едал.

Ковальчук ошарашено посмотрел на них.

– Э, это вы где такие песенки берете? – спросил он.

– В садике, – ответил один из близняшек, вроде бы Витька.

Ковальчук хотел что-то сказать, но потом передумал, вернулся на кухню к жене.

– Не, ты прикинь. Ни хрена себе – садик с обучением на английском, две штуки баксов в месяц – а их там совковым песням учат.

– Каким? – не поняла жена.

– Каким, каким… советским, пионерским. Голодранским. Про картошку! – Ковальчук чуть не плюнул. – Завтра надо бы съездить, сказать, все что я о них думаю.

– Съезди,- равнодушно сказала жена.

***

– Итак, – сказал профессор, – кто хочет поделиться своими мыслями о творчестве Фридриха Ницше?

Студенты затихли.

– Ну, не бойтесь, – насмешливо сказал профессор, напялил на нос очки, стал изучать список.

– Ну, давайте вот вы, Леонидова.

Девушка поднялась. Вздохнула. Начала на выдохе:

– Фридрих Ницше, известный немецкий реакционный философ. Первый крупный предвозвестник империалистической идеологии в Германии. У Ницше уже наметились почти все те идеологические мотивы, которые постепенно развиваются в эпоху империализма и идеологически подготовляют империалистическую войну, а после нее, при всеобщем кризисе капиталистической системы, – фашизирование буржуазной идеологии. Конечно у Ницше империалистическая идеология дана лишь в зачаточной форме, поскольку те объективные социально-экономические тенденции, которые вели к империализму, во времена Ницше еще не успели развиться. Но так как именно эти тенденции стоят в центре мышления Ницше, он поэтому становится ведущим идеологическим выразителем всех реакционных стремлений в течение всего периода империализма…