«Добрейший ли Пудила, когда говорил о заточках?
Что человек решает сам, а что за него решают дру-гие?
Думала ли Женька Красовская о своём Бущудем, ко-гда без трусов поправляла тапочку на смех пацанам?
Может быть, трусы у неё были, но — тонкие, стринги, незаметные сзади, потому что полоска входила между яго-диц?
Если — стринги, то смысл заточки терялся, как уходи-ли симпатии к Пудиле и к фиолетовому крепкому вину».
Лёха у станка вспомнил Женьку Красовскую без тру-сов, или в стрингах, Пудилу, напильник — где они все?
На кладбище домашних животных, на свалке?
И в чьих никотиновых легких застряла заточка Пудилы?
Женька Красовская вышла замуж за генерала или дома учит математику по Мордковичу, до сих пор учит, потому что человек счастлив до сентиментальности, когда открывает книгу, а в книге — непонятные формулы.
Напильник под ногами после воспоминаний Лёхи о детстве не приблизился, не прыгнул на станину или в кар-ман, словно раньше жил железной жизнью, а теперь умер.
Где сейчас изготавливают напильники? В Китае или на подпольном Челябинском заводе заточек имени Леньки Пантелеева?
Лёха вспомнил, что индусы долго всматриваются в свой пупок, пока не заметят вокруг него сияние звезд.
Может быть, если смотреть на напильник, то он вос-парит, взлетит, словно ведьма в повести Гоголя «Вий»?
Взлетит, полетит, испугает балерину, что приехала, несмотря на запрет любовника, и танцует среди станков «Лебединое озеро»?
Лёха глядел на напильник до рези в глазах, до боли в переносице — так учитель разглядывает синяк под глазом отличницы.
Напильник терял очертания, иногда, кажется, подни-мался над бетоном пола, но Лёха промаргивался, и напильник возвращался на свое место, иллюзия, обман, привидение напильника.
Он, даже, словно обрел глаза, уши и клыки, подмиг-нул Лёхе, и Лёха мотнул головой, отчего лес и звери в го-лове взбунтовались ураганом и чумой.
Лёха плюнул на напильник, но попал себе на боти-нок, словно косой снайпер инвалид по зрению стрелял по Президенту США.
— Во как!
Лёха опоздал на автобус на шесть сорок пять на три минуты, пришел в шесть сорок восемь.
«Золушка тоже опоздала, но все равно вышла замуж за Принца.
Следующий в шесть пятьдесят семь, не опоздаю на завод, приду впритык, как в спину штык.
Где я потерял три минуты, словно пропил их в шал-мане на Курском вокзале?
Когда кошелек искал — так почему вчера не проверил, не положил в карман? или, когда Антоныч у меня сигаретку стрельнул, стрелец, а по гороскопу — козел, наверно.
До «Дикси» три минуты ходу, а он попрошайничает, словно не сосед, а — Манька на большой дороге.
Антоныч из себя хитреца-мудреца корчит, а на сига-ретах экономит».
Лёха озлоблялся, но, вдруг, как бультерьер из спаль-ни французского министра-капиталиста, появился двести восьмой — нежданный, но радость несущий, зеленый с бе-лым и чистым светом фар.
Автобус шел прицепом за шесть сорок пятым и до шесть пятьдесят семь, поэтому почти пустой — три челове-ка не в счет, потому что люди начинаются от роты.
Лёха пролез под турникет — у рабочего человека нет денег на проезд в общественном транспорте, а у балерин денег много, и у депутатов много, но ни балерины, ни де-путаты в автобусах и троллейбусах не поедут, потому что — депутата не переизберут на другой срок, если он в авто-бусе на работу поехал, а балерину не возьмет замуж аме-риканский миллионер с фермы, где у свинюшек розовые пятачки: не правильно, если балерина в белых панталонах, плясальной косынке и пачке в автобусе толкается.
Лёха подумал и сел на переднее место — для инвали-дов и матерей с детьми, словно менял правила жизни.
«Кто из ребенка вырастет: враг народа?
Из инвалида никто не вырастет, и пользы от инвали-дов Государству нет, только — расходы на ненужного чело-века, у которого нос на боку.
Мерси боку!
С этого момента лучшие места в автобусе — для рабо-чих, тружеников села и городской интеллигенции с потер-тыми портфелями и очками минус сто!»
Лёха наслаждался видом — смотрел на дорогу, мыс-ленно помогал водителю в нелегком деле вождения авто-буса с инвалидами: водитель — еще не рабочий, но уже не интеллигент и не балерина.
Две остановки никто в автобус не заходил, а на тре-тьей вошла тётка — не тетка, баба — не баба: толстая жен-щина, или девушка с красным лицом, короткими краше-ными в белую солому волосами и вислыми щеками.
Женщина недолго думала, присела напротив Лёхи — передние и задние места — друг против друга, чтобы пас-сажиры смотрели в глаза и выбирали между службой на флоте и поездкой в автобусе, где на задних сиденьях пьют пиво «Жигули барное» и «Девятка крепкое».
Женщина смотрела в глаза Лёхи, и он отвечал ей прямым взглядом, полным ненависти и неприкрытого ду-шевного разлада.
Лёха негодовал, что женщина не пошла на другие свободные места — автобус пустой, а нарочно села и за-крыла бульдожьим лицом прекрасный вид на дорогу впе-реди автобуса — так в кинотеатре перед финальной сценой девушка залезает на тумбочку перед экраном и загоражи-вает голым телом главного артиста.
Женщина тоже негодовала, или таблетки с творогом в ней играли, но она мысленно укоряла Лёху за то, что он оскверняет места для пассажиров с детьми, престарелых и инвалидов без пенисов.
«Дорогуша! Ты не составляй мне компанию и ничто не говори, иначе черти тебя поднимут на руки и вышвыр-нут из транспортного средства.
Ты, наверняка, мать-героиня, или инвалидка по ожи-рению и обмену веществ.
Вы говорите, что у вас плохой обмен веществ, поэто-му вас распирает, словно вы проглотили бочку с известкой, но на самом деле, наоборот, вы обжираете трудовой народ и детей Анголы, кушаете, жрете, пока поджелудочная железа не лопнет, и обмен веществ очумеет от постоянного поедания морепродуктов, каш, творогов, колбас, сыров, Белорусского масла, Вологодской сметаны, Костромского хлеба.
Кирдык своему обмену веществ делаете сами, после чего чувствуете себя отвратительно, недобро смотрите на рабочий люд, а сами не работаете, словно вам щетку-сметку между жирных ягодиц вставили.
Вы нашли дурачка, женили на себе, сделали ему ре-бенка, а потом жиреете, жиреете, оттого, что вас раскарм-ливают, словно свинью на убой.
Свой жир вы оправдываете тем, что сидите дома, глядите за ребенком, словно он улетит на Луну.
Цыгане у вас детей воруют, а вы жизни за брюхом не видите, на мнение мужа плюете, потому что муж ночью тайком смотрит порнофильмы с худыми балеринами в главных ролях.
Если вас муж бросит — а кто с тобой сживется, то вы и без него со своими залежами неполезного жира прекрас-но проживете с булкой в одной руке, и со стаканом кефира — в другой, регулировщицы движения гениталий мужчин.
Кто знает, зачем ты села напротив меня — сосешь мою энергию, мою жизнь, пиявка крупнокалиберная?»
Лёха не заметил, как последние мысли произнес вслух, словно бочку с порохом взорвал под Кремлем.
Женщина напротив ждала свары, поэтому ответила быстро, глотала слова, сжирала их — так каннибал от голо-да грызет свою ногу.
— Кто ты, чтобы я с тобой разговаривала и сосала у тебя, пусть даже, энергию.
Заморыш, Кащей Бессмертный с пергаментным ли-цом пропойцы.
Ты меня не знаешь, и я тебя никогда не полюблю, ту-пую образину, и несет от тебя Красной Москвой — пил ты её, или на голову ведро вылил — меня не интересует, чтоб ты сквозь пол автобуса прошел и провалился в канализа-ционный люк.
Женщина колыхнула добром, полностью закрыла для Лёхи горизонт, словно опустила занавес в пьесе Мольера.
Лёха пересел бы на другое место, но ягодицы болели — вчера поскользнулся — Настюха масло пролила у станка, грохнулся на зад, словно петух на курицу.
И женщина возрадуется, что победила — не только прекрасный вид загородила своей не прекрасной физионо-мией, но и словами опустила рабочего человека в сортир.
Лёха представил, как полюбил бы эту женщину, как мял бы её пухлые груди и целовал в тонкие ниточки губ, а за губами — жерло вулкана, зубы монстра.
Женщина варила бы каждый день по бочке щей, и из щей торчали бы головы баранов, быков и коз с печальны-ми вареными глазами.
По вечерам после ужина женщина бы включала теле-визор и смотрела балет и последние новости, искала бы среди знаменитостей своих бывших любовников с толсты-ми цепями на шеях.
Балерина, конечно, она балерина, но в прошлом, как окаменевшие кости чукотского мамонта.
Балерины наглые, потому что — востребованные, как сосиськи с горчицей.
Балерин опекают, балуют, отдают им последние деньги и квартиры, а в ответ балерины только злятся, им кажется, что любовники экономят на них, даром пользу-ются худыми телами с вывороченными ступнями и мосла-ми, как в украинском борще после бомбежки.
