Вы поняли меня? Ремонт!
Играет румынская легкая, очень легкая, мелкая,
легкая музыка.
На работе страшно на него накричали. Дома ужасно
на него накричали.
По дороге домой просто жутко на него накричали.
Где только на него не кричали.
Он был слабый человек.
А день был роскошный, весенний.
Он был слабый человек. Небо стало серым и подуло
свежестью.
Он был слабый человек.
Он не знал, что делать. Он искал тех, кто ему совето-
вал срочно изменить образ жизни, но их уже не было…
Пробежал куда-то мужчина с обрывком веревки
на шее.
Видимо, только оборвал и бежал безо всякого мар-
шрута…
Не то чтобы куда-то, а просто откуда-то.
Он искал тех, кто требовал, чтобы он решился. Ну,
он решился…
Он был слабый человек…
Тут что-то надо было решать…
И, еще хуже, что-то надо было делать. А решать он
не умел.
Он трогал свою веревку.
Он любил ее натягивать и трогать.
Она басовито гудела.
Он даже научился себе аккомпанировать.
И пел, пел южными ночами о своем внутреннем мире.
И песни эти становились все уверенней…
Загадка ты для меня… Чего ты хочешь от этой жиз-
ни?.. Не прячь глаз! Подыми!.. Телевизор поломался,
телефона нет, соседи на даче, холодильник съеден. Что
ты можешь предложить?.. А?.. Смотри в глаза!
Читать нечего, писать не о чем, пить бросил, к жен-
щинам остыл… Ха-ха… Ну?!. Что будем делать?.. Заду-
мался… Ленинград не радует, Москва утомляет, Одесса
не веселит… Куда податься?.. Видишь, засомневался…
Со мной всегда… Со мной не только засомневаешься —
заколеблешься… Деньги где?!. Ну, ладно, об этом по-
том… Борща нет, суп надоел, уху не из чего… Чувству-
ешь запах… Пессимизмом пахнет… Что предпримем,
куда пойдем?.. Смотри в глаза… В кино — старье, в те-
атр — дорого, газеты не выписаны, мусор не выброшен,
в ресторане был! Стоп! Все!
Что предложишь? Куда предложишь?.. В чем пред-
ложишь?! Штаны залиты, юбку не ношу, носки кончи-
лись… Смотреть в глаза! Вот ты и затосковал… Как
я тебя уел!.. Апрель кончился, май не начался, солнца
нет, тучи вертятся, луны не было. То есть в пальто
жарко, в куртке холодно, плаща нет, в ресторане был!
Все! Молчу… Что посоветуешь?.. Теперь морально: се-
бя слушать противно, ее — тоскливо, его — неинтерес-
но… Я тебе скажу, чем это пахнет… Что? Брось зерка-
ло. Брось!.. Не бросай: несчастье будет… Там восемь
человек было. Как ты полез расплачиваться?.. Откуда
у тебя такая глупая рожа: папа умный, мама практич-
ная, бабка радостная, деда нет… Где деньги?.. Где банк-
ноты, которые нам государство дало на расход?.. Как
ты со своей хитрой рожей собираешься держаться до
двадцатого?.. Вскипяти воду… Размочишь вчераш-
нюю корку и сделаешь из нее гренку… Пошел! Пошел!
Деньги кончились, пива нет, вода не идет, газ отклю-
чили… Пошел! Пошел! Ой, юмор, не могу… Иди, иди…
От товарищей оторвался, к женщинам не пристал,
к чему пришел… У чего сидишь?.. Ковыляй, ковы-
ляй… Ни умница, ни дурак, ни пьяница, ни трезвен-
ник, ни верующий, ни атеист, ни спортсмен, ни публи-
цист… Ты кто?.. Чего ждешь! Чем кончишь… Ох, ты
странный… Мне уже с тобой неинтересно… Кстати,
хочешь в летную школу истребителем?.. Почему?..
А может, и не собьют… А ты вылетай пораньше… А ты
этих не бомби. Бомби тех, у кого их нет. Ну, ладно…
Жалко? Вообще не бомби…
Ну, характер у меня такой. Мне не нужен камень, но
все брали, и я взял. С финского кладбища… Дома фин-
ские каменные разломали и из этих камней свои хиба-
ры построили, а с могил гранит в фундамент. Ну,
скульптор из оставшихся шести пятый взял. И шофер
на всякий случай в Москву шестой взял. В запас. На
смерть мамаши. Он так ее и предупредил, когда в сарай
втаскивал: «Это для тебя!»
Такой есть характер… Мне не нужен этот гранит, но
этот хмырь взял. Я, говорит, скульптор… Ну и я скульп-
тор… Кто-то гипс тащит… «Я стоматолог! Я стомато-
лог!..» Ты стоматолог, ну и я стоматолог… Мешок гипсу,
хотя он мне на фиг не нужен. Ну только, если уж очень
большая драка будет… Потом эти, семена… Я его при-
вез. «Я цветовод, я цветовод!..» — Ну и я цветовод… Мы
их потом жарить пробовали — гадость.
А чего? Я вожу по селам, по складам. Иконами там
торгуют. «Я искусствовед, я искусствовед…» — Ну и я ис-
кусствовед… Красок набрал. Ты художник, и я художник.
Что, я хуже тебя?
Японские шарикоподшипники в парафиновой бу-
маге. Ну такие симпатичные в парафиновой бумаге. Ну
прямо хоть облизывай, но пятьсот штук, и все одинако-
вые. Куда их? На забор? На грузила? Кровать на них
толкать?
Блоки какие-то для памяти. Этот кричал: «Я про-
граммист, я программист». Ты программист, и я про-
граммист. Точно такой же блок выпросил. Ничего,
пусть лежит. Для памяти. Оттуда три катушки провода
смотал. Штакетник шесть раз перевязал для памяти.
Шприцы брали. «Я медсестра, я медсестра». — Ну
а я чем хуже. Я тоже медсестра. Набрал полбагажника.
И эти, шланги от капельниц. Пару километров. Я вино
через них пропускаю. Водяной затвор из них у меня.
Стекла очковые. «Я оптик, я оптик». — Ну и я оптик.
Я на него посмотрел, чем я не оптик. Теперь у меня этих
линз, хоть коту вставляй.
Этого привез в магазин. «Я артист, я артист». Ну
и я, конечно, хотя непрерывно рассказывать не могу —
болею… Одного подвез к складу аптечному. Что-то
очень ценное, а на вынос не дают. Он желудочник. Ну
и я желудочник… И флакон заглотил… Так что непре-
рывно рассказывать не могу. Попеременно насморк,
слезы, кашель и понос. Каждые десять минут по одно-
му… А аппетита нет… То есть тело меня покидает… Ли-
няю как бы… Если антифлакон не достану… слиняю
совсем… И никто не знает, что я заглотнул… Сейчас
для спасения все подряд глотаю. Кг.шель заглушу, на-
сморк выступит. Насморк подавлю, гонос проступает.
Понос заглушу, общая подавленность. Беда!.. А паркет
для парников везти надо… Он паркетчик, и я паркет-
чик… А тут с одним командиром права на управление
пулеметом выбили… Он пулеметчик, ну и я, конечно.
Теперь укрепление под него строить надо… Ничего,
пусть стоит. Если кто полезет. Лишь бы меня в этот
момент организм не подвел.
Да… мы бегаем, а жизнь идет столбом! Ну, ребята!..
Нервные все стали!.. Расстроенные! Накаленные!..
В одном учреждении был… Люди вокруг. Те, кому есть
что делать, стоят, ждут. Те, кому нечего делать, бегают.
А в воздухе такое носится… Дотронулся до одного су-
меречного малого — вот такая искра! Наэлектризован-
ный стоит — сил нет. А другой бегает с бумагами и мел-
ко-мелко искрит, как провод голый.
— Чего, — говорю, — вы такие заряжённые?
— А у нас такая сцепифика!
Да-а, вот дела! Вот заботы! Раньше я думал — чего-
то нам не хватает, теперь думаю — что-то лишнее в лю-
дях появилось. Человек об человека — и вот такой кур-
шлюз! Кто-то кому-то на ногу наступил — столб огня!
— Чего она орет в трамвае? Руку прищемило две-
рью?.. Ну, цела рука, и не ори! Руки-ноги есть, и не ве-
рещи! Прищемило ей… Накаленный народ, нервный.
Дети наскакивают на родителей, начальники — на
подчиненных, подчиненные — на своих родственни-
ков, родственники кошек пинают.
Я сам никогда не искрил. Спокойным таким рос…
Был холостым себе… Зарабатывал сто семьдесят, мне
хватало… Она была холостой, зарабатывала сто трид-
цать, ей хватало… Тут нас угораздило: решили мы свои
зарплаты соединить. Сто семьдесят плюс сто трид-
цать — триста. Не хватает. Возвращаемся к началу.
У меня сто семьдесят — хватает. У нее сто тридцать — хва-
тает. Соединяем — не хватает. Вот такой экономэффект.
А вы говорите, от перемены мест сумма не меняется…
Тут и первое электричество появляется — первые сто
десять вольт. А потом начинаешь жилье улучшать, кре-
дит оформлять, напряжение повышается. А потом на
прием пошел, а кто-то впереди тебя все время. Все время
кто-то умнее. Стоишь, стенку подпираешь. Он проныри-
вает. Уже можешь сваривать тонкие листы металла.
А заряды имеют свойство накапливаться… А деваться
им некуда. Если тот, на которого ваш заряд направлен,
