Надо знать характер мадемуазель Гудроновны. Она тут же пожаловала в зал «намбэ сэвэн», не заморачиваясь, попрокалывала паровозу шины и постучала в окошко машинисту:
– Але, у тебя задние колеса спустили.
Когда не к ночи помянутый побежал смотреть урон, Мутуза сперла из замка ключи зажигания и с переднего сидения неосторожно оставленную папку с ценными бумагами.
Привлекательная, как чужая зубная щетка, Мутуза Гудроновна служила менеджером по персоналу городища Мутотеньск-Ьерендейский и весьма обстоятельно держалась за место. Она не любила ни папу с мамой, ни прочих женщин, ни посторонних мужчин, однако крепко мечтала выйти замуж. В косы она вплетала живых змей и наивно верила, что стоит ей глянуть на мужика, у того в штанах закаменеет. Токарю она напоминала станок, продавцу – прилавок, землекопу – лопату, сиречь то, что они всей душой ненавидят. Еще одной положительной чертой госпожи Гудроновны была любовь к домашним животным. И сейчас у нее дома обитали около тысячи тараканов, сотен пять клопов и с десяток платяных вшей. Последних она завела недавно и пока присматривалась – приживутся ли. Да пошлет дочь Лели и Перуна Девана[16] ей в огород Тунгусский метеорит.
Гости веселились от всей души. Актовый, или как его еще иногда называли, Первый зал, был поистине великолепен. Залитый светом, проникающим с двух сторон через два яруса окон, он пленял не богатством декора, а монументальностью архитектурных форм. Две шеренги могучих колонн, увенчанных пышными коринфскими капителями, выстроившись по продольным сторонам его центральной части, отделяли боковые проходы. В Первом зале трубил карнавал. Дамы побогаче пришли в благотворно действующих на кожу лица и сглаживающих морщины огуречных и клубничных масках. Кавалеры, чтобы не отставать, устроили любительский, в три раунда, тортовый бой. Авраам попал бисквитной «Сказкой» в Исаака, Исаак угодил меренговым «Полетом» в Иакова, Иаков поднатужился и швырнул торт с орехами «Подарочный». Досталось Иуде и братьям его...
Во втором зале шла азартная игра под украшенным прямоугольными углублениями с лепными розетками потолком. Играли в долг. Кого-то били подсвечником.
Кстати, анекдот. Иванов, объявив мизер, взял четыре взятки и скоропостижно скончался. Петров и Сидоров, друзья не только по преферансу, несут гроб. Петров дергает Сидорова:
– А если бы мы зашли в пику, он бы взял шесть взяток.
– Молчи, и так хорошо.
Третий зал ожидал гостей на легкий ужин. Столы застелены газетами «Правда», «Гудок» и «Известия». Ржавая селедка, несколько инкрустированных плесенью сухариков, две задубевшие конфеты «Школьная», один граненый стакан, пять фаустпатронов «Приморский» и три сабониса «Пшеничная». Официанты безцветно повторяли наспех вызубренный жлобский лексикон: «Эту вилку я уже вчера мыл», «Я вам не мальчик по три раза бегать», «Платить будем?», «Я что, эту водку сам делал? Что со склада привезли, то и разбавляем», «Вышибала рассудит».
В четвертом зале предполагалась курительная. Стояли пустые пепельницы, поскольку курили в коридорах, а окурки бросали за батареи.
У дверей пятого зала мялся часовой и требовал особое приглашение. Часовому хотелось в туалет, но пост бросить не решался.
В шестом старательно топали. Паркет пока держался. Кавалеры хватали дам ниже талии, ощупывая горячими пальцами модные портновские фасоны «Экстрасенша» (я легко угадаю, чего тебе надо), «Подсказка» (здесь должна быть ткань, но не хватило на два платья: мне и сестре), «Бродвей» (очень легко заблудиться), наступали на ноги, дамы крутили задами. Это они так танцевали.
– А сейчас в честь нашего гостя из солнечной Уганды прозвучит песня о незабываемой встрече «Семь-сорок», – сказал в норовистый микрофон лоснящийся руководитель ансамбля.
Ансамбль – бригада подтоптанных, накрашенных трансвеститов, справился с задачей.
– Следующую мелодию я угадаю с пяти долларов, – гордо повел плечом главный дегустатор, в предыдущей жизни он был гималайским мореплавателем.
– А я угадаю эту мелодию с шести долларов, – многозначительно погладил эфес начальник стражи. Очень важно, что этот человек брезговал летать самолетами «Аэрофлота».
– Угадывай, – легко согласился профессиональный пьяница и ринулся искать партнершу, в своей жизни он слышал столько похоронных маршей, что хватило бы на маленькую страну из Ближнего Зарубежья.
В седьмом зале не к ночи помянутый господин, присев на корточки, тыкал когтистым пальцем в спущенное колесо и огорченно цокал языком. Восьмой зал стоял совершенно пустой.
Здесь следует прервать прогулку, ибо гостей позвали к столу.
Девятый, десятый, одиннадцатый и двенадцатый залы тоже пустовали. Праздник развивался по программе. Уже двое пытались бодать селедку. Баян Корытыч, акула пера, выдал хитроумный тост: «Всем известна правдивая история о Коте в сапогах. Помните, там есть место, где Кот заставляет своего хозяина голым плескаться в реке? Далее подъезжает король с принцессой, и парня берут в карету. Так выпьем же за то, что если и суждено нам оказаться голыми, то в нужное время и в нужном месте!»
На три минуты раньше срока в коридоре завелась драка между главным дегустатором и начальником стражи. Разнимал Пурилис. Дегустатору он предложил взять в аренду дворцовый подвал. Оплата: пятьдесят процентов безналом, пятьдесят – налом. А начальника стражи уговорил открыть совместное предприятие по переподготовке стражников в телохранителей.
Уже пары робко дергали двери восьмого, девятого, десятого и т. д. залов и убеждались, что там недвусмысленно расположились другие пары. Тогда пары шли в пятый зал и за определенную плату часовому арендовали помещение на семь минут (таким нехитрым способом Копчик намеревался окупить празднество).
...– Из окна этого зала чудесный вид. – курлыкал очередной кавалер даме на ушко.
– А если мне не понравится?
– Но мы ведь не за в окно пялиться платим...
...– Если будешь приставать, я позову мужа, он через месяц вернется из дальнего плавания...
Уже некто Шитик так испугал унитаз, что тот сошел с пьедестала и низко пал, и теперь Шитик спал, его обнимая. Уже устроитель мероприятия приставал к гостям с вопросами: «Как, вы говорите, фамилия? Вы что, славянин?» А приключение, ради которого на бал явились переодетые Кощубей и Пурилис, все не начиналось.
Нет, пусть их и не узнавали под страхом смертной казни, но мелкие приключения случались: просили вакансию или сразу денег. А Баян Корытыч, самый догадливый, обвинил маску в воровстве бумаги для факсов. Обвинил ненавязчиво, и как бы в шутку, робко и несмело. Если шутка не понравится, готовый тут же забрать свои слова обратно. И упасть на колени, и биться лбом об паркет, каяться, каяться, каяться... Но это не то.
Ремонтировать свернутый Шитиком унитаз вызвали сантехника. С легкой руки бога супружеской любви и семейного счастья Дида сантехник надрался, как сапожник. Улучив момент, щеголеватый, в лаковых штиблетах, Пурилис поймал за лацкан Копчика и предложил выгодно купить партию крупы. Маэстро Одоленьский на всякий случай согласился.
И вдруг...
Давным-давно жила красавица Соня, а в описываемое время она уже не была красавицей, но по инерции... Самая плоская женщина в мире Соня Тринитрон, плоская, как большинство отпускаемых в ее сторону шуточек (включая и эту), воображала себя королевой бала. Параболическая антенна ее юбки всегда была направлена в сторону очередного вероятного противника. Соня ходила пружинистой походкой по залу номер шесть, подходила к следующему гражданину и произносила эпитет из лексикона чуждой сексуальной ориентации.
– Противный, не сплясать ли нам акробатический рок-н-ролл? Я буду с вами иметь инфаркт.
Независимо от того, что отвечал мужчина, гражданка Тринитрон, шурша желтым с шифроном платьем, начинала безумно хохотать, сбрасывала с левой ноги туфлю и убегала в коридор. Когда следующий гражданин не бросался за Соней вдогонку, она прекращала хохот, вздыхала, поправляла прическу и разочарованно чеканила:
– Я принимала астму за оргазм. – После чего подзывала дожидающегося с мешком верного слугу.
В мешке лежали левые туфли. Поскольку в обувном магазине продавец дает мерять одну туфлю и совершенно не следит за ее судьбой: кто же будет красть одну-то, мешок туфель достался Соне бесплатно.
Соня спланировала время столь щепетильно, что к без трех двенадцать мужчины должны были кончиться. И после каждого раунда (пять секунд на переобувание) у нее на физиономии светилась ни плюс – ни минус, равномерная вера в свою красоту. Некоторые даже стали подозревать в девице изощренное чувство юмора.
Соня не догадывалась, что своим поведением разбивает сердце истинной виновнице торжества Мутузе. Мадемуазель Гудроновне тоже хотелось феерично говорить «противный» и убегать с вакхическим хохотом. В народе про нее рассказывали, что эта дамочка увольняла неугодных так: поджигала избу, входила внутрь и загораживала выход до тех пор, пока не получала на руки заявление «по собственному желанию».
