— Бабушка, ты не права. Она дивно готовит. А как она моет окна. Залюбуешься. Кстати, лучше всего она делает яичницу. — сеттер фыркнул и бросил на меня быстрый взгляд, я показала ему язык.
— Андрей, — никак не могла угомонится бабушка, — прошу, обрати внимание на Аллу, такая милая барышня. Хорошая семья. Чудная профессия.
Андрей взял встревоженную бабушку за руку, ввел ее в комнату, поставил напротив меня, и заявил.
— Дорогая бабуля, — его голос звучал торжественно — мы с Ларисой не просто знакомые или друзья, мы собираемся пожениться.
— Точно, типа. Собираемся — закивала я головой, и камушек, прикрепленный братцем к моему носу клеем отвалилась и блюмкнулась в чашку с остывшей заваркой.
— Ой! — только и смогла вымолвить старушка. Я приготовилась бежать за аптечкой, но бабушка еще разок тихо ойкнула и взяв себя в руки (старая гвардия) поздравила нас с принятым решением. Держалась она на редкость стойко, но кто бы знал, как мне стало неуютно и совестно. Да! Когда же она ушла за очередной порцией чая я обратилась к Андрею:
— Мне ужасно неловко. Как-то все глупо вышло. Весь этот маскарад!
— Зато достигнута цель. Кто-то мне говорил, что цель оправдывает средства?
— Не кто-то, а Макиавелли. Все равно неловко!
— Да? А мне казалось, что Вы не так давно его приводили в нужных и ненужных местах. И в других местах маскарад Вы устраивали с завидным энтузиазмом.
— И Аллочка действительно чудная девушка. Подумали бы. С утра до вечера Глинка, Рахманинов, Де Бюсси.
— Я предпочитаю поэзию музыке. — Он многозначительно посмотрел на меня и его глаза слегка затянуло поволокой, сеттер снова увлекся.
— Та-ак. Где тут делают яичницы? Мы кажется договорились… А если Вам так небезразлична поэзия, читайте Ахматову, Северянина или Мандельштама, здесь полное собрание. Я обвела глазами стены и увидела в зеркале отражение бабушки, которая внимательно нас слушала, спрятавшись в углу за дверью.
— И вааще, мне здесь, типа, надоело. Давай сваливать. — Я двинула его кулаком в грудь, что должно было символизировать искреннюю сердечную привязанность и показала взглядом на зеркало. Он проследил, понял и подмигнул.
— Уже уходим, зайчик. Потерпи.
Мы пробыли у бабушки еще минут тридцать. Та в течение этого времени не проронила ни слова, а лишь разглядывала мой наряд и чему-то улыбалась про себя. Через полчаса мы заторопились уходить.
— Лариса, — позвала она меня из прихожей. — Вы мне не поможете? Я удивленно пожала плечами и вернулась в комнату. Бабушка притворила двери и я осталась с ней один на один.
— Стыдно, деточка, стыдно. Седой пучочек на ее голове мерно раскачивался в такт. — Стыдно обманывать пожилого человека. Ну что ж, Вам и моему внучку-балбесу удалось меня испугать. Но я сперва услышала как Вы читали наизусть Пастернака, правда подумала что ошиблась глухая тетеря, затем я видела как Вы наслаждались Равелем, но все еще сомневалась, затем я подслушала Ваш разговор с Андреем, и внимательно приглядевшись к Вам, все поняла. Стыдно, голубушка. — Я опустила голову в чистосердечном раскаянии.
— Ну простите, Элеонора Степановна. Это просто был небольшой розыгрыш, надеюсь что Вы не очень расстроились. Уж очень Андрею надоело быть «барышней на выданье», вот он и попросил меня слегка помочь ему справиться с этой бедой. Простите, ради бога. Не обижайтесь на нас.
— Да нет, не обижаюсь, детка, но вот насчет «решили пожениться» — это немного правда или тоже сплошная ложь?
— Боюсь, что ложь — я немного замялась.
— Но ведь он же Вам не безразличен, верно? — все бабушки весьма умны и догадливы, в особенности бабушки шотландских сеттеров с синими глазами.
— Это несколько одностороннее чувство, — мне не хотелось ее больше обманывать, тем более, что это было невозможно, — но не волнуйтесь.
— А мне так не показалось. Не показалось, что одностороннее. Уж слишком внимательно он поглядывает на Вас, Лариса. Я своего обалдуя знаю. А Вы присмотритесь-ка сами, — бабушка хитро высверливала во мне черными зрачками дырочку, надеясь через эту дырочку добраться до моих внутренностей.
— Элеонора Степановна, слишком часто мы принимаем желаемое за действительное, но не стоит жить иллюзиями, — по-английски добавила я и поцеловав ее в сухую сморщенную щеку пожелала всего хорошего. Она долго стояла у входа и смотрела мне вслед.
— О чем говорили? — Андрей ждал внизу у машины.
— Обсуждали модель подвенечного платья. Решили обойтись без фаты и рюшей, и ограничиться минимумом приглашенных. — Он недоверчиво хмыкнул, а я без дальнейших объяснений открыла дверцу и по-хозяйски разместилась на сиденье. Андрею, видно, было недосуг привести машину в порядок после моей неудачной попытки вывести ее со стоянки. Вид у нее был плачевный.
— Что-то машина у Вас подкачала, однозначно требует ремонта. Такой эффектный мужчина как Вы на раздолбанном драндулете. «Это битое авто не для Вас. Не комильфо» — вспомнила я про увлечение стихосложением.
— Клянусь, что вскоре приобрету Харлей Девидсон и кожаные штаны, чтобы совпадать с Вами по стилю.
— Лучше уж покупайте сразу реактивный самолет, будете вылитый Том Круз. Вот тут-то я и растаю.
— А сам по себе я Вам конечно не нравлюсь? — его тон не внушил мне доверия, уж чересчур доверительным и вкрадчивым он был. — Не нравлюсь ни чуточки? Ну никак?
— Андрей. Что Вы хотите услышать? — я тряхнула зеленой гривой.
— Правду, естественно. Ведь Вы же любите играть в открытую, — он притормозил и молча ждал ответа. — Давайте-ка, не отшучивайтесь…
— Я уже говорила, что Вы абсолютно не мой тип, — как же мне надоели эти его вечные изыски Казановы, неожиданно отвергнутого горничной.
— Правду! Ну! — настаивал он.
— Вы слишком хороши собой, слишком умны и самонадеянны и слишком испорчены вниманием, чтобы мне нравиться. В Вас все с лишком. Я с Вами ощущаю себя «мухой в варенье» — вроде бы и классно, только очень много сахара и лапки вязнут.
— Я просил сказать правду, а не делать анализ моих личных качеств. И может обойдемся без аллегорий.
— Ну чего привязались, я уже все сказала. Надоели, — надо было срочно принять никотина для успокоения, а то я могла ему либо нагрубить либо взять и вот так признаться в этих (как их там?) чувствах.
— А по-моему я Вам нравлюсь, Лариса, только Вы, упрямая девица, пытаетесь это скрыть и не только от меня, но и от себя самой тоже. Пора бы уж и признаться.
— Ну-ка отставить, и перестаньте меня трогать! — я и не заметила когда он успел разместить руку на моем колене. — Вы что, не можете спокойно спать, если не уверены, что все окружающие самки от Вас без ума. Хорошо, если кому то станет от этого легче, я Вам отвечу. Да! Ваши предположения верны, что однако ничего-ничегошеньки не означает. Мне, к Вашему сведению, памятник Юрию Долгорукому тоже нравится. Он большой, на лошади и место у него удачное. Я вообще люблю все монументальное и что с того? Поэтому не обольщайтесь, по окончании нашего совместного водевиля я Вас быстренько позабуду, как и Вы меня. Довольны ответом, Ваше сиятельство?
— Лариса, а я говорил Вам что и Вы мне нравитесь? Очень. — Он придвинулся ко мне настолько близко, что я чувствовала на своем лице его дыхание.
— У Вас что зажили старые раны? — намекнула я на прошедшую субботу, унимая свихнувшееся сердце. Руки на руль и поехали.
Андрей отстранился, взглянул в зеркало на лобовом стекле и сухо произнес:
— Вот это да! Мы под колпаком. Обернитесь.
Я обернулась и убедилась, что так и есть. В соседнем ряду стоял Митрич на «мерине».
— Когда же им надоест играть в казаков-разбойников? — сетовала я вслух, но, хотите правду? Я была готова расцеловать Митрича в лысину за то, что он спас меня от позорной сдачи и полного раскрытия карт.
— Бежим!
* * *
Мы лихо притормозили возле моего дома. У меня волосы стояли дыбом. Мои малиново-зеленые волосы — и дыбом. Мечта!
— Это все еще я? — ощупав себя со всех сторон и убедившись в наличии всех четырех конечностей я набросилась на Андрея.
— Если Вам надоело жить, есть много других более приемлемых способов. Незачем было бросаться под бензовоз и изображать экстремала.
— Ха! А помните, как Вы подвозили меня до дома? Квиты! Кстати, как насчет посещения Вашей бабули? Я скучал, — он собирался выходить.
— Ну уж нет! На сегодня мне хватит божьих одуванчиков и Вашего приятного общества. Увидимся завтра в офисе, — хотелось остаться одной, умыться, накуриться, успокоиться и подумать. Подумать опять о нем.
(Доказывающая неотразимость героини, а также силу ее чувств к герою. Коротко — но ясно. Кому не ясно, может обратиться за разъяснениями к автору.)
Наутро в офисе я с трудом обнаружила свой стол. На его месте находилась кучища цветов всех оттенков. Весь этот кич был перевязан какими-то ленточками. Мне даже нехорошо стало.
