Дневниковых записей было мало, ведь экспедиции с лордом Пивброком и капитаном Мандлером понадобилось всего лишь несколько дней, чтобы суметь добраться до Тамарагды. Сам текст преимущественно звучал так:
«Сегодня мы прошли примерно миль шестнадцать по гладкой, ровной территории. Один из наших мулов погиб, ужаленный змеей, поэтому пришлось заново распределять поклажу…»
«Утром переместили съемочную аппаратуру на левую сторону мулов, чтобы металлические контейнеры не раскалялись на жаре. Во второй половине дня пришлось перегружать поклажу на правую сторону животных, чтобы хоть как-то защитить от палящего солнца. Поэтому проделанный путь сегодня оказался короче… Река позади теперь уже не видна…»
И наконец:
«Добрались до Тамарагды, так называемого главного города. Скопление хижин. Место это нам хорошо известно по фотографиям Пивброка…»
На этом записи обрывались.
– Не понимаю, на что Ламетр надеется, – сказал я. – Ведь Мандлер яснее ясного пишет, что был в Тамарагде, а вождь фонги утверждает, будто и в глаза его не видал.
– Загадочная история, – заметил желтолицый испанец. Борода его росла на глазах, приобретая оттенок черного дерева. – Ведь даже по фотографиям было ясно, что экспедиция была в Тамарагде.
– Там поглядим, – вздохнул Альфонс Ничейный. – Сейчас главное – выспаться.
– И выше голову! – заключил Хопкинс. Однако сам, вопреки бодрому призыву, уронил голову на любимую надувную подушку буфетчика из пехотной части и мгновенно захрапел.
Путь наш пролегал через отвратительную местность. Торфяная почва источала густые, влажные пары, джунгли полыхали нестерпимым зноем, мы на ходу судорожно глотали воздух. Тела наши были облеплены москитами, и несметные тучи мошкары вились над нами.
Двигаясь на восток, мы наконец достигли того места, где река Сенегал поворачивает к северу, и продолжили путь, держась течения. Маленький отряд наш имел проводника и мула для перевозки тяжестей.
– Теперь повернемся к реке спиной и пойдем прямо, – указал нам проводник новое направление.
– Как это? – занервничал Альфонс Ничейный. – Ведь Тамарагда на том берегу!
– Очень даже странно слышать мне такое от тебя, добрый господин! На том берегу обитают только злые духи! Потому его так и называют – «Проклятый берег». Заросли да болота, змеи и крокодилы… и дьяволы… карлики-бушмены, они скорее обезьяны, чем люди…
– Значит, ты утверждаешь, будто бы тот берег никем не заселен? – допытывался Альфонс Ничейный, и я никогда еще не видел его таким взволнованным.
– Весь берег, от начала до конца… Между рек там земля затоплена, частые наводнения…
Альфонс задумался.
– Ладно! Слушай внимательно, Матеас. Отправишься с этим воином в Тамарагду и передашь письмо Ламетру!
– Да в чем дело-то?
– По-моему, я напал на след исчезнувшей экспедиции!
– И разгадал загадку?
– Нет. Но ясно одно: эти люди отправились не в Тамарагду, а двигались по противоположному берегу реки Сенегал. – И вновь обратился к туземцу: – Ты уверен, что там, на том берегу, нет негритянских поселений?
– Мой господин, здесь испокон веков жили все мои предки… Между двух рек и есть тот… проклятый берег…
– Двух рек… Ты имеешь в виду Сенегал и Гамбию?
– Белолицые называют их так. Злые духи огородили для себя там место водами этих двух рек.
Альфонс спешно настрочил послание и вручил его Матеасу.
– Не теряйте времени! – Он обернулся к темнокожему. – Эта бумажка не простая, а заколдованная, от нее зависит жизнь многих и многих туземцев. Если вовремя успеете в Тамарагду, облако смерти уйдет с вашего неба. Ведь тебе известно, что скоро сюда прибудет много-много солдат.
– Все знаю, мой господин, мы поторопимся.
– Где мне лучше перебраться через Сенегал?
– Выше по течению. Дойдешь туда до заката, увидишь узкое место, через него переброшены стволы деревьев…
Матеас спрятал письмо и, не задавая вопросов, в привычной ему сдержанной, молчаливой манере последовал за проводником.
Альфонс тоже стронулся было с места, но его перехватил Хопкинс.
– Постой-ка! Может, объяснишь, что, по-твоему, случилось с экспедицией?
– Все проще простого, вроде преступлений, на которые ты у нас большой мастер.
– Украли их, что ли?! – ахнул Хопкинс.
– А с чего ты взял, будто бы они находятся на противоположном берегу? – спросил я.
– Не понимаю, куда смотрели военные специалисты… – Альфонс извлек дневник Мандлера и зачитал вслух: «Утром переместили съемочную аппаратуру на левую сторону мулов, чтобы металлические контейнеры не раскалялись на жаре… Во второй половине дня пришлось перегружать поклажу на правую сторону животных…» Ясно? «Река позади теперь уже не видна…»
– Невероятно! Уму непостижимо! – дружно откликнулись мы.
– А меж тем все ясно, как божий день! Они и не шли к Тамарагде, поскольку, если верить дневнику, река была у них позади. Двигайся они в правильном направлении – солнце до полудня светило бы не справа. А оно все утро жарило справа, и им пришлось перевесить поклажу на левую сторону. Пополудни солнце светило слева, и вьюки переместили животным на правую сторону. Если река была у них позади, и солнце утром светило справа, а пополудни – слева, значит, они двигались вдоль противоположного берега.
У нас рты раскрылись от удивления.
– Сейчас утро. Если встать спиной к реке, солнце будет у тебя слева. Значит, они двигались не в этом, а в противоположном направлении, по тому берегу – там сейчас солнце светит справа, как и сказано в дневнике Мандлера.
– Здорово придумано! – воскликнул Хопкинс.
– Если хочешь запудрить кому-то мозги, лучшего не придумать! – углубил я сию гениальную мысль.
– Верно, – кивнул Альфонс Ничейный. – Мандлер не виноват, дневник тому подтверждение. А вот лорд Пивброк, который все это затеял…
– И пропал во время охоты! Голландец Ван дер Руфус человек порядочный и добрый, зато приятель его – шельмец тот еще…
– Но как же это могло случиться? – недоумевал Хопкинс.
– Мы знаем от Ламетра, что на берег они высадились в начале сезона дождей, когда стоял густой туман.
– Как бы там ни было, продолжим путь!
– И главное – выше голову! – как всегда подбодрил нас Хопкинс.
Мы перебрались через мост… Покинутый нами берег – сущий рай по сравнению с этим: склизкая почва, зловоние соседних болот, крокодилы, водяные змеи, лягушки… Поистине проклятый берег, как выразился наш проводник.
Мы сверились с картой.
– Вот лужайка с тремя платанами, где они заложили первый склад припасов. В данном случае она расположена против излучины, только берега на карте следует поменять местами… – сказал Альфонс Ничейный.
Вне себя от возбуждения, направились мы к излучине, прямиком на юг – туда, где на карте значился север.
Обогнавший нас Хопкинс вскрикнул. Мы поспешили к нему. Ни малейшего сомнения: перед нами лужайка, три платана и… покрытая ржавчиной коробка с кинопленкой! Теперь уже ясно: мы на пороге разгадки тайны. Экспедиция побывала здесь! Вот группа платанов, вот следы привала – здесь, а не на противоположном берегу, как им казалось. Еще три дня пути, и мы доберемся до места, где красной точкой обозначено главное поселение – Тамарагда.
Как же это возможно? Ведь Тамарагда находится на другом берегу и во многих милях отсюда.
Почти не останавливаясь, спешили мы вперед, поскальзываясь в непролазной грязи. День и ночь густыми, крупными каплями барабанил по нашим спинам тропический ливень. Вода стояла не лужами, а целыми озерами, повсюду клубками извивались змеи, напоминая устрашающие картины ада. Помеченная на карте слоновья тропа была с трудом различима, поскольку земля скрылась под водой.
– Пускай сулят мне хоть какие алмазные копи, я сюда больше ни ногой! – ругался Хопкинс.
– Выше голову! – со смехом парировал Альфонс Ничейный.
Этому все было нипочем – дождь, грязь, жарища… Не человек, а двуногий белый леопард.
К рассвету мы добрались до последнего подъема – конца слоновьей тропы.
– Теперь нам совершенно ясно, что экспедиция действительно не забредала на территорию племен фонги… – задумчиво произнес Альфонс.
– В таком случае правительственный посланник ошибся.
– Да. Воображаю, как он удивится, когда мы ему обо всем расскажем. А впрочем, кто его знает… Чужая душа потемки…
Меня как громом поразило.
– Что ты сказал?! Повтори последнюю фразу!
– Чужая душа, говорю, потемки…
– Вспомнил! Потемкин!
– О чем это ты?
– Так звали того негодяя. Графиня сказала Хиггинсу: «Всему виной Потемкин, но с него не взыщешь, он уже давно покойник».
Альфонс сперва уставился на меня, как баран на новые ворота, а затем повел себя в высшей степени странно. Ухватил меня за мундир и принялся трясти, приговаривая:
