– Занято, – сочувственно объявил часовой колдуну и был превращен в топор. Возможно, оставшуюся после фокуса вдову и троих детей обрадует, что из супруга получился не какой-нибудь лапотный, а высоколегированный топор канадских лесорубов марки «Бош».
Князь скользнул внутрь, нанес с плеча два лихих удара по женским черепам: ХРУСЬ-ХРЯСЬ. Какой интересный звук получился! Словно зимой по свежему снегу. (Соню – чтобы без свидетелей), наспех посрывал драгоценности, имитируя ограбление, выбежал на двор, перепрагнул через отмокающего в луже сантехника, спрятал камушки, чтоб не промочить, под лежачий камень, топор забросил в Днепр-Славутич с громким «плюх!» и вернулся к народам. Руки в кровище по локоть.
Каким-то образом народы в зале уже знали о внезапной кончине девицы Мутузы Гудроновны. И пили за упокой. А может, причиной повальной грусти послужила только что исполненная песенка секретаря:
Я, наверно, офис твой, ну а ты – мебель.
Ты моя «губа», я – твой дембель.
Ты мое бревно, я – твоя печка.
Ты мой валидол, я – твое сердечко.
Ты мой бутерброд, я – твоя отрыжка.
Ты мое судно, я – твоя крышка...
– Тост номер два, – скомандовал Дрочилис, принимаясь платочком вытирать брызги крови с лица любимого владыки. Свое обещание – не говорить больше тостов – он, как видите, сдержал, хотя злобные незнатные жрецы и предсказывали ему безвременную кончину по истечении гарантийного срока годности батарейки «энерджайзер» в розовом зайчике, да подарит музыканту богиня счастья и удачи Доля доброго инвестора.
Дворцовый интриган Копчик Одоленьский понял, что не удалось окрутить князя с собственной дочкой, что зря согласился купить партию крупы, скрипнул зубами, сплюнул в сердцах и начал приставать к парочкам, предлагая «троеборье».
В конце праздника он пьяно хныкал в углу, бубнил: «А вы знаете, как тяжело, когда некуда больше идти?» – и утешался тем, что отныне будет знать, почему в три часа ночи дочери все еще нет дома.
* * *
После бала Кощубей резко переменился. Он превратился в домоседа. Намеки на возможные приключения вызывали в нем одну лишь досаду. Отсутствие намеков – подозрение. Отныне князящего колдуна с внешним миром соединяла тонкая ниточка – этой ниточкой был Пурилис.
– Вот была у нас княгиня... – слегка заплетающимся языком промямлил Пурилис.
– Это такая пышная блондинка? – заволновался верховный жрец-волхв Одоленьский.
– Нет. Пышная блондинка – это Чичелина.
– Тогда такая высокая-высокая? – мечтательно закатил глаза культработник.
– Нет, это статуя Свободы.
– Тогда не помню, у меня склероз. Не понимаю, чему вы радуетесь?
Описываемая сцена совершенно не напоминала выдающуюся картину «Три богатыря».
– А что поделывает наш любимый князь? – не без профессионального интереса в продолжение темы спросил Баян Корытыч у секретаря, протягивая оному стакан виски домашнего изготовления. Обмывалась покупка жрецом зерна.
«Кабы не я, – мелькнула секретная мысль у журналиста, – фиг бы этот выскочка княжествовал».
«А ведь не окажись я рядом, – посетила гаденькая мысль верховного жреца, – Кощубей мог не попасть на трон».
«Обана! – вдруг тюкнула крамольная идея Пурилиса. – Не случись я под рукой, другие бы нынче вензели на монетах чеканились».
– Да. Не собирается ли наш глубокоуважаемый владыка сделать для родного города что-нибудь полезное? – Верховный жрец вручил собутыльнику банан на закусь. – Например, повысить жалование служителям культа?
Пережитое горе крепко сказалось на внешних данных главного мутотеньского ксендза. Морщины расправились, прекратилось старческое слюнонедержание, и весь он как бы распрямился, приосанился. Ведь не зря в день, когда он родился, было великое смятение на небе и в душе соседа.
Троица расположилась под грибком детской песочницы. Стараниями ЖЭКа грибок был выкрашен в сомнительный цвет, ассоциирующийся с отпечатком губной помады на окурке. Стараниями дворовых собак и кошек песок приобрел тот редкий оттенок, который вызывает спазмы зависти у женщин, мечтающих, чтобы их называли «пепельными блондинками». Кончалось виски «Сизая лошадь», денег ни у кого не осталось (во всяком случае все трое в этом поклялись здоровьем горячо любимого шефа), настроение было препаршивейшее. Словно богиня печали, слез и сожаления Деля выкрала у них аптечку, порезал ремни безопасности, а затем расставила на пути восемнадцать гаишников.
Не в кайф было Пурилису. Вернее, равномерно благодушное состояние души периодически прерывалось приступами неконкретной тревоги, как прерывается рекламными паузами любимый фильм. В сумрачные минуты наведывались вопросы типа «Кому все это надо?», «Где зарыта собака?», «А был ли мальчик?». Хотелось зажмуриться, свернуться калачиком и сосать указательный палец. Даже великий Айгер ибн Шьюбаш, окажись в подобной ситуации, ничего бы не смог посоветовать, а только бы сказал: «Зажмурься и соси палец». Ведь по Зодиаку секретарь был Козерогом, а сие значило, что где-нибудь, когда-нибудь рога-то ему поотшибают.
Латинянин Пурилис опрокинул стакашку, зажевал скользким, как мыло, бананом:
– Князь? В палатах белокаменных сиднем сидит. – Секретарь решил удержать в тайне, что этой ночью обиженный на весь свет князь-колдун превращался в малярийного комара и летал пить кровь у подданных, да отнимет у него Лютояр охотничий билет. – Подобно аглицкому сплину известна праславянская хандра. Худо ему, мается. От скуки всякую дребедень изобретает. А я вот решил рок-группу организовать. Ищу клавишника и ударные. Хотите?
– И что же он такого изобрел? – Корытыч вытащил блокнот.
– Коммерческая тайна. – Пурилис выразительно кивнул на пустой, как взгляд стрекозы, стакан, встал и, оставляя на грязном песке многозначительные отпечатки подошв лаковых штиблетов, пошел во дворец. Обиженный.
– Эгоист, – сквозь зубы процедил газетчик, искренне причислявший к эгоистам всех, не желающих сотрудничать с ним бесплатно. Жрецы предрекали Баяну Корытычу смерть от «Виндоус-2000».
* * *
Секретарь не соврал. Кощубея мучила тоскливая, паршивая болезнь – скука. Ни наложницы не развлекают: плюс-минус – строение тела у всех женщин одинаковое. Ни интригующие министры (в смысле: не привлекательные, а подлые). С утра по телевизору гимнастика. Диктор бодрый, как кофейник, и опрятный, как ординаторская палата. Лучше уж вместо телека на свой палец смотреть. Посмотрел. Надоело.
В это утро колдун не верил, что зачатие ребенка, посадка саженца и постройка дома могут отвлечь настоящего героя от борьбы за права человека на счастье. И даже если к дому приладить сарай, завести корову и начать выращивать тюльпаны на продажу, счастье не явится. Гадюка. Кощубей бы с удовольствием взял нож и застрелился, но легче на душе не станет.
Нудно Кощубею государственными делами заниматься. Да и изобретать, честно признаться, надоело. Вот изобрел новую казнь: приговоренному предлагается на выбор корзина горячих с пылу-жару семечек в кальсоны или задница с медом. Большинство выбирает задницу. Дескать, и на воле лизали, почему же в тюрьме не полизать? Ан нет. Не чужой зад медом намазывается, а преступный.
Засим которжанина помещают в дупло, так, чтобы только оголенный тыл двуслойным пряником наружу под северное сияние. Ну, пока филеем непохабно интересуются мухи и пчелы – терпимо. Но потом на поляну из дебрей выходит медведь и, охальник, думает, что набрел на дикий улей...
Изобрел колдун такую казнь, да вдруг вспомнил, как самого кошки на столбе полосовали. Выходит, не такое уж оригинальное изобретение. Совсем закручинился колдун.
И кликнул Пурилиса, по холостяцки утюжившего любимый черный костюм.
– Слыш, Пурилис, у меня такое ощущение, будто все силы тьмы ополчились против моего самочувствия. Будто бреду я густым мрачным лесом. Ветви заслоняют светило. Из зарослей хищные рожи таращатся, зубами щелкают. У тебя такое бывает?
– Бывает, – вздохнул секретарь. – Только у меня с позволения бога виноделия еще и руки тогда трясутся.
И эта сцена беседы совершенно не напоминала картину «Три богатыря». Просто встретились два уставших человека и беседуют. Слово за слово. Авось что путное мелькнет. А как бы вы хотели? Непревзойденный Айгер ибн Шьюбаш, мудрый, как пентиум последней модели, говаривал: «Очень трудно искать в темной комнате черную кошку, особенно если оплата не повременная, а сдельная».
– И что же ты в подобную тяжелую минуту предпринимаешь? – подозрительно поднял веко хозяин: не скрывается ли в словах слуги намек на неприятное приключение?
– Это вам по сану не подходит – развел руками верный секретарь.
– Так что же, – обхватив голову ладонями запричитал Кощубей, – Выхода нет?
– Есть, – кротко ответил гитарист. – И я знаю человека, способного облегчить вашу участь.
